Вода ударила жестко, словно бетон. Ударила — и тут же расступилась, втянула скрюченное тело в свои теплые, мутные недра. Рев и свист воздушного боя тут же обложило ватой, словно стеклянные рождественские игрушки в коробке. Тишина и покой. Тишина и покой…
Анна повторяла последние слова про себя, пока от гипоксии не поплыли круги перед глазами. Тогда она разрешила паникующему телу сделать осторожный гребок. Голова в летном шлеме поднялась над ночным лиманом — едва-едва, только чтобы вдохнуть. По небу пронеслась стайка заполошных трассеров, где-то вдалеке утробно ухнуло. Тишина и покой…
«Покой, который ты не заслужила».
Стараясь не думать, не вспоминать, не присутствовать ни в материальном, ни в тонком мире, девушка медленно потянулась к берегу. Буквально через пару гребков под сапогами ощутилось вязкое, но почти твердое: лиман оказался ожидаемо мелким. Кромка воды плеснула совсем близко — и тут навалилась тщательно сдерживаемая усталость.
Едва не рухнув в заросли рогоза, Анна удержала равновесие и шепотом выругалась. Следовало тщательно избегать богохульств и проклятий: не дай Мироздание, та тварь почуяла бы… Образ, будто въевшийся в сетчатку магниевым блицем, вновь мелькнул перед взглядом. Девушка дернулась — но это снова оказались всего лишь трассеры. Надо было выбираться к своим.
Берег встретил неприветливо. Она пыталась не шуршать, не скрипеть, не хлюпать и не думать лишнего. Конечно же, вокруг и хлюпало, и скрипело, и шуршало, и мысли носились по периметру головы, жаля не хуже озверелой местной мошки. Будь рядом кто-то из своих, обязательно бы подошел и хлопнул по комбинезону: «Анька, фонишь!» Вот только никого не было. Все остались там, в черном безжалостном небе, разорванные в клочки вместе с техникой…
Луч фонаря оглушил не хуже близкого разрыва. Он смел все лишние мысли, заставил замереть одеревеневшее, разбитое тело. Дублетом звякнули антабки на винтовках.
— Стой, кто идет?!
— Младший лейтенант… — горло перехватило, язык не слушался, колени уверенно подкашивались. — Младший лейтенант Высоцкая… Анна Высоцкая… Сорок шестой гвардейский…
— Отставить, рядовой. Ведьма?
Второй голос оказался увереннее, команднее. Понятно, усиленное охранение — ну так фронт близко. «Чертова «Голубая линия». Черт, не удержалась от «чертовой». Черт, черт…»
— Ведьма, — криво ухмыльнулась Анна. — Хочешь, солдатик, приворожу?
Ответ она услышать не успела. Земля наконец потянулась к девушке голосами миллионов жизней, вышедших из нее и в нее вернувшихся. Сознание щелкнуло, словно затвор, и заклинило во тьму.
«Тишина и покой...»
***
Допрос проходил прямо в лазарете и оказался донельзя мягким. Строгая, насупленная Марина Чечнева, «теть Марина», как ее звали в звене за то, что была старше прочих на два года, сидела возле койки и волчицей зыркала на особиста. Тот и не лютовал: факты интересовали невысокого, сухого капитана сильнее необходимости найти виновного.
— Значит, вы почувствовали?..
— Боль. Не свою, а… Как вам объяснить…
— Я понимаю. Сосредоточьтесь, вспомните учебник, пожалуйста. «Терминология и составление отчета по сверхчувственному восприятию».
— Капитан, не давите на пилота! — даже рык у Марины выходил немножко звериный. В полку шутили, что без оборотней в роду не обошлось, но это, конечно, было неправдой. Оборотни служили в спецподразделениях и в десанте.
Капитан устало щурился и поправлял фитиль «коптилки», сделанной по фронтовой традиции из гильзы.
— Я не давлю. Просто пытаюсь помочь с формулировками. А вы мешаете, товарищ Чечнева.
Снова рычание. Анна улыбалась половиной лица и честно старалась сосредоточиться.
— Да. Боль. Пытки. Смерть. Много смертей.
— Массовое жертвоприношение? — особист стучал карандашом по планшету, снова щурился. «Коптилка» потрескивала.
— Кажется… Похоже, да. А еще Хиуаз начала за неделю где-то жаловаться, что ее подташнивает. Мы шутили, мол, нечего было бегать… — Анна прерывалась, кашляла, осознавая, что по сути сдала подругу, но капитан даже бровью не вел.
— Продолжайте. Важна каждая деталь.
— Правильно. Вот… Ее мутило. И сны. Мне перед вылетом тоже снилось… Кто-то умирал, и что-то рождалось. Но на войне столько смерти… Никто из наших не придал значения.
— Возможно, зря.
Еще одна строчка в протоколе, еще одна морщина на лбу офицера. Внезапно Анна подумала о том, сколько на этом маленьком человеке лежало ответственности. Захотела было потянуться, смахнуть с него лишнее — и не стала. Не время. Не ее ноша, не ее выбор. Да и сил нет.
— Хорошо, теперь — что вы видели непосредственно. Что вас сбило?
Вспышка. Блиц выжигает глаза, как настоящая молния. Только это не молния, это женщина. Белая кожа, белые волосы, белые глаза. Как она висит в воздухе без парашюта?
