„El primer desconcertado he sido yo, porque empecé a escribir partiendo de la actitud central que me ha dictado otras cosas muy diferentes; después, para mi maravilla y gran diversión, la novela se cortó sola y tuve que seguirla, primer lector de episodios que jamás había pensado que ocurrirían a bordo de un barco de la Magenta Star. ¿Quién me iba a decir que el Pelusa, que no me era demasiado simpático, se agrandaría tanto al final? Para no mencionar lo que me pasó con Lucio, porque yo quería que Lucio… Bah, dejémoslos tranquilos, aparte de que cosas parecidas ya le sucedieron a Cervantes y les suceden a todos los que escriben sin demasiado plan, dejando la puerta bien abierta para que entre el aire de la calle y hasta la pura luz de los espacios cósmicos, como no hubiera dejado de agregar el doctor Restelli“.
Los premios. Julio Cortázar
Вот что меня стало поражать в иных современных юристах, так это совершенная отчуждённость их от норм. То есть ими вполне осознаётся то обстоятельство, что нормы есть, но эти нормы в рассуждениях рассматриваются такими юристами исключительно как некая данность, как часть пейзажа, в котором эти юристы действуют... словно бы эти нормы не юристами вообще созданы, словно они — законы природы, а не то, что я написал тут:
Это — крайне печальное зрелище.
Это выдаёт крайний непрофессионализм и умственную трусость.
И то, что эти юристы оказываются в совершенно рабской зависимости даже не от своей профессии, а от условий, в которой они находятся, и они даже мысленно не дерзают изменить эти условия. Так восставший раб восставал против своего рабовладельца, желая стать самому рабовладельцем и иметь рабов. Этот восставший раб даже не помышлял об освобождении от рабства вообще. Он желал лишь благоприятно существовать в условиях рабства.
Хочу быть владычицей морскою,
Чтобы жить мне в Окияне-море,
Чтоб служила мне рыбка золотая
И была б у меня на посылках
То, что позорно не только быть рабом, но и иметь рабов, что иметь кого-то на посылках — гнусность, в голову не приходит, да?
Между прочим, весьма часто такая умственная трусость ещё и приправляется хамством и агрессивностью в адрес того, кто указывает на те или иные нелепости в последствиях, к которым приводит прямое и неукоснительное применение таких норм. Между прочим, я такое также встречал со стороны обвинения или защиты в делах, когда почему-то кого-то не устраивает заключение, например, эксперта. Мгновенно эксперт превращается в какого-то монстра.
Ну вот ломает он всё дело и всё тут! — Значит, его «купила» защита.
Подтверждает он обвинение — «Понятно, у них там всё схвачено!»
Между тем, этот эксперт всего-то навсего делал своё собственное дело и только, нимало, кстати, не задумываясь, об оправдании или обвинении.
Зато когда выводы эксперта устраивают, то делают всё, чтобы зажмуриться на многочисленные нарушения этим экспертом всяких правил, даже тогда, когда они видны невооружённым глазом.
Кроме рассказов своей двоюродной сестры (она как раз судмедэксперт), я отлично помню одно дело.
У женщины было три дочери — двенадцати лет, семи лет и четыре месяца. Женщина, кроме всего прочего, была склонна слегка «квасить».
Ну, то дело такое.
Так вот, пока женщина сидела дома с младшей дочкой, попивая горячительный напиток, среднюю дочь под присмотром старшей она отправила играть на улицу. Старшая заболталась с подружкой, не уследила за своей сестрой. А та побежала через улицу и вылетела под колёса машины. Смерть была мгновенной.
Ну, там много было всяких доказательств и подробностей, но выяснилось ещё и вот какое обстоятельство: погибшая-то девочка была в состоянии среднего алкогольного опьянения. Видимо, она тяпнула под шумок часть пойла, которое употребляла её мама. Выяснилось это после получения заключения судебно-медицинской экспертизы. Если бы вы слышали — какими словами навеличивали именно эксперта! И кто? Да убитая горем, — не иронизирую, ибо не дай Бог кому хоронить своих детей! — женщина и навеличивала! Почему-то крайне недоволен всем этим был и следователь, который тоже не сильно следил, между прочим, за своей лексикой, хотя ему-то, казалось бы, по должности положено вести себя предельно сдержанно и всякую «хрюканину свою фильтровать» (если что, то это не Новиков Соловьёву, а Степан Капуста Хрюну Моржову).
