У Галины Петровны сыновья развелись. По весне старший разводную бумагу заимел, а к осени и младший на нее созрел.
И бывшие невестки на алименты подали. Сначала Зина подала. Потом и Маня подтянулась. Через суд выбивать ходили - так уж им алиментов хотелось. И сыновья Галины Петровны были этими хождениями до слез обескуражены. И на бывших супруг гневались. А как дальше жить - не представляли вовсе.
Невестка беременна. И свернула мне всю кровь
- Мать, - сказали два ее сына и утерли скупые слезы, - мы теперь оба разведенные мужчины. Оба при алиментах сидим. Рухнули наши семейные жизни. И не жаль ни грамма. А вот про деньги досада берет. И, признаемся, очень уж ты правая была, когда не одобряла кандидаток этих в супруги. Прямо в воду глядела. Зинка, та окромя рождения трех потомков, ничем более и не занималась. Мы ей, бывалоча, скажем так спокойненько: Зин, а другие бабы и зарабатывать в декретах умудряются. И ужины в три блюда готовят. Не только с детьми тетешкаются бабы эти. А она в крик сразу. Про грудников кричит. Будто сразу три грудника дело какое-то небывалое для человека. Нерасторопная до ужасу. А Манька - на той пробу ставить некуда. Двоих ребят на свет произвела, а увлеклась каким-то кабальеро. И отпиралась ведь до последнего. И совести ей хватало. А мы кабальерин волос чернучий на колыбели нашли. Откуда бы ему там взяться, спрашивается? А Манька про усатого доктора басни нам на уши вешала. Тьфу прямо.
Женщины закончились, остались одни цацы. С кем знакомиться-то?
- А я отговаривала, - плачет Галина Петровна, - сколько раз отговаривала! Долго на свете белом живу и насквозь людев вижу. Негодные эти невестки были изначально. Ох, горюшко теперь.
- Горюшко, - сыновья подтверждали, - да еще какое. Ослушались мать. Не верили, что одни лежебоки и вертихвостки нынче женщины. Мечтали о рукастых и преданных. А ты истинную правду говорила: сидите в холостяках уж. Лет до сорока-пятидесяти. Или покудова в наши края пару скромных девушек не занесет из дальних деревень. А мы женились! Гормон это у нас сумасбродствовал. Сейчас и расплачиваемся. Чуть не всю зарплату в алименты слюнявим. Ох, и тошно нам. Ох, и нет на свете справедливости. Ох, и горюшко.
Так они посетуют и спать уйдут.
А Галина-то Петровна не спит вовсе. Все размышления у нее.
Не получаю от супруги женского внимания. Твое время - суббота. Так мне отвечает
“А чего, - думает она горько, - женщины такие несознательные пошли-то? И нет в них сочувствия к мужскому полу. Я ведь и сама женщина одинокая была. И двоих сынов на ноги единолично ставила. И про алименты даже не придумывала. Сбежали отцы эти - и леший с ними. В розыск всесоюзный бежать не подавала. Самолично орлов воспитала. А эти чего? Пожили с пяток лет, родили для себя потомство здоровое. Прокатились на шеях чужих. А чуть оперились - давай финты выкидывать и семьи разваливать. Другая бы, коли семью развалила, то и пряталась бы по темным углам. А эти? Вон, давеча, Маньку видала у телеграфа. Стоит вся расфуфыренная. На руках - когти. Педикюры, выходит, себе позволяет на алименты. И жакетка у ей кроличья какая-то. Тоже, небось, с алиментов взятая. Хорошо Манька живет, не бедствует. Зинаида и вовсе - располнела будто квашня. Питается, значить, от пуза. А чего ей не питаться? Знай себе алименты на деликатесы спускай. Трудились бы лучше усерднее. Я так мыслю: ежели не хватает тебе на дите, то ты не отца бывшего щипли, а на вторую, третью работу ступай! А иначе орлы как же? Кто посмотрит на них теперь, коли они безденежные? Коли они алиментами увешанные. Будто елки гирляндами. Как им-то существовать? Задумались бы. Поимели бы совестливость".
Такие вот мысли у Галины Петровны бродили. И жаль ей было орлов - родные они ей дети, плоть от плоти, как говорится.