Через секунду Анна замечает за спиной у женщины крылья. Уродливые, кожистые, перевернутые; на таких не смог бы парить и кажан. А еще через секунду накатывает та же волна, что уже приходила перед атакой: боль, смерть, ужас и какая-то извращенная, безумная радость, «дьявольское ликование». Та же — только во много раз сильнее. На порядки. Сминающая, срывающая с неба, изничтожающая любую помеху. Свобода, долгожданная свобода принадлежит лишь ей, белой крылатой, и более никому, никому! Никто не смеет указывать...
Потом обломки биплана, истошный крик Гали Докутович, вертящаяся волчком земля внизу. Удар. Вода. Тишина и покой.
С шумом втянув воздух, Анна поняла, что комзвена держит ее за руку и мерным, железным голосом диктует все то, что мелькало перед внутренним взором пилота. Правильно, интроекция всегда выходила у Марины на высший балл. Да и вообще, не зря же их полк прозвали «Ночными ведьмами». Не-одаренных среди девушек не служило. По всему Союзу набирали.
— Благодарю, товарищ Чечнева. Благодарю, товарищ Высоцкая, — особист засовывает карандаш в кармашек планшета. Значит, допрос окончен. Значит, можно расслабиться и выдохнуть. Только теперь Анна замечает, что одна из рук у капитана искусственная: дерево, металл, кость. От руки явственно тянет чарами и знакомым запахом машинного масла; а сначала не заметила. Плохо дело. Пилот без нюха не пилот.
— Служу Советам и Высшим Силам! — почти одновременно произносят девушки. Дверь лазарета глухо стучит, Марина, вставшая для уставной фразы, опускается обратно. Хлопает по одеялу.
— Ну, Анька, поправляйся. Лежи, регенерируй, тянись к земле-матушке. Силы надо восстанавливать, враг небомбленный ходит. О твари не думай, мы на нее «ястребков» натравим. Чудо, никак не меньше чем чудо, что ты жива осталась, а?
Анна не отвечает. Дверь стучит еще раз, и перед глазами снова вспыхивает блиц: крылья, лицо. Глаза. Полные ярости — и неужели зависти? — глаза.
«Чудо? Нет, просто не заслужила. Оставила своих, живи теперь с этим».
Тогда девушка хватает подушку и, накрывшись ей, истошно кричит.
***
Анна сидела на траве и теребила в руках льняную ленточку. Даже вечернее августовское солнце на Кубани жарило, и пришлось уйти под крыло ближайшего биплана. Прислонившись к шасси, девушка раздергивала ткань на нитки, связывала их в узелки и бормотала наговор, а если по-уставному — «защитную формулу парапсихического воздействия». Тоже дело полезное, если подумать.
Нормально сесть за штурвал она так и не смогла. В первый раз ее из кабины буквально вытащили, отпоив и «отшептав» тут же, за фюзеляжем. Во второй — смогла вылезти сама, но полюбовавшаяся на это дело Марина цокнула языком и отправила «в предполетную подготовку». Так что теперь Анна готовила обереги, проверяла деревянную конструкцию «этажерки» на плотность чар, следила, чтобы чуткое к тонкому воздействию дерево не принесло на себе никаких сюрпризов с той стороны фронта. Работы было много, работа требовала сил… Но полностью голову занять все равно не выходило.
Закончив с ленточкой и повязав ее на стойку, Анна постояла рядом, послушала. Все правильно, все верно — и по уставу, и по совести. Сзади раздались легкие быстрые шаги, потянуло теплом и степными травами. Хиуаз обняла подругу, положила голову на плечо и прошептала:
— Наколдуй мне, ведьма, парня, чтоб раскосые глаза…
— Сама наколдуй, шаманка, — смех зародился в груди Анны словно сам собой. Рядом с живой, энергичной казашкой улыбались даже вечно хмурые интенданты. — Летишь?
— Лечу, — просто ответила та. — Да не мурыжься, и ты полетишь. Я тебе голову той жезтырнак привезу, за летным полем на кол посадим.
— Дура, — Анна развернулась и щелкнула сослуживицу по носу. — Не лезь к этой твари. Просто не лезь. Ты меня слышишь?
— Я-то тебя слышу, — фыркнув и как-то совсем по-заговорщически ухмыльнувшись, пропела Хиуаз. — А вот услышит ли тебя комполка… Топай, там по твою душу прибыли. И не мурыжься, говорю!
Вздрогнув, Анна широко распахнула глаза и попыталась ухватить подругу за рукав, но та уже унеслась обратно в сторону землянок. «По твою душу…» Формулировочки у некоторых! Стряхнув травинки и приведя форму в надлежащий вид, девушка побежала «являться».
В штабной землянке, тянувшей уже скорее на полноценный бункер, было внезапно людно. Присутствовали командиры эскадрилий, звеньев, некоторые пилоты и штурманы. Начштаба, Ирина Вячеславовна, сидела на единственном, темного вытертого дерева табурете и хмурилась, поглядывая на часы.
— Высоцкая! Как самочувствие?
— В норме, товарищ майор! — отчеканила Анна. — К несению службы готова!
Воздух звенел от могучего запаха табака и смутных предчувствий. Ведьмы переглядывались. Кто-то отчетливо «шептал».
— Вот и славно, — резюмировала Ирина Вячеславовна и встала с табурета. — Товарищи, все в курсе, какая у нас тут сложилась ситуация. Враг задействовал некие оккультные меры противовоздушной обороны. Командование получило все рапорты: и мой, и особого отдела, и разведки. По решению сверху нам прислали эксперта. Прошу сдерживать эмоции.
