Быстрые санки, пунш, карты, картонная шведская крепость, шведская речь, военная музыка — голубым пуншевым огоньком уплывал выборгский угар. Гостиница «Бельведер», где потом собиралась Первая Дума, славилась чистотой и прохладным, как снег, ослепительным бельем. Все тут было иностранщина — и шведский уют. Упрямый и хитрый городок, с кофейными мельницами, качалками, гарусными шерстяными ковриками и библейскими стихами в изголовьи каждой постели, как божий бич, нес ярмо русской военщины; но в каждом доме, в черной траурной рамке, висела картинка: простоволосая девушка Суоми, над которой топорщится сердитый орел с двойной головкой, яростно прижимает к груди книгу с надписью «Lex» — «Закон».
«Упрямым и хитрым» Выборг предстает у Осипа Мандельштама — в автобиографическом очерке «Финляндия» из сборника «Шум времени».
В описываемую здесь эпоху Великое княжество Финляндское, находясь в составе Российской империи, обладало внутренним самоуправлением, собственной администрацией и полицией. Именно поэтому Финляндия становилась местом, куда, как пишет Мандельштам, «ездили додумать то, чего нельзя было додумать в Петербурге»: здесь полулегально проходили съезды революционных партий, жили и работали лидеры террористических организаций; здесь же депутатами Первой Государственной Думы было подписано знаменитое «Выборгское воззвание» — обращение «Народу от народных представителей», призывавшее его к гражданскому неповиновению.
В приведенном фрагменте очерка Мандельштам обыгрывает разные составляющие мифа о Финляндии, оформившегося и укрепившегося к началу XX века: «шведский уют», ненавистное «ярмо русской военщины» и сила национального духа, воспетого Евгением Баратынским (см. статью «Выборг и Финляндия в романтической поэзии: Евгений Баратынский»). Одним из символов финского сопротивления явилась картина Эдварда Исто «Атака» (фин. Hyökkäys), получившая широкую известность благодаря тому, что была растиражирована в многочисленных копиях; на ней русский державный орел вырывает у автономной Финляндии («девушки Суоми») ее конституционные права, пренебрежение которыми усматривалось в царском манифесте от 3 февраля 1899 года, ограничивавшем автономию княжества.
Примечательно, что в «Шуме времени» совершенно отсутствует финляндская природа, которой было посвящено раннее, еще во многом подражательное стихотворение Мандельштама «О красавица Сайма, ты лодку мою колыхала…». Вероятно, отказ от традиционно-романтической образности может быть связан с тем, что Мандельштаму было знакомо отнюдь не только амплуа петербуржца-дачника, любовавшегося скалами и водопадами Финляндии в короткие летние месяцы.
Семья Мандельштамов на рубеже 1900–1910-х годов часто посещала Финляндию: «Зимой, на Рождество, — Финляндия, Выборг», — вспоминает писатель в «Шуме времени». Приезжая в Выборг, Мандельштамы обыкновенно останавливались в доме выборгских старожилов Кушаковых, добрых друзей семьи (в «Шуме времени» они названы Шариковыми). Кушаковы держали бакалейный магазин, помещавшийся в огромном каменном доме на Pietarinkatu, 18 (позднее Kannaksenkatu, ныне Ленинградское шоссе, 18). По воспоминаниям Мандельштама, там «пахло и смолой, и кожами, и хлебом, особым запахом финской лавки». Кушаковы жили основательно, в довольстве и твердой уверенности в своем будущем; «после жиденького Петербурга, меня радовала эта прочная и дубовая семья», — писал о них Мандельштам. По свидетельству брата писателя, юный Мандельштам был влюблен в одну из дочерей Кушакова и, как водится, посвятил ей стихотворение:
***
Нежнее нежного
Лицо твое,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твое —
От неизбежного.
От неизбежного
Твоя печаль
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.
В Выборге Мандельштам принял христианство, крестившись в Епископско-методистской церкви. Обряд был совершен 14 мая 1911 года в Методистском молельном доме на Torkkelinkatu, 7 (ныне пр. Ленина, 7) или в часовне методистского прихода Тиилируукки на Vilhonkatu, 7 (ныне 3-я Южная ул., 7) пастором Нильсом Розеном из Хельсинки. Это на первый взгляд странное решение Мандельштама креститься отличалось прагматической расчетливостью; вот как свидетельствует об этом брат писателя: «...для поступления в университет надо было преодолеть одно препятствие: аттестат зрелости у брата был неважный. Он в свое время не придавал значения школьным отметкам, а это, при существовавшей тогда процентной норме для евреев, фактически лишало его возможности попасть в университет. Пришлось подумать о крещении. Оно снимало все ограничения, так как в царской России евреи подвергались гонениям прежде всего как иноверцы».
Вместе с тем обращение Мандельштама в методизм, по-видимому, могло объясняться не одной только безвыходностью положения, в котором он оказался: неслучайно он предпочел экзотический вариант протестантизма православию или даже католицизму. Мандельштама, сколько можно судить, привлекала холодная сдержанность протестантизма, его умеренность и простота. См. об этом в стихотворении «Лютеранин», основой лирического сюжета которого становятся лютеранские похороны:
Кто б ни был ты, покойный лютеранин,
Тебя легко и просто хоронили.
Был взор слезой приличной затуманен,
И сдержанно колокола звонили.
О пристальном внимании Мандельштама к протестантизму свидетельствует и отрывок из «Египетской марки», описывающий разговор двух птиц в выборгском Монрепо и вновь варьирующий тему похорон:
Молодая ворона напыжилась:
— Милости просим к нам на похороны.
— Так не приглашают, — чирикнул воробушек в парке Мон-Репо.
Тогда вмешались сухопарые вороны, с голубыми от старости, жесткими перьями:
— Карл и Амалия Бломквист извещают родных и знакомых о кончине любезной их дочери Эльзы.
— Вот это другое дело, — чирикнул воробушек в парке Мон-Репо.
Монрепо тесно связывался в сознании Мандельштама с образом смерти. За процитированным отрывком в рукописи «Египетской марки» следует сравнение парома, который барон Николаи построил для сообщения с фамильным склепом на острове мертвых (Людвигштайн), с «древнегреческой переправой», ладьей Харона, перевозящей души умерших в царство Аида.
Лихорадочный угар, нетерпеливое ожидание грядущих перемен, переживание смерти — вот он, Выборг Мандельштама, несущий на себе отпечаток целой эпохи.
Литература
Еськова А. Д. Выборг // Мандельштамовская энциклопедия: В 2 т. М.: РОССПЭН, 2017. Т. 1. С. 174.
Лекманов О. А. Осип Мандельштам. М.: Молодая гвардия, 2009.
Мандельштам Е. Э. Воспоминания / Публ. Е. П. Зенкевич; предисл. А. Г. Меца // Новый мир. 1995. № 10.
Мандельштам О. Египетская марка. Пояснения для читателя / Сост. О. Лекманов, М. Котова и др. М.: ОГИ, 2012.
Мандельштам О. Собрание сочинений: В 4 т. М.: Арт-бизнес-центр, 1999. Т. 1: 1906–1921.
Мандельштам О. Шум времени. М.: Вагриус, 2002.
Шубинский В. Шум времени // Полка: Проект о главных русских книгах. URL: https://polka.academy/articles/513 (дата обращения: 01.06.2023).
Hellman B. Osip Mandelstam and Finland // Slavica Helsingiensia, 36. Helsinki, 2009. Р. 161–175.