09.08.2023 Среда
Навевает... свежий ветерок. Новый обзор одноименного сборника минусинских авторов. Продолжаю цитатить...
Валерий Скрипко в Предисловии к книге написал: "Проза, написанная в мегаполисах, как правило, нацелена на рынок развлечений. Она «потчует» средний класс детективными сюжетами или описаниями яростной борьбы предпринимателей за прибыль. Проза сборника минусинских писателей занимательна сама по себе. Есть в нём интересные рассказы Татьяны Ларькиной в жанре «Фантастика». И всё же, как сказали бы
модные критики - главный тренд произведений сибиряков – это
извечные темы великой русской литературы, с приоритетом
нравственного начала. В сибирской глубинке темп жизни более
размеренный. Есть время подумать о вечном. Отсюда, из Сибири
поселковой, сельской - «видней» все наши социальные проблемы,
все противоречия между разными слоями населения. Такие выводы
приходят на ум при чтении рассказов минусинских писателей
Валентины Барабаш «Запах жареной пшеницы», Евгения
Степанова (литературный псевдоним Евгений Верест) «История
Семёна Бездушного», «Непогода» Алёны Вольф, «Немецкая
каска» Анны Туренко. Радует, что это литература - наша,
сибирская, традиционная в лучшем смысле".
Извечные темы... А как в жизни разрешать проблемы, тронутые такими темами (и местными писателями)? В книге "Похождения пылких провинциалов" (Книга вторая. "Жить на полатях", опубликованная главами в сборнике, пытаюсь размышлять на эти.... темы...
"... – Мне думается, не случайно это вам пришло. Случайностей не бывает.
Даже наша встреча не случайна. Все в этом мире устроено божьим
промыслом. Избрав вас для трансляции, господь наш всемогущий назначил вам миссию. Какую – это нужно понять. Судя по записанным апокрифам, речь идет о каноне нравственном, об упреждении опасности и о накоплении некой критической массы. Кстати, о последнем. У меня есть опыт: прихожанин церкви пришел с благословением проекта под названием «Суть развития человека». Суть, якобы, в том, что общество потребителей не жизнеспособно и стремиться к катастрофическому самоуничтожению. И человечество, коль озаботиться спасением, должно накопить критическую массу другого общества, гуманного что ли… Нравственного по неким канонам. Отказывающегося во имя спасения рода человеческого от парадигмы потребительства. Чего греха таить, я даже в чем-то согласился с идеями мирского проекта. Согласны они с божьими заповедями. Возможно, и вам, Евгений, господь дарует шанс несения некой миссии… Простите, мне тут сходить…
– До свидания, батюшка... – растерянно вымолвил Женька.
– За копией, если потребуется, зайдите ко мне в Спасский собор.
Женька кивнул головой. Раздосадованный скорым расставанием с
батюшкой, которого не спросил, как звать-величать, не вызнал истины о том, относиться к «миссии» – с иронией, или с фанатизмом – ехал на вокзал.
Дальнейший его путь лежал в Иркутск, приют студенческих лет и, возможно, ближайших.
Главная мысль, не покидающая голову, саднила занозой: «Что это было
со мной?». Изумляли другие вопросы: «А батюшка случайно в автобусе
оказался?». И особенно – на протяжении времени и пространства, и днем и ночью, на рельсах, колесах, и в воздухе – в душе копошились досадливые
тараканы: «Да и кто я такой… вообще? Какого рода-племени? Зачем
появился на свет? Зачем живу? По завещанию мамы ищу отца – зачем?
Просеиваю через башку столько людских лиц, малознакомых и незнакомых
вовсе. Копаюсь в их судьбах. Храню в подкорке легенды родов… Зачем всё
это на мою голову?» …
"...А город гудел бубном долгожданного всенародного Торжества, как
разгорячённый духовой оркестр ораторией Баха! Барабанный гул, радостные людские вскрики ибравурные обрывки патриотических гимнов взметались ввысь! Красные флаги гордо трепетали на древках вкупе
с полотнищами на здании Горсовета. Воздушные шары, наполненные
углекислым газом людских выдохов, волочились по асфальту и громко —
на потеху — лопались. И ярилось Торжество единым живым организмом,
развязно требующим зрелищ и хлеба, хлеба и зрелищ, будто бы без этого
разнузданного чревоугодия не трепетно реяли красные стяги и не бравурно гремели гимны.
Толпы шатающихся горожан, как ртутные лужицы, перетекали
по площади, сливаясь в хохочущие группировки старых знакомых и друзей,
сообща глазеющих на массовые зрелища. И вновь растекались в поисках
невиданного и необычайного. Привлечённые гамом птицы, эпидемической вспышкой заражались людским азартом и возбуждённо обсуждали всеобщее сумасшествие. Точно пошло-поехало то, чему не было ни предчувствия, ни предпосылок. Но что-то апокалиптическое надвигалось на торжествующее сборище".
Или вот из рассказа Евгения Вереста:
Когда смолкли последние голоса, и в зале наступила глубокая тишина, торжественно грянули фанфары, и затем под сводами старого клуба зазвучала чудная мелодия. Один за другим выходили на сцену артисты. Степенный, исполненный величия вышел со стульчиком и Тихон Тимофеевич. Вскоре, весь хор замер в ожидании. И вот пальцы гармониста коснулись клавиш инструмента, и воздух наполнился тихой мелодией. Надежда Макаровна кивнула головой и, перекликаясь друг с другом, заиграли свирель и рожок. Наконец выступил аккордеон. Варвара
Даниловна вышла вперед, всплеснула руками и воскликнула:
— «Гой ты, Русь, моя родная, Хаты — в ризах образа…»
На мгновенье Маргарита Захаровна отвлеклась от сцены и с тревогой
глянула на потолок, почувствовав, как дрогнули стены и, дом, качнувшись, тяжело вздохнул: «Ох, как же я устал. Как тяжко болят, скрипят мои старые кости». Голос прозвучал почти под самым ухом директрисы, дряхлый и обессиленный, как и сам воздух, наполнившийся запахом ветхой древесины.
Ей почудилось, что и она уже давно и насквозь пропиталась старым воздухом и печально улыбнулась: «Это все нервы"...