Последнее предложение произвело строго противоположный эффект. В подземной клетушке резко стало невозможно дышать, на тонком плане забурлило так, что у Анны затрещала голова. «Напихать ведьм в ящик, закупорить, встряхнуть. Надеяться, что не рванет». Занавеска на двери в соседнюю комнату дернулась, и на свет вышагнула долговязая, нескладная фигура в черном.
Неслышный гомон стих в момент. Кто-то из девушек ойкнул, кто-то закашлялся. Тоненький голосок изумился:
— Батюшки, никак инквизитор?
— Кардинал-подполковник Отто Скорцени, — представила Ирина Вячеславовна. — Командующий диверсионными спецподразделениями Святой Инквизиции…
— В изгнании, — дополнил подполковник. Акцент в русском почти не ощущался. — Временно командирован в расположение вашего полка на правах консультанта.
— Ага, а с ним полный транспортник бойцов, — прошептала снова подкравшаяся сзади Хиуаз. — Спецгруппа как есть. Такие морды…
Слух у кардинала оказался великолепным. Он обернулся на шепот и так же негромко заметил:
— Возможно, понадобится не только консультация.
Ведьмы зашушукались. Переглянувшись с Ириной Вячеславовной, Скорцени сложил длинные руки за спиной.
— К сожалению, когда преступный режим этого самозваного Вождя одновременно атаковал ключевые объекты Империи, мы оказались не готовы. Да вы и сами знаете… Ни Император, ни Инквизиция никогда бы не допустили предательского нападения на Союз. Но Император… мертв. Мы не смогли его защитить, — шрам на левой щеке дернулся, глаза потемнели. Знакомо так потемнели: где она могла такое видеть? «Ах, да. В зеркале».
Гость помолчал секунду, словно прислушиваясь к чему-то, потом продолжил:
— Часть архивов, тем не менее, удалось спасти. Более того, мы смогли организовать эвакуацию Папы Римского в Москву. Весь католический мир благодарен Союзу Советских Многоконфессиональных Республик за помощь. Я, — кардинал подчеркнул ударением, — я благодарен. И хочу отплатить добром за добро. Est qui benefacit ex Deo, est qui malefacit non vidit Deum... Простите: «Кто делает добро, тот от Бога; а делающий зло не видел Бога».
Некоторые из летчиц благочестиво перекрестились, другие с уважением кивнули. К чужой вере в Союзе относились с пониманием, а существование Высших Сил считалось частью естественного порядка вещей. Скорцени оправил укороченную форменную сутану и переступил с ноги на ногу.
— Теперь, когда вам лучше ясны мои мотивы, перейдем к делу. Наши архивисты совместно с вашими оккультными историками смогли с высокой степенью достоверности выяснить, что именно произошло той трагической ночью. Похоже, враг задействовал древних духов лилим…
— Нет, подождите, подождите! — Хиуаз подняла руку так резко, что толкнула Анну, и та чуть не вылетела под ноги кардиналу. Скорцени вежливо протянул ладонь, чтобы удержать девушку от падения, но ответного жеста не дождался. — Лилим, я же читала, лилим… Это иудейские ночные духи, дочери самой Лилит! Как-то не стыкуется. Вождь же вовсю заявляет о торжестве германской нации и почитании старых северных богов!
— А вы удивлены, что Вождь врет?
Подполковник улыбнулся, задорно, совсем как мальчишка, и Анна вдруг ясно смогла представить его молодым. До этого она, почти не мигая, смотрела на черную форму, на малиновую с серебряными полосками петлицу, на кожаные перчатки. И вспоминала «похоронки»: «Высоцкий Леонид Григорьевич, геройски погиб…», «Высоцкий Антон Григорьевич, геройски погиб…» Стоящий перед ней инквизитор был немцем, и братья погибли от рук немцев, и что бы ни говорили про «одурманивающую идеологию», про «союзные силы», про «общую борьбу»…
Локоть подруги опять влетел ей в спину. Похоже, теперь уже нарочно: по крайней мере, когда Анна обернулась, Хиуаз сделала ей большие глаза и дернула челюстью: мол, слушай, что говорят, а не думай, чего не следует. Встряхнувшись, девушка вернулась к собранию.
— Сам Вождь даже не малефик — или, как вы говорите, «чернокнижник». Он харизматичен, он амбициозен, напорист: факт есть факт. Но без поддержки Hexerei, без колдовства его заговор развалился бы, словно карточный домик. Совершенно не могу себе представить ситуацию, в которой люди добровольно пошли бы за этим демагогом, добровольно стали бы подозревать соседей во всех возможных смертных грехах, сгонять «лиц неарийской расы» в лагеря и устраивать массовые гекатомбы…
Кардинал выглядел неподдельно возмущенным. Сходство с мальчишкой только усилилось. Анна вздохнула и мысленно выписала себе пощечину — слева, чтобы проникнуться сильнее.
— Что же касается «иудейскости» или «германскости» тех или иных сущностей… Это большой и сложный вопрос, — плечи подполковника поднялись и опустились. — Нас же с вами интересует техническая сторона. А она состоит в следующем…
Ведьмы обратились в слух. Кто-то даже достал командирский планшет, готовясь записывать.
— Для того чтобы наделить духа телом, воплотить его — или ее — в нашем слое реальности, колдуну требуется две вещи. Первая — это, конечно же, сила. Самый простой и самый эффективный способ ее получить — жертвоприношения. Вот почему враг сгоняет население захваченных территорий в лагеря и старается брать пленных. Впрочем, вам это известно.
