Баязет ей всё рассказала. И теперь Наташа стояла в дверном проёме, пока я поправлял постель и снова взбивал подушку, надеясь всё же мирно уснуть, мать его за ногу. Она тихо села в кресло.
– Спасибо тебе, – проговорила она. – Меня восстановили. И ещё... Завтра возвращается Лев Бонифатьевич. Мы так рады...
– Знаешь, положа руку на сердце, я очень устал, – без приятных эмоций ответил я.
– Наверное, ты спрашиваешь себя, почему я пришла к тебе тогда... – нервно выгинала и мяла она свои пальцы.
– Мне это неинтересно, – я поднял брови, почти презрительно глядя на мою гостью. – Пришла – и пришла.
Она живо вскинула голову, и я увидел её удивительные глаза цвета Волги. Знаете, а я ведь встречал глаза более красивые по форме и цвету, чем эти...
– Я для тебя стала одной из многих, да? Я совсем не нравлюсь тебе?
Я молчал и, сидя на краю тахты, делал вид, что мне тягостно её присутствие. Даже едва сдержал зевок.
– Понимаешь, я только хотела сказать, что за все эти годы не забыла Герхардта. Я очень старалась, и вокруг всегда было много дел, событий, людей, которые делали меня счастливой. Но я не могу не думать о нём. Быть может, это просто вредная привычка вроде курения... Я почти уверена, что при встрече он меня даже не узнает. И я его тоже, скорее всего, не узнаю.
Её отчаяние было неизмеримо. Неловкость, вина, боль.
– Я только хотела сказать, что тогда пришла к тебе, чтобы вспомнить Герхардта. И ведь тебе было всё равно, я – только одна из многих...
Боль, вина, неловкость. Неизмеримое отчаяние. Глупая девчонка.
– Мне было важно сказать тебе это. Прости, если...
Майн готт, перед кем извиняется эта дурёха? Так и хотелось вернуть её в те бесконечные четыре года в лесах, вечно у нас под носом. Вернуть в тот допрос. Вернуть в тот расстрел.
Она с изумлением пронаблюдала, как я обошёл тахту и присел на корточки перед ней. Самое главное – оставаться в её обыкновенных, невыдающихся, крайне посредственных глазах привычным донжуаном.
– Ты желаешь вспомнить Герхардта ещё раз?
Сказав эту пошлую фразу, я взял её ладони. Я вёл себя точно так же, как любвеобильный Кашальский. Я ничем не лучше этого упыря.
Она не знала, как с этим быть и что она должна ответить, прилично ли то, что я говорю, нормально ли то, что происходит между нами. Глаза, не имеющие цены, долго смотрели на меня. Наконец, она прошептала:
– Поцелуй меня крепко.
***
Никогда бы не подумал, что рядовая операция, благополучно завершившаяся, может стать самым страшным в жизни. В моей жизни. Эта операция случилась спустя два месяца после кашальских перипетий.
Наташа не всегда приходила ко мне, мы жили порознь, и внешне всё было как раньше. Но сегодня мы общались на сон грядущий. Я очень любил эти моменты, хотя день меня ужасно вымотал и голова так и падала на её плечо. Она лежала лицом ко мне и смотрела в темноту.
– А у тебя есть дети? – спросила она.
Я удивился.
– Ведь это естественно, если так много подруг, – продолжала она.
– Я слежу за этим. Пока не случалось… – ответил я.
Она заскребла моё плечо, отковыривая несуществующий прыщик.
– А если бы вдруг узнал?
Я не мог понять, с чего ей вдруг захотелось поговорить об этом.
– Ты бы женился и ушёл к ней?
– Я бы точно не женился. И точно не ушёл.
– Ты совсем не хочешь детей?
Она принялась ковырять ещё какие-то точки на моём теле, а потом отвернулась и умолкла. Глаза мои закрывались, а сердце стучало громче, громче, громче...
Наташа лежала тихая, я не видел её лица, но знал, что она не спит.
– У тебя есть подозрения? – спросил я.
Она не сразу ответила:
– Есть.
Меня осенило: она говорила о себе.
Радость отцовства длилась ровно пять секунд и больше никогда не повторилась.
– Ты же не можешь… – сон ушёл напрочь. – Ты не можешь иметь детей!
После той её отчаянной домашней самооперации мы с Иваном часов пять возвращали девчонку к жизни. Я тогда молил Бога оставить её на земле, пусть на расстоянии от меня, но чтобы я знал точно: она дышит, она есть. Операция пошла легче после той молитвы, а ведь руки мои почти задрожали. Я помню тот миг, когда она открыла глаза: в них было только равнодушие.
Наташа повернулась и посмотрела на меня с надеждой:
– Знаешь, в этот раз не как раньше. Как-то по-другому всё ощущается. Но всё-таки это ребёнок.
– Ты же не знаешь наверняка, – я старался не показывать, что нервничаю.
– Я почти уверена. Я целый месяц сомневалась.
Услышав это, я чуть не лишился рассудка. Значит, всё произошло в одну из наших первых встреч. Значит, она могла иметь детей. Как же я так просчитался? У неё не было шансов родить – я знал точно! Но теперь это было под сомнением. Теперь всё было под сомнением.
– Пусть он будет, Эрвин, пожалуйста, – она прижалась ко мне мягким и тёплым телом. – Он будет очень милым, вот увидишь. Хорошо?
– Завтра утром поедем обследоваться, – ответил я.
Я твердил себе, что это невозможно. Эта мысль успокаивала меня. Она не беременна. Это что-то другое. Что угодно, но не ребёнок.
Была смена Ивана. Он очень удивился, увидев меня на ногах, в то время как я должен был отсыпаться от вчерашних бесконечных операций. Я был с улыбающейся Наташей. Он заметил, что я очень бледен.
– Сорок шестой свободен? – спросил я его, войдя в кабинет и снимая верхнюю одежду.
– До девяти – да, – Иван наблюдал за моими действиями. – Ты спал?
Я что-то несвязное буркнул. Наташа ждала в коридоре. Она была полна больших надежд. Я завёл её в сорок шестой, в центре которого стояло женское кресло.
Продолжение читайте здесь:
А здесь - начало этой истории: https://dzen.ru/a/ZH-J488nY3oN7g4s?share_to=link
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!