Из магазина он уволился уже через пару месяцев. Тех смешных денег не хватало на нормальную жизнь. Жена Юлька в декрете, дочка Катюша растет – не разбежишься. А тут одноклассник Колька позвонил:
- Тебе не надоело позориться? Здоровый мужик, а как пенсионер, по магазину слоняешься, старух за украденное сливочное масло до инфаркта доводишь, - начал Николай.
- Никого я не довожу, - буркнул Семен, - насмотрелся новостей! Я что, идиот?
- Ну ладно, ладно, не фыркай, - засмеялся Коля, - мне в бригаде люди нужны. Зарплата в два раза больше твоего жалованья. Пойдешь ко мне?
- Да я же не строитель! – воскликнул Сема.
- Так ведь и я – тоже. Однако, дело веду. И тебя научим, Семка, - засмеялся Колька.
Вопрос с увольнением был решен моментально. Зарплаты хватило бы вполне. Да и жена обрадовалась: надоело считать каждую копейку и кроить бюджет на невозможно маленькие кусочки…
Заказ предстоял большой. Владельцу загородного дома захотелось реконструировать помещение. До него дошло, что «дорого-богато» - это не стиль, а посмешище. Бригада Николая была нанята на весь сезон – работы хватало.
Семен, увидев внутреннюю обстановку дома, прыснул в кулак: ну и ци-и-и-рк… На потолках лепные ангелочки, зеркала в позолоте, ванная под мрамор, прямо Версаль! Как тут жить-то?
- Надеюсь, золото не настоящее, - улыбнулся он Кольке.
- Да нет, кишка тонка у хозяев, откуда у них золото. Так, придуриваются под олигархов. Хотя, люди далеко не бедные… - ответил Николай.
***
Работа спорилась. Семен демонтировал лепнину, выволакивал мусор, а мастера отделывали стены, проводили проводку, занимались покраской помещений и заменой окон. Возились до вечера, забыв про обед. Уставшие и измотанные, решили закончить на сегодня. Душ принимали в пристройке у гостевого домика, расположенного в глубине сада, любезно предоставленного хозяином. Он позволил в домике ночевать, если парни заработаются. Что время терять, туда сюда в город по пробкам мотаться?
Пока сидели, покуривая, на садовой лавочке, пока спорили, кому сгонять в сельский магазинчик за едой, увидали, как в ворота въехала длинная иномарка. Из нее вышла какая-то женщина и сразу же направилась к рабочим.
- Ну, мальчики, как дела продвигаются? – спросила она.
Худенькая, миниатюрная, пожилая. Но – в прическе волосок к волоску, аккуратный макияж, ухоженные руки.
Николай отрапортовал о ходе работ. Хозяйка пожелала посмотреть на новую отделку.
- Я, ребятки, вечно в разъездах. Скитаюсь по отелям заграничным, день скитаюсь, второй, месяц… Уже стыдно даже… Все не дождусь, когда же въеду в новую обстановку. Мы ведь этот дом недавно купили. Я от смеха чуть пополам не сложилась от этакого дизайна, - щебетала женщина, - Николай, покажите мне, как внутри дела продвигаются.
Она двинулась в сторону дома, и Николай сопровождал ее.
Рабочие продолжили спор о том, кто же пойдет в магазин. Один Семен не двинулся с места. Он молчал, потрясенный увиденным. Женщина была той самой нищей старушкой, которую он кормил зимой в кафешке. Той самой, сомнений не было. Чистые, детские, прозрачные глаза ни с какими другими глазами не спутаешь. Все стало понятно. Этот божий одуванчик, эта несчастная нищая баба Нина оказалась профессиональной попрошайкой, заработавшей миллионы на сочувствии простых людей. Вот так бабушка, вот так актриса!
Вскоре Коля вернулся. Он был мрачен.
- У хозяйки пропала какая-то шкатулка. В тайнике была. А тайник в стенке. А стенку убирал ты, Сема, - Николай в упор смотрел на Семена, - крысятничаешь помаленьку?
- Я не… Да ты что, Коля? – Семен не понимал, что происходит.
- Я тебе не Коля! – процедил начальник, - иди. Сама зовет. И не вздумай врать, мразь. И бежать не вздумай. Тебя из под земли достанут. А я лично помогу, - Николай отвернулся. Разговор окончен.
Семен пошел в дом. В просторном холле на диванчике, укрытом шуршащей пленкой, сидела владелица дома.
- Здравствуй, сынок, - улыбнулась она.
- Зачем вы меня подставили? Что я вам сделал? – у Семена перехватило дыхание от возмущения.
- Успокойся. На ходу придумала байку для Николаши, чтобы заманить тебя сюда. Уж очень при странных обстоятельствах мы познакомились с тобой, - хозяйка прошла в столовую, открыла дверцу массивного антикварного буфета и вытащила из него бутылку вина и бокалы.
- Вполне симпатичный буфет, - сказала она, - решила оставить. Красное дерево, девятнадцатый век. Ну, Семен, позволь мне объясниться перед тобой.
- Да уж. Хотелось бы, - Семен к вину даже не прикоснулся. Но женщина сделала вид, что ничего не заметила.
- Расскажу тебе все по порядку. Ты уж, наверное, подумал, что все это: дом, машина, деньги заработано криминальным путем? Что я – профессиональная нищенка, превратившая жалость в монету?
- Семен кивнул согласно.
- Нет, мой дорогой мальчик. Все не так на самом деле. Присаживайся. Разговор будет долгим.
***
Она покрутила свой бокал на свету, лившемуся из огромных, аркой, окон. Вино заиграло золотистыми бликами, и солнечные зайчики заискрились, запрыгали, превратив простое стекло в драгоценный сосуд.