Он закашлялся и попросил воды. Пара фляг чуть не столкнулась в воздухе, но Ирина Вячеславовна шикнула и протянула стакан с командирского стола. Кардинал благодарно кивнул, снова дернул шрамом и продолжил:
— Второе, что нас интересует особо, это некий артефакт. «Якорь», к которому изначально был привязан дух. Конечно, можно попытаться приманить лилим и на чистую силу, но это…
Скорцени поболтал пальцами в воздухе. Морщась и переглядываясь, собравшиеся закивали. С теорией вопроса были знакомы многие одаренные. Некоторые даже сталкивались с практикой. Повторять не тянуло никого из пробовавших.
— Так что артефакт. И я абсолютно уверен: работает наш Beschwörer… Эм, «заклинатель», верно? Так вот, он держится где-то неподалеку. Закон обратных квадратов никто не отменял.
Девичьи смешки стали ему ответом. Современная наука значительно обогатила современную магию — и наоборот. Образованная ведьма работала уже не по наитию, а на четком фундаменте конкретных знаний.
— А значит, — подполковник дождался, пока оживление стихнет, — нам придется работать вместе и синхронно. План операции, предложенный мной и утвержденный вашим командованием, — кивок Ирины Вячеславовны, — такой: ваш полк производит массированный ночной налет на один из ближайших аэродромов Luftwaffe. Враг просто не сможет не воспользоваться подобным шансом, чтобы, простите за цинизм, «проредить ряды».
— Они и проредят… — буркнул кто-то сзади. — Чем мы отбиваться станем, табельными ТТ? Нет, если хорошенько сконцентрироваться и «ударить»…
— Боюсь, против лилим это станет не слишком эффективно, — снова пожал плечами Скорцени. — Мы имеем действительно древний и сильный дух, еще и подпитываемый колдуном. Но, насколько я в курсе, на ваши У-2 решено поставить пулеметы.
Ведьмы загалдели. Общий тон сводился к тому, что из бомбардировщиков в штурмовики — это самое оно, и вот ужо мы им зададим. Ирине Вячеславовне даже пришлось скомандовать «смирно!» и «равнение на центр!»
— Но вся эта атака, — дождался тишины кардинал, — по сути, большой отвлекающий маневр. Пока вы будете выманивать лилим, мы с моей группой скрытно перейдем линию укреплений, отыщем артефакт и уничтожим его. А заодно постараемся взять пленных. В конце концов, информация лишней не бывает.
Теперь замолчали все. И во всех взглядах отчетливо читалось интуитивное, даже не ведьминское, а простое солдатское понимание: подполковник бравирует. Спецгруппа шла на верную смерть, шансы вернуться из-за «Голубой линии» считались пренебрежимо малыми. Фраза про пленных означала лишь, что в докладе Высшему Начальству кардинал станет виновато морщиться и щелкать ногтем по нимбу: «Ну да, не все задуманное удалось. Но что должны были — сделали».
«Вот оно. Вот. Оно».
— Я иду с вами, — раздался голос Анны.
Шорох и стук двух десятков переступивших ног. Сзади в плечо впились пальцы Хиуаз, раздалось яростное: «Дура, ой, дура, куда ты лезешь, слышишь меня?..» Девушка подошла к Скорцени вплотную и посмотрела тому прямо в глаза.
— Я иду с вами. Без одаренного вы там провозитесь всю ночь. Половина полка, если не все, окажутся порваны этой тварью. А я знаю, что искать. Я почувствую. В конце концов, ведьма я или где?
Ирина Вячеславовна открыла было рот. Закрыла. Снова открыла. Кардинал-подполковник вытянулся во весь свой немалый рост, снова оправил сутану — и вскинул ладонь в перчатке к виску.
***
— Я полностью поддерживаю ваше решение, Fräulein Анна.
Облаченный в пятнистый степной камуфляж, обретший грузность фигуры в этом бесформенном балахоне, но в движениях неожиданно ставший почти грациозным и трудноуловимым для досужего взгляда, подполковник еле слышно шептал в самое ухо летчице. Та, тоже сменив пилотский комбинезон на маскировочный, лежала рядом и старалась копировать поведение спутников. Получалось плохо.
— Без одаренного нам за «Голубой линией» действительно практически нечего было делать. К сожалению, мы не уберегли своих сотрудников данного профиля: атака вышла внезапной, многие из них прикрывали отход буквально собственными телами. И душами… Что творилось в Риме… — он скупо, одними пальцами перекрестился. — Я планировал просить ваше начальство. Удачно, что вы вызвались сами.
Анна слушала и мысленно прилежно стирала из памяти: «Высоцкий Леонид Григорьевич, геройски погиб…» Натурально представляла себе ластик, пляшущий по треугольному конверту фронтового письма, с печатями полевой почты. «Высоцкий Антон Григорьевич…» Буквы на клетчатой бумаге упрямо не хотели таять.
— …Охранные круги?
— А? — девушка поняла, что утратила нить беседы. Скорцени приложил палец к губам.
— Тише, прошу вас. Fräulein Анна, я плохой душевед, но хороший командир. Вам неловко рядом со мной. Вас что-то гнетет.
— Отто, давайте на «ты»? — неожиданно для самой себя предложила летчица. Тот помолчал и кивнул. Анна кивнула в ответ и, запинаясь, глядя на ползущего по травинке прямо перед носом муравья, продолжила:
— Я… понимаешь… я немцев не люблю. Три брата… На двоих уже «похоронки»…
— А я не немец, — знакомая мальчишеская улыбка снова углом врезалась в шрам слева. — Я австриец. Предки так и вообще из Речи Посполитой. «Скоженый» наша фамилия.
— «Скаженный…» — пробормотала Анна и уткнулась лицом в рукава, чтобы не расхохотаться на все предполье. Образы писем перед внутренним взором никуда не делись, но словно сдвинулись в сторону. — Прости. Прости, я прослушала. Что с кругами?
— Враг активно использует оккультные технологии, — охотно, но все так же тихо повторил кардинал. — Вполне может статься, что помимо колючей проволоки, пулеметных площадок и дотов нас ждут сторожевые символы или клипот-ловушки. Ты сможешь их ощутить?
Девушка снова кивнула и, подумав, уточнила:
— Это мой основной профиль. Нюх для пилота чуть не важнее зрения. Я же ту дрянь почуяла раньше, чем увидела…
Оживившись, Скорцени сверкнул белками глаз.
— Этот «запах»… Ты его узна́ешь?
Муравей добрался до вершины травяного стебля и неожиданно спрыгнул куда-то в темноту. Анна втянула воздух между зубами и в который раз утвердительно опустила голову. Почти одновременно с этим вдалеке прокричала ночная птица. Теперь улыбка подполковника напоминала девушке волчий оскал.
— Патруль прошел. Ну, как вы говорите, «с Богом». Deus vult!
***
Ночь длилась, и длилась, и длилась. В основном Анне приходилось лежать: в траве, в прибрежной грязи лимана, между витков колючей проволоки, на дне траншеи. Бойцов спецгруппы она почти не видела — те возникали, словно призраки, беззвучные, почти неощутимые даже вплотную, и пропадали во тьме. Один раз в десятке метров впереди раздался тихий, тут же заглушенный чьей-то бдительной рукой стон, и мимо проволокли тело в серой форме. «Еще одна похоронка. Но их сюда никто не звал. Я не должна их жалеть, но не могу перестать. Но перестану. Мы оплачем все смерти потом, когда победим». Братья молча кивали ей с треугольных страниц.
В какой-то момент девушка начала предугадывать тихие команды Скорцени. Похоже, неприязнь к «немцу» прошла, и ведьминская натура взяла свое: Анна настроилась. Настолько, что даже успела перехватить кардинала за локоть и указать взглядом вперед, на кажущийся безопасным спуск в распадок между поросшими кустарником всхолмьями. Отто замер в момент, а затем издал знакомую птичью трель. «Призраки» беззвучно образовали полукруг.
— Что там?
— Что-то… голодное, — Анна прикрыла глаза и сосредоточилась. — Но не то, что нам нужно. Просто сидит, ждет. Лучше обойти.
Бойцы переглянулись и снова исчезли. Подполковник выждал пару мгновений — и неожиданно положил широкую ладонь на ее плечо:
— Знаешь, я ведь слукавил тогда, в вашем штабе, — голос звучал глухо, скрипуче. — Я вполне могу представить себе, как вся эта мерзость творится людьми без участия черной магии, парапсихики или чаровства. Каждую ночь я вижу странные сны о том, что никакой Империи никогда не было, что Мировая Война далеко не первая, что я — я! — добровольно служу режиму Вождя, пусть того и зовут иначе, и за его спиной стоят совсем не колдуны и не темная потусторонняя воля. Быть может, это наказание мне за то, что я здесь не уберег...
Он замолчал, дотронулся до шрама и, пригнувшись, поманил ведьму за собой, в обход холмов.
Когда, казалось, должно было уже давно наступить утро, и словно лишь по недоразумению затянутое тучами небо оставалось черным, с флегматично рыскающими желтыми пятнами прожекторов, Анну вдруг скрутило. Она начала заваливаться в некстати ломкий сушняк, отчаянно замахала руками…
Пальцы, горячие и твердые даже через перчатки и ткань комбинезона, перехватили запястье, дернули. Скорцени замер, плотно прижав летчицу к себе, обежал взглядом окрест, потом вопросительно двинул подбородком: «Оно?»
«Оно», — взглядом ответила ведьма. Пояснений не требовалось. Спецгруппа в той же призрачной манере выросла из-под земли, окружив командира и одаренную. Ждали только направления и приказа.
Успев «закрыться» раньше, чем справиться с вестибулярным аппаратом, Анна осторожно «приоткрылась» обратно. Еще немного, еще… Вот. Дальний курган явно выглядел свежим, и несло оттуда так, что низ живота едва снова не заплело узлами. Широко раскрыв рот и медленно, размеренно продышавшись, девушка вытянула указательный палец. Большего и не требовалось.
Кардинал достал из-под балахона карболитовую коробочку с витым шнуром, прижал к уху, отогнул стальной усик, оканчивающийся темной бусиной. Летчица восхитилась: целая рация в таком маленьком корпусе! Скорцени тем временем подмигнул ей и громче обычного прошептал:
— Над всей Германией безоблачное небо.
Где-то вдалеке застрекотали моторы, зашуршали пропеллеры, заскрипело дерево фюзеляжей. Анна не могла всего этого увидеть, не могла даже почувствовать, но она знала: «Ночные ведьмы» вылетели на шабаш. Подполковник сложил устройство, убрал обратно за пазуху и ровно произнес:
— Десять минут. Вторая готовность.
***
Бункер сочился кровью. И жертвенной, и вражеской… и «своей». Спецгруппа оказалась выше любых ожиданий, даже выше всего того, что пересказывали об этих сверхчеловечески тренированных солдатах в рядах союзников. Но увы, порой неостановимая сила все же сталкивается с непреодолимым препятствием. Такое нашлось здесь, глубоко под землей Тамани.
