Как давно мне не приходилось читать ничего подобного…
Разве могла я предположить, принимая в свои руки три общих тетради, исписанные плотным почерком, что между их цветастыми обложками (как же без цветов, если авторы тетрадей – женщины) окажется столько любви и света?!
Нашли чем удивить, – скажет иной недоверчивый читатель. – Да про любовь сейчас пишут все, кому не лень.
Согласна. С небольшой поправкой: вам не кажется, что зачастую она бывает странная, эта любовь? То душевно больная, то ущербная, а то и просто, как известного рода юмор, ниже пояса. Особенно преуспел в такого рода «творчества» телевизор. Если бы вдруг случилось чудо, и ожила моя покойная бабушка, и присела перед нашим голубым экраном поглядеть нынешнее кино… о-о-о… я думаю, она с превеликой охотой запросилась бы обратно в гроб…
Ну, знаете, – предвижу новые возражения. – Ваша бабушка когда жила? То-то… Жизнь не стоит на месте, все меняется, в одну реку нельзя войти дважды. Государство – уж на что монолитное сооружение – и то поменяло свое название, устои и приоритеты. А что говорить про такую хрупкую материю, как любовь!
Позволю себе встречный вопрос: а может, оно потому и ушло в небытие, прежнее государство, что мы разучились любить? Что мы, в погоне за так называемыми благами жизни (материальный достаток, общественный престиж, успешное продвижение по карьерной лестнице) стали забывать, что такое настоящая, подлинная, а не выморочная или искусственно взращенная любовь?
В тетрадях же, попавших в мои руки, я обнаружила как раз ее – любовь, пронизанную светом. И, наверное, достаточно общих рассуждений. Пора уже сказать, чьими руками исписаны страницы в клеточку.
Это – руки моих двоюродных сестер.
Наши отцы – родные братья, но, как ни странно, до сей поры я с ними, сестрами, не встречалась и ничего-ничегошеньки об их жизни мне не было известно. Нет, я знала, конечно, что папкин брат дядя Миша живет в совхозе «Красный Узел» (это километров пятнадцать от моей родной Константиновки), что у дяди Миши много детей (если точно – то семеро), что они, в отличие от меня, родились, выросли, учились, а затем и работали на своей родине, в Мордовии, но подробности этой жизни долетали до меня нечасто и крохотными эпизодами, из которых нельзя было составить полной картины. Потому что как раз меня-то ветром судьбы занесло в очень далекие края, и на родину я приезжала только на время отпуска, а много ли узнаешь за его недолгое время? Вот почему жизнь дяди Миши и его семьи была для меня, что называется, terra inkognita. Вот почему я так обрадовалась попавшим в мои руки тетрадям: может быть, как раз они и помогут нам, родственникам, наконец, познакомиться друг с другом и, возможно, даже сблизиться, узнать друг о друге то, что было закрыто расстояниями и невстречами? Впрочем, я, кажется, опять говорю общие слова, в то время как пора открывать тетради моих сестренок Тани и Тони.
Нет, все-таки еще несколько слов от себя. Имена моих сестренок, как нетрудно заметить, похожи, всего-то в одной букве вся разница. Мало того, они похожи и внешне, что для двойняшек совсем не редкость. Моя родная сестра Валентина говорит по этому поводу простодушно: «Я их не различаю, какая Таня, какая Тоня». Поначалу и я не различала, но даже одной встречи оказалось достаточно, чтобы вскоре понять: Таня – это бушующий и вечно действующий вулкан, а Тоня – тише воды, ниже травы. Таня – это та, которой трудно усидеть на месте, которая постоянно порывается что-то сказать и сделать. А та, что сидит молча, да еще и приопустив при этом голову – Тоня.
С какой же тетради начнем? Конечно, с Таниной. Почему? Да потому что она и тут умудрилась быть первой – ее тетрадка сама юркнула в мои руки. А когда я увидела, что она пишет о родителях…. Разве не с них, родителей, все и начинается – и сама наша жизнь, и повествование о ней?
