Сегодня отметочка для себя. Плавное и окончательное закругление истории со стерилизацией. Ну и крещение Серафимы, конечно.
Приятно, что несмотря на помотавшую и немного измочалившую жизнь что-то остаётся неизменным. Может остывать или накаляться отношение, может снижаться градус качественного присутствия (на службах), может сходить почти полностью на нет общение с настоятелем. Но каждое воскресенье мы смахиваем с лиц сонное выражение, закидываем в детей по утренней конфетке и едем сюда.
И можно "свалиться на голову" с большими глазками без предупреждения и проныть нувыжепокрестите? И в ответ добродушно-усталое куда ж я денусь.
Мы же иллюстрация этого прихода, хоть и немного выцветшая с годами. Пара, которая познакомилась в храме, волонтëря. Женившаяся, венчавшаяся там же. Он помогает батюшке в алтаре, я разливаюсь соловьем на клиросе. Первая парочка детей, вскормленная нотами и благодатью служб. Слинг, коляска, невозбранное фланирование сначала ползающих, потом бегающих.
Храм, лояльный к детям "без воспитания" (что впоследствии я очень оценила на контрасте с городскими).
Потом детей стало больше, нас стало меньше. Никаких задержек после службы - режим. Никакой помощи приходу, на свою мелочь рук не хватает. С клироса я ушла, потому что шум ребëнков начал мешать не только прихожанам, но и певчим. Муж стал нужнее рядом с неуëмным стадом, поэтому побросал все предпосылки к пастырскому служению (ушёл из семинарии) и тем же макаром испарился из алтаря.
Но я не думаю, что нас любят по старой памяти.
И яркое доказательство тому - сегодня. Наиредчайший момент, когда я поймала загнанного батюшку после крещения и, наконец, обнамекалась про своё интересное положение, сиречь - перевязку труб. В момент принятия решения я очень хотела с ним поговорить, но он заболел, а я обиделась на невнимание к собственной персоне. А потом уже согласился муж, поэтому дело ушло в рамки семьи. И только мама до самого дня Х пинала меня в сторону своей последней надежды - авось, образумил бы не ограничивать рождаемость во цвете лет.
Он поддержал меня постфактум. Сказал, что уже тогда догадался по боли в моих глазах, о чём вещать примерялась.
Что хорошо осуждать голословно со стороны, а постоишь рядышком - и раздумаешь.
Кстати, в своё время батюшка то полушуткой, то мотивационными разговорами очень "давил" на нас завести третьего ребенка. Аккурат в тот период, когда я и близко в ту сторону не нюхала и с ужасом отмахивалась. Даже обижалась, помнится, заабьюзили бедненькую. И к нему же я потом прибежала почти с рëвом: "Ну что, довольны?! Хотели - получите!" Пасуя перед таким напором, разводил руками, мол, я в этом не участвовал!
Зато после рождения Мишки - как отрезало. Целый год на исповеди исправно спрашивал ну как ты, Лизка? И на мои тяжёлые вздохи (если их можно было расслышать сквозь крики сыночков) как-то очень жизнеутверждающе говорил: "Держись".
И я держалась. До следующей недели.
Поэтому, наверное, он меня понял. Как понимал, когда я ревела ему в плечо, причитая на всю трапезную, какая скотобаза мой муж. Кстати, когда дело со скрипом повернуло к свадьбе, именно батюшка напинал моему ненаглядному, практически заставив сделать предложение прилюдно.
Сейчас его очень мало в нашей жизни - из-за нас. Но в ключевых вещах из песни слов не выкинешь.
Кстати, его зовут о. Серафим.