Караул на входе, наверное, даже не заметил, как отправился к «древним германским богам» — или во что там верили эти парни с рунами на касках. Коридор за добротной дверью, вскрытой аккуратным подрывом, оказался один и почти не ветвился; зачистили его так же споро. А вот в облицованном кирпичом зале, куда пришлось спускаться по круговому пандусу, их ждали.
Похоже, насчет жертвоприношений угадали и особист, и кардинал. Вот только тела, лишенные vitae, не стали сжигать или скидывать в ров, пересыпая известью. Навстречу спецгруппе поднялась исполинская горбатая фигура, неуклюжая только на первый взгляд. В лучах нагрудных фонарей мелькнули перекрученные, свитые наподобие канатов конечности, разорванные и слепленные в противоестественном порядке торсы. Подполковник обнажил зубы:
— Fleischgolem! Achtung! Голем плоти! — последнее явно дублировалось для Анны. Впрочем, та и сама успела почувствовать извращенную не-жизнь в конструкте. Почувствовать — и заполошной синицей порскнуть в сторону. Такая махина была ей не по силам…
И, как оказалось, не по силам даже спецгруппе. Бойцы мелькали вокруг обманчиво медлительной туши, словно хорьки вокруг птичника, поливали ее свинцом из пистолетов-пулеметов и десантных винтовок, кто-то даже пустил в ход ружейный гранатомет… Но то одно, то другое человеческое тело в камуфляже отлетало к стене и замирало там навсегда. Голем же лишь скрипел подгнившими связками и не пропускал никого к себе за спину.
Поначалу оглушенная плотностью смерти на единицу времени и знакомой потусторонней вонью, Анна вдруг ясно увидела нити — они шли от чудовища дальше, в глубину зала. Она сосредоточилась, потянулась… И, укрываясь за опорными колоннами, кинулась к Скорцени.
— Он там!
— Кто? Где? — тот тоже нырнул за одну из опор.
— Там, дальше и глубже! Кукловод этой дряни!
К чести кардинала, пояснять не пришлось. Он рявкнул на латыни — Анна пожалела, что уделяла древнему наречию мало времени, — и тройка бойцов синхронно атаковала правый фланг конструкта. Тут же раздался жирный, мясной хряск: еще один труп повалился на залитый бетоном пол. Скорцени не дал этой жертве стать напрасной. Он сграбастал девушку за шкирку, рванул…
Пилотов ночного бомбардировочного обучали не только чуять врага без радаров, не только плести обереги от случайного близкого разрыва или заговаривать фюзеляж на крепость. Фирменный ведьминский «отвод глаз», как выяснилось, при должной тренировке выходило растянуть и на весь биплан, и даже укрыться им от случайного, пришедшего вскользь луча прожектора. В луче прямом становилось кислее, но были в полку виртуозы, которые умели надурить и его. Анна умела.
Еще когда она почуяла, куда именно ведут нити, направляющие неживую марионетку, в кончиках пальцев и на мочках ушей у нее закололо и заискрило холодом. А после рывка Скорцени девушка мысленно «щелкнула». Мир вокруг едва заметно помутнел, подернулся слабо уловимой даже для одаренного рябью. Подполковник перекатился, взял спину голема в прицел своей FG-42, повертел головой — и удивительно споро сделал правильные выводы.
— Мне досталась лучшая из ведьм… Ну, — он снова укрылся за следующей колонной, не искушая судьбу, и Анна проделала то же самое, будучи полностью согласной, — пора на охоту. Малефик сам себя не сожжет.
Но охота выдалась до отвращения короткой. В темноте зала проступили огоньки явно ритуальных свечей, между которых, сложив по-восточному ноги под себя, спокойно сидел человек. Он был одет в простую серую полевую форму, без знаков различия или родов войск, даже без головного убора. Мягкая, оплывшая, совершенно не солдатская фигура угадывалась под брюками и рубашкой; заметный животик нависал над ремнем. Лицо у человека оказалось приятным — той приятностью, которая вызывает инстинктивное доверие, но совершенно не откладывается в памяти. Никаких амулетов, зловещего вида кинжалов или расшитого тайными знаками плаща — только сложенные на коленях пухлые ладони и прикрытые глаза. Анна даже почувствовала легкое разочарование.
Длилось оно недолго. Из темноты за человеком ударила сдвоенная очередь, Отто полоснул из винтовки в ответ и ушел перекатом. Ведьма шмыгнула в другую сторону — в тени у стены. С недоверием послушала воздух, повела рукой… Да, «отвод глаз» развеялся, а она и не заметила.
Впрочем, реакция подполковника не подвела: два тела по очереди рухнули на самой границе освещенного пространства. Но их атака оказалась слишком внезапной. Анна разобрала сдавленный хрип и ругательства на немецком. Скорцени встал, заметно шатаясь.
Сидящий открыл глаза. Улыбнулся. Свечи вспыхнули ярче, словно карбидные лампы, и девушка чуть не вскрикнула.
Между магом в Feldgrau, Анной и зажимающим живот кардиналом оказалась широкая круглая выемка в полу — словно воронка от бомбы-»сотки». Вся она была заполнена маслянистой, темно-красной жидкостью; почему кровь до сих пор не свернулась — спрашивать, наверное, не стоило. Посреди же воронки стояло яйцо.
Другое определение сложно выходило подобрать. Округлый, вытянутый кверху кожистый мешок поблескивал и, казалось, слегка пульсировал. На верхнем торце оболочку прорезали складки и швы, словно это жутковатое вместилище могло раскрыться подобно цветочному бутону. На ведьму вдруг накатило мимолетное видение: вот она подходит ближе, протягивает руку, мясистые «лепестки» расходятся в стороны, между ними что-то мерзко, суетливо шевелится, потом прыжок…
Скорцени снова пошатнулся, с трудом поднял ствол, прицелился… Маг повел ладонью, и винтовка улетела куда-то назад, в темноту, из которой раздавались теперь уже редкие потрескивания выстрелов.
— Не надо, — голос оказался такой же нейтрально-приятный и незапоминающийся. — Не поможет.
— Не поможет, — согласился кардинал. Скрючился сильнее — и вдруг зачем-то дернул себя за комбинезон. В руках у него блеснул проволочный тросик с нанизанными на него предохранительными кольцами. Анна догадалась и повалилась на пол.
Вовремя: пол ритмично задрожал, воздух рвануло, как от проносящегося мимо поезда. Голем перехватил устремившегося было к яйцу подполковника, клешневатой рукой сорвал «сбрую» со взрывчаткой, которая, как оказалось, и грузнила фигуру диверсанта, отбросил человека в сторону…
Мир сказал «Ох!» Мира не стало.
***
В ушах звенело. Анна сказала: «Мамочки», — но не услышала своих слов. Повторила: «Мамочки, мамочки». Зачем-то добавила: «Вот дура». «Дуру» уже удалось разобрать. Значит, перепонки целы.
Кирпичная пыль набилась под веки, в нос, между зубов. Хуже того: пыль оказалась влажной. Анну чуть не стошнило, когда дошло. Но тошнить было некогда и не по уставу. Поэтому девушка застонала от боли, выругалась и поднялась на локтях.
Ошметки плоти разметало по всему залу. Кровь из воронки тоже выплеснуло — на дне едва виднелось влажное. Удивительно, но свечи продолжали гореть ровно и ярко: их словно что-то прикрыло на момент подрыва. Возможно, так оно и вышло, ведь маг в сером тоже стоял там же. Только теперь он спокойным не выглядел и не улыбался.
— Идиоты! — звук голоса стал резким, даже скрипучим. — Bist du bescheuert? Вы долбанулись? Думаете, что-то хорошее сделали? Повергли зло, добро восторжествует, ja?
Ведьма повела взглядом. У противоположной стены нескладной куклой сгорбилась человеческая тень. «Отто», — пропечаталось в мыслях, и рядом с треугольно-бумажными братьями встала долговязая фигура в камуфляже.
Маг тем временем продолжал орать. Он даже принялся ходить из стороны в сторону и размахивать руками в такт гневной речи. На ногах у него при этом обнаружились не уместные на фронте сапоги, а какие-то совершенно домашнего вида тапочки.
— Это же вам не сказки! Как там… — щелчок бледными, толстенькими пальцами вышел на удивление звонким. — «Преломил Иван-царевич иголку, и помер Кащей», ja? Наивность и дилетантизм! «Лоно Лилит» не привязывало дочь демоницы к материальному миру, оно привязывало ее ко мне!
Последние слова снова едва не оглушили. Анна оперлась на холодные, влажные кирпичи, попыталась встать, переждала краткое головокружение. Хотя нет, это ощущение пришло не изнутри. Что-то приближалось. Что-то знакомое.
Не выходя за круг свечей, маг вдруг резко оборвал свою речь, тоже к чему-то прислушался. Потом затараторил, сбавив тон на порядок:
— Ты же из Nachthexen, ja? «Ночные ведьмы»! Точно, точно, дар-то чувствуется… Слушай, она сейчас вернется. Лилим ужасно мстительны, они терпеть не могут, когда кто-то ограничивает их свободу… Конечно, я беспокоюсь за свою жизнь — видишь, честность! лучшая политика! — но и тебе живой не уйти. Жрать эта сука хочет всегда, ja... А когда закончимся мы с тобой, как думаешь, что станет дальше?
Боль. Смерть. Ужас. Ликование. Анну снова начало стягивать в тугой, визжащий внутри комочек. Она едва слушала паникующего колдуна, а тот продолжал объяснять, доказывать и убеждать:
— В каждой из одаренных есть кровь Лилит. Пара капель, ja, но есть. Вы что, вправду думаете, что ваш талант — свыше? Dummheit, чушь! Опасное заблуждение! И я знаю, зачем вам его внушают: чтобы вы не думали о той власти, которой потенциально наделены. Например, мы с тобой можем, так сказать, «вернуть» лилим туда, откуда она «вышла»... Не смотри так, словно не понимаешь. Конечно же, я о женском лоне! О твоей утробе! Только представь, какие силы тебе это даст!
Что-то приближалось. Что-то приближалось, и этот чудной, полубезумный человек предлагал способ избежать неизбежного. В его диких словах определенно имелся свой странный, но привлекательный смысл…
— Ave, Maria, gratia plena; Dominus tecum… — раздался еле слышный хрип с другой стороны. Кардинал, живой не менее чем чудом, даже не разлепляя спаянных кровью и грязью век, нашел в себе силы на последнюю молитву. — Benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Iesus…
«Плод чрева твоего, Иисус…»
Его длинная, сильная рука медленно поднималась. В изодранной перчатке был зажат метательный нож. Маг недовольно фыркнул, дернул кистью, и лезвие потянулось к горлу молящегося.
— Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus… — где-то над потолком гулко ухнуло, зарокотало. Человек в сером засуетился. Нож покинул ослабевшие пальцы хозяина, взмыл в воздух и ткнулся в шею над ключицей Скорцени. Последние слова тот буквально прошипел: — Nunc et in horа mortis nostrae… Amen.
«Молись за нас грешных в наш смертный час».
С последним звуком сверху в пустой бассейн осыпался целый камнепад. Анна отшатнулась, закашлялась…
Вспышка. Блиц. В клубах пыли висела знакомая фигура. Белая кожа, белые волосы, белые глаза. Крылатая женщина смотрела прямо на ведьму. Потом медленно, как-то даже торжественно развернулась, не двигая ни единым мускулом, и уставилась на мага.
Дальнейшее Анна помнила отрывками. Вроде бы маг снова что-то заорал, на этот раз — на совершенно незнакомом, гортанном и глухом языке. Между ним и белой женщиной запульсировало фиолетовое: не то щит, не то ловушка. Гостья распахнула крылья, засверкала холодным яростным огнем... Пригибаясь и старательно чаруя «отвод глаз», в надежде, что развеивать никому в голову не придет, ведьма бросилась бежать.
Потом был мертвый Отто. На этот раз точно мертвый: сердце не билось, жизнь не дышала. Зато коробочка со шнуром под балахоном оказалась цела. «Твой долг уплачен, а вина искуплена. Теперь мой черед». Мысленно отдав честь ушедшему на доклад к Высшему Начальству подполковнику, Анна снова пригнулась и рванула дальше.
Выход из бункера напрыгнул теплеющим от близкого рассвета проемом. Нащупав кнопки, девушка привалилась к косяку и прижала карболит к уху.
— Меня кто-нибудь слышит? Прием, это Анна Высоцкая, слышит кто?
Неожиданно через скрежет помех пробилось знакомое:
— Высоцкая? Где Скорцени? Почему прямым текстом, не шифруясь?
— Ирина Вяч… — Анна осеклась. Действительно, что это она, как девчонка совсем. Дыхание сбилось, восстановилось со всхлипом. — Докладываю. Объект операции уничтожен, но сущность цела. Спецгруппа потеряна полностью. Пеленгуйте мои координаты: вызываю огонь на себя.
Тишина. Сверчки в траве, далекий рокот разрывов, шорох разрядов в динамике. Затем неуверенный, непривычный голос:
— Повторите последнюю фразу.
— Повторяю, — послушно сказала Анна. — Вызываю огонь на себя. Нужна плотная бомбардировка, а потом хорошо бы артиллерией проутюжить…
— Принято, — медленно уронили с той стороны. — Приказ передан эскадрильям в воздухе. Кстати, все целы: это ваша заслуга. Слышите? Вы. Спасли. Всех. Оставьте рацию и уходите оттуда немедленно.
Тишина. Теплый степной ветер. Неотвратимая утренняя заря. Как же хочется жить…
— Не могу, — девушка пожала плечами и рассмеялась сквозь кашель, понимая, что жест все равно не увидят. — У врага возник… внутренний конфликт. Требуется проследить, что сущность связана боем. Или самой, если придется...
— Что? Не порите чушь, Высоцкая, ноги в руки и ходу! Это приказ! — закричали в эфире, но Анна лишь аккуратно положила рацию на землю. «Пошептала» над ней, присыпала землей, надвинула кучку листвы.
Развернулась и медленно пошла обратно вглубь кургана, только сейчас вспомнив, что так обычно называли древние могилы.
Братья и Отто кивали и улыбались ей.
«Тишина и покой».
***
— За проявленные героизм и отвагу, за личные заслуги перед Советским государством и мировым сообществом, связанные со свершением подвига во имя будущей победы и установления грядущего мира, а также ради свободы веры и торжества объективного добра над объективным злом, награждаются!
— Высоцкая, Анна Григорьевна: званием Героя Советского Союза, орденом Ленина, медалью «Золотая Звезда» и грамотой Президиума Верховного Совета ССМР, а также званием рыцаря Верховного ордена Христа от имени Святого Престола в изгнании. Посмертно!
— Скорцени, Отто: званием Героя Советского Союза, орденом Ленина, медалью «Золотая Звезда» и грамотой Президиума Верховного Совета ССМР, а также званием рыцаря Верховного ордена Христа от имени Святого Престола в изгнании. Посмертно!
— К салютационной стрельбе — товьсь! Караул! Залпом! Пли! Залпом! Пли! Залпом! Пли!
Хиуаз обнимала биплан за крыло и старалась, чтобы сдавленные грудные стоны не превратились в совсем уж безобразный вой. Степной ветер лез под мундир, хватал за короткие локоны, гладил по спине. «Все проходит, и это тоже пройдет», — пытался донести он до летчицы древнюю мудрость. Но мудрости и слезы редко складываются в одно.
Пальцев коснулось мягкое. Один из оберегов на стойке расплелся и съехал, почти падая с крыла. Хиуаз потянулась бездумным, автоматическим движением: поправить, проверить, перечаровать. И застыла.
На ее глазах разошедшиеся узелки затянулись сами собой. Ленточка сделала пару витков вокруг распорки и аккуратно сошлась, край к краю. Ветер, утихший почти тут же, дернул за волосы в последний раз и прошептал:
— Лети, шаманка.
Автор: Ёж-оборотень
Источник: https://litclubbs.ru/articles/34371-nochnye-vedmy.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