Когда после логического разбора той или иной ситуации с применением именно нормативов, я вдруг первое, что слышу от юриста, это заключение: «Чушь собачья!», а затем некие висящие в воздухе утверждения, что хотя прошла ампутации гангренозной конечности, то это значит, что и конечности вовсе не было (интересно, а что же тогда ампутировали-то, если то, что ампутировали, не было?), а заканчивает этот юрист тем, что начинает собеседнику указывать что этот собеседник делать должен и чего ему делать не следует, то первое, что хочется сделать, так это усомниться в умственных способностях человека и сделать вывод о его крайне низком уровне воспитания.
Но вернёмся к логике.
Предположим, что имеется справочник с нормами (напомню, что УК и УПК в библиографии это именно справочники).
Есть некто, кто начинает просто применять нормы из этих справочников.
Предположим, что становится видно, что последовательное и точное применение этих норм приводит к полному отрыву от реальности.
Знаете, какой вывод при этом умудряются устроить те или иные трамвайные хамы или не-хамы, но люди с ограниченным суждением? Они начинают обвинять того, кто просто последовательно нормы применяет, потому что он демонстрирует пороки. Или даже не демонстрирует намеренно, но эти пороки становятся видными.
Чтобы не быть совершенно абстрактным, вот недавний пример.
Я описал два примера крайней необходимости:
Между прочим, в самой статье я прямо написал, что если вдруг выясняется, «что крайняя необходимость в каком-то классе ситуаций возникает с необходимостью, да ещё и совершение одного состава необходимо для избежания иного состава... простите, но это просто означает, что юрист, формулируя определение состава преступления, явно схалтурил.»
Но нет, это — побоку! Это вообще можно не читать, это — так... это рыбу завернули тут...
Мне вдруг начинают писать, что я, мол, предлагаю возбуждать уголовные дела по каждой операции (притом предлагаю именно фактически, то есть есть факт моего предложения, интересно — где?), а ещё, что мне следует предложить возбуждать уголовное дело при эвакуации скорой медицинской помощью человека в бессознательном состоянии, в последнем случае — как по похищению человека. Несложно заметить, что в статье я ничего подобного вообще не предлагал и никаких поводов для того, чтобы каждый шмок мне стал указывать что мне делать, и чего не делать, что хватит, а чего не хватит писать, не подавал. В чём легко убедиться, просто прочтя статью. То есть утверждение, что я всё это предлагал — ложь, произнесённая нагло, прямо в лицо. Нет, это за собой человек никак не замечает, он видит неудобство, потому что
Получается, нужно в каждой больнице разместить следственный отдел. А ещё отдел СМЭ.
В итоге дел миллион, и ни одного осуждённого - у всех состояние крайней необходимости.
А как же достижение целей уголовного наказания?
Ну, оставим в покое цели уголовного наказания, приплетённые тут вообще ни к селу ни к городу, и остановимся на том, что именно получается.
А получается при той «нормативной базе» (как любят сейчас выражаться) именно это, если только этой самой нормативной базы придерживаться в точности так, как она написана, не читая между строк, не вызывая всяких «духов законов» (вот уж чего не понимаю, так именно этих спиритических упражнений!).
Но кто в этом виноват?
Тот, кто так или иначе демонстрирует к чему ведёт применение этой совокупности норм?
тот, кто применяет правила норм?
или
тот, кто эту совокупность норм создал?
Скажите, как можно дать юридическую квалификацию и в самом деле вот такой сцене:
группа людей поднимает с тротуара тело иного человека, кладёт его на носилки, закатывает носилки в автомобиль со знаками скорой медицинской помощи, закрывает двери, садится в автомобиль и последний уносится в даль, распространяя выхлопные газы, свет и звуки?
Что это —
эвакуация
трупа?
больного?
похищение?
Кто и как в состоянии без каких-то дополнительных данных сделать выбор между всеми этими возможностями, а равно и теми, что тут не перечислены?
Человек поднимает револьвер и из ствола происходит выброс дыма и вспышки света, слышен также хлопок. Стоящий напротив него человек падает, а вокруг головы упавшего начинает расти красное пятно.
Что это?
Убийство? А кто убил?
Или имитация убийства?
Какой в здравом уме юрист в состоянии по этому описанию сделать заключение?
Для того, чтобы сделать хоть какое-то осмысленное юридическое заключение, надобно тут ещё многое что выяснить, а вот выяснять это надо по некоторым правилам, причём именно придерживаясь их. А если эти правила написаны так, что действительно приходится иметь при каждой больнице следственный отдел, так, может, дело в правилах? Или что, правил следует придерживаться, исключительно «исходя из здравого смысла»? А какой смысл считать «здравым»? И как этот «здравый смысл» определить в терминах юриспруденции?
Вот вам ещё один пример, уже не из уголовной сферы, хотя как сказать...
Если положительные нормы позволяют одному человеку (или группе людей) присваивать себе продукт, который произведён иным человеком (или группой людей) только на том основании, что первая группа людей объявила себя собственниками средств производства, на которых производится этот продукт, и поставила других людей в положение, когда они вынуждены работать на этих средствах производства и отдавать часть произведённого ими тому, кто объявил себя собственником, то что следует делать?
Обвинять тех, кто восстаёт против этого абсурдного положения, тем более, что, как можно показать, при товарном общественном производстве большая часть средств производства вообще не может быть в частной собственности по природе собственности и права?
Или же изменить положительные нормы так, чтобы подобное присвоение стало невозможным?
Что-то мне подсказывает, что лучше изменить положительные нормы, чем дожидаться восстания, в результате которого рано или поздно, но нормы будут изменены, но только попутно с неизбежным нарушением прав и свобод людей, не так ли?
Но для того, чтобы изменить эти нормы надо, как минимум,
выйти за пределы данности,
надо обладать критичностью ума,
надо разрабатывать теорию,
надо очень аккуратно относиться к словам,
надо внимательно исследовать связи...
надо быть творцом, а не объектом,
надо быть свободным не столько от общества (это как раз невозможно и именно в связи с этим и необходимо понимать закономерности общественных процессов и явлений), сколько свободным для общества...
а это, простите, как ни парадоксально, для огромного количества современных юристов, — и не только юристов! — оказывается совершенно непосильной задачей.
Куда же девается та юношеская дерзость, с которой молодые люди приходят на юрфаки?
Разумеется, проще всего нахамить тому, кто укажет на получающиеся нелепости, проще всего отвергнуть логические аргументы только на том основании, что они ведут к нелепости, забывая, что в логических выкладках есть не только данные, но и правила, и тот, кто эти правила создаёт, и тот, кто их применяет.
Вы же прекрасно помните, вот это из «Los premios» («Выигрыши») Julio Cortázar (Хулио Кортáсар):
«Las cosas pesan más si se las mirá, ocho y ocho son dieciséis y el que cuenta»
(«Предметы значат больше, если посмотреть на них; восемь и восемь — шестнадцать, и тот, кто считает». пер. — мой); от себя добавлю: «y el que mira a el que cuenta».
и вот это:
«La historia del mundo brilla en cualquier botón de bronce del uniforme de cualquiera de los vigilantes que disuelven la aglomeración. En el mismo instante en que el interés se concentra en ese botón (el segundo contando desde del cuello) las relaciones que lo abarcan y lo traen a ser esa cosa que es, son como aspiradas hacia el horror de una vastedad frente a la que ni siquiera caer de boca contra el suelo tiene sentido. El vórtice que desde el botón amenaza absorber al que lo mirá, si osa algo más que mirarlo, es la entrevisión abrumadora del juego mortal de espejos que sube de los efectos a las causas. Cuando los malos lectores de novelas insinúan la conveniencia de la verosimilitud, asumen sin remedio la actitud del idiota que después de veinte días de viaje a bordo de la motonave «Claude Bernard», pregunta, señalando la proa: «C-est-par-lá-qu’on-va-en-avant?»
(«История мира сверкает в любой латунной пуговице униформы любого полицейского, рассеивающего скопление людей. В тот самый миг, когда внимание концентрируется на этой пуговице (второй, считая от шеи), связи, которыми она полнится и которые заставляют её быть тем, чем она есть, становятся как бы стремлением к ужасу пространства, перед которым бессмысленно даже упасть ниц. Вихрь, вырывающийся из пуговицы и грозящий поглотить того, кто на неё смотрит, если он осмеливается не только смотреть, есть разрушительное видение смертельной игры зеркал, ведущейся от следствия к причине. Когда плохие читатели романов намекают на необходимость достоверности, они безнадежно уподобляются идиоту, который после двадцати дней путешествия на борту морского лайнера „Клод Бернар“ спрашивает, указывая на нос корабля: „Cʼest-par-lа-quʼon-va-en-avant?“» пер. — Р. Похлёбкин)