- Всегда любила хорошее вино, - с удовольствием проговорила женщина, - я стара, и в моих жилах уже остывает кровь. А мне все кажется, что вино несет энергию солнца, жизнь, проще говоря. И, когда я делаю глоток, то пью жизнь. Пью солнце. И старость на минуту, на миг покидает меня. Как ты еще молод, милый. Как ты счастлив в своей молодости. Цени каждое мгновение, ведь мы, глупые, совсем не ценим то, что имеем…
Я не ценила молодость. Мне казалось, что это – дешевый товар, бросовый. Он всегда будет, и, если что, то его можно попросить у соседей взаймы, как соль. Потому что, кроме молодости у меня ничего тогда не было. Нищета и безысходность. Пустота и безнадега. Вено пьяные родители, опустившийся родной брат. И бабушка. Несчастная бабушка, раздавленная судьбой.
История, которую я тебе рассказала тогда, зимой, в кафе – настоящая. И бедная баба Нина существовала на самом деле. Она была моей бабушкой. Правда, события происходили на много лет раньше, и причиной алкоголизма отца были вовсе не тяжелые девяностые, а… Раздолбайство и лень папаши. Он оказался слабым человеком, и мелкие неудачи служили поводом для пьянки.
И мама – слабая женщина, не захотевшая бороться с пагубным пристрастием мужа, в один не очень прекрасный день просто села с ним рядом за кухонный стол и выпила первую рюмку. И ей понравилось – все проблемы куда-то улетучились, и сердце, выкупанное в кристальной отраве, забилось успокоенно, согретое обжигающим ядом…
На детей, Митю и Анну, им стало наплевать. Главной целью всей их скудной, убогой жизни была водка. Она, и только – она! Мы с братом сделались объектом насмешек в школе: вечно голодные, одетые в чёр-те что, обозленные и невыспавшиеся. Наша бабуля, Нина Федоровна, потерявшая к тому времени мужа, дедушку Рому, рвала жилы, чтобы хоть как-нибудь нам помочь. Мы помогали ей на огороде, чтобы вырастить картошку, лук и огурцы. А она… А она тратила все свои жалкие деньги, чтобы помочь нам.
Бабуля быстро состарилась. Из красивой моложавой женщины она превратилась в старуху. И однажды отдала нас в интернат. Я помню стены, крашеные зеленой краской. Чем красили танки, тем и стены казенных домов. Одичалые звереныши вокруг. Да, это не изнеженные детки, выросшие в любви, а волчата, такие же, как и мы, никому не нужные, ни отцам, ни матерям. И законы – волчьи. Воспитатели интерната, вооруженные любовью к детям, при поступлении на работу в такие дома, быстро теряли свое оружие и становились хуже нас, волчат. Не все, не все, многие не поддались бессмысленной жестокости казенщины, оставшись людьми… Но нашим воспитателям, увы, не повезло…
Митя быстро освоился в интернате. Он умел за себя постоять, умел противостоять стае, умел возглавить ее. А я ждала выходных. Я мечтала увидеть бабу Нину. Я напитывалась ее добротой, и мне казалось, что этой добротой я только и жива.
Она ничего нам не рассказывала. Боялась, что Митя, узнав всю правду, рассвирепеет и убьет родителей. Папочка и мамочка протоптали дорожку к бабушке. Плотно проторили тропинку к ее дому. Они каждый день приходили к ней. Жрали, гадили, отнимали последние копейки. И никто не мог, никто не хотел ее защитить! Вокруг люди, и никого… А она не смела жаловаться в ту же милицию, жалела непутевого своего выродка, сыночка…
Митя случайно встретил бабушку. Он шатался по городу, наплевав на интернатовские порядки. Он был свободной птицей, мой брат. Красивой, сильной, свободной птицей. Никто не смел его удержать. И вот он, вырвавшись из интерната, смотавшись с уроков, бродил по городу, наслаждаясь этой ворованной свободой.
Бабушку Митя увидел случайно. Ее синий болоньевый плащик привлек к себе Митино внимание. Мало ли синих плащиков, но взгляд его зацепился… Баба Нина сидела на ступеньке универмага с протянутой рукой. Баба Нина! Митя подошел к ней, присел на корточки… Она уставилась на него, испуганная, пристыженная, молчаливая. На переносице бабушки чернели багровые кровоподтеки, расплывшиеся под глазами безобразными синяками. Лицо опухло, будто у пьяницы… Хороший человек, белым днем, среди толп людей, в счастливой стране, лишенной преступности, сидел возле универмага, избитый, потерянный, и ПРОСИЛ МИЛОСТЫНЮ!
Митьку затрясло. Он, не помня себя от ярости, рванул к ненавистному дому. Отец с матерью жили в деревянном двухэтажном бараке. Этот клоповник собирались в скором времени снести, и людям, живущих в нем, обещали переселить в благоустроенные квартиры. И люди терпели, жили, ждали. И дождались все-таки, съехали. Барак пустовал, кроме двоих, там никого не было. И эти, двое, наши родители, ни о чем не беспокоились. Государство само о них позаботится. Бомжей в то время не было – это правда.
Папа и мама дрыхнули вповалку. Их можно было пинать и бить – реакции все равно не дождешься. Митя поджег их вонючий матрас и закрыл дверь на замок. Вышел из квартиры и уселся напротив барака. Сухое дерево занялось быстро – через тридцать минут барак полыхал. И – ни звука. Мне кажется, папа с мамой даже не проснулись. Митя сидел, сидел и смотрел на огонь. Вокруг уже суетились пожарные, стояли зеваки. А он – смотрел.
Автор: Анна Лебедева