И все же еще несколько слов… Попытаюсь нарисовать словесный портрет дяди Миши – отца Тани и Тони, и, как я уже сказала, родного брата моего отца. Высокий. Широкоплечий. Красивый. В этом они с моим папкой похожи. Да они все были красивые – дети нашей бабушки Федоры, что дядя Миша, что дядя Леня, что мой папка Николай. Разница в том, что мой папка смеялся редко, а дядя Миша часто и охотно, и как засмеется – в глазах словно искорки зажигаются. Вот только не надо думать, что это был человек легкомысленный. За свою жизнь он окончил не одно учебное заведение, начав с ремеслухи (перед самым началом войны), продолжив школой по подготовке руководителей сельского хозяйства (в Саранске, после Великой Отечественной), и потом еще обзавелся экономическим образованием, да ни где-нибудь, а в самой Москве. Отсюда и должности: сначала – заместитель председателя колхоза в родной Константиновке, а потом в селе Сумаруково, и многие годы затем – главный экономист совхоза «Красный Узел» в Ромодановском районе. Когда же ушел на пенсию – не погнушался и стадо пасти, тем паче что к тому времени дороже цифр и отчетов стали для него лес, поле, луга и коровки, которых он считал едва ли не умнее людей.
Но это потом, а тогда, в молодости – высок, широкоплеч, красив. И народ, конечно, недоумевал: чего же он Райку-то в спутницы жизни выбрал? Росточку та Райка – от горшка два вершка, на личико так себе, а уж одета… цветастое летнее платье носит с осенними туфлями-утюгами. Утюги же в ту пору были чугунные, угольями из печки нагреваемые.
И вот теперь, наверное, самое время заглянуть в дочкину тетрадь…
Из Таниной тетради. Как же нам повезло родиться у таких родителей, как наши! Скажу больше: родиться у таких родителей, как наши – счастье.
Помню из детства: «Дочка, пошли в поле, отдохнуть хочу. Цветы давно не видела, вольным воздухом не дышала. Возьми с собой одеяло». Я что ж: мама сказала – не повторять. В поле мама походит, цветы погладит, скажет: какая благодать, аж душу сводит. Я ей: «Мам, да ты ложись на одеяло-то, отдохни, я тебя караулить буду». «А чего меня караулить. Ты, дочка, лучше песни попой, да потанцуй, а я на тебя погляжу». Я и рада: пою, танцую, рву цветы, венки плету…
Еще помню: дома у меня был закуток-тайник в бане – с книжками, с куклами из кукурузы. Заберусь в него – читаю, играю, мечтаю. Опять мамин голос: «Тань, ты здесь? Можно, и я к тебе? Отдохну маленько»…
Кому-то может показаться, что мама только и делала, что отдыхала. Но я-то знала, что это не так. Нас у отца с матерью, как в той пословице – семеро. И потому коров у нас во дворе не одна, а две, а то и три. И встает мама до света, чуть позже отца, чтобы их подоить, молоко через сепаратор пропустить, нас накормить. А мы – каждый со своим вкусом: один кашу любит, второму картошку подавай, а третий и вовсе с утра просит тушеную капусту с салом. И как она, такая хрупкая, росточком малая, все успевала? Наверное, потому, что очень нас любила. А еще потому, что все они с отцом делали вместе: и во дворе, и на лугу, и в огороде. Мы хоть и помогали, но основная-то нагрузка все равно на них. И все-то они делали молчком – если столько забот, когда тут лясы точить. А еще ведь и колхозная, у нас – совхозная работа ждет. И вот что удивительно – когда отец с работы приходил, непременно приносил маме цветочек – то василек, то ромашку: «Это тебе, мать, приветик с поля». За стол без нее не садился. Придет на обед: а мать где? «Пап, да я тебе щи разогрела, а мама (она тогда работала кладовщиком) пошла на пилораму лес принимать. Велела мне тебя покормить». Отец у окна встанет, смотрит и ждет. А, не дождавшись, уходит не евши. Мама приходит: «Поел?» «Нет, не стал без тебя». «Ну, грей щи опять, а я пойду за ним в контору». И вот приходят, сидят вдвоем, обедают; отец что-то говорит, а мама молчит, только головой согласно кивает, – такая вот всегда была эта обеденная сцена. Отец ест и говорит, мама молчит, а то оба начнут над чем-то смеяться, а мы, дети, занимаемся своими делами в другой комнате и к ним не заходим. Почему? Так мама постановила. Наверное, понимала, что надо им хоть малое время побыть вдвоем, наедине друг с другом.
А теперь – без лишних слов – открываем другую тетрадь.
Из Тониной тетради. Но когда отец, пообедав, вставал из-за стола, мы спрыгивали с печки и бежали к нему. Это были счастливые минуты! Чаще всех на коленях у отца первой оказывалась – она всегда и везде успевала быть первой – Татьяна. Чаще всех отец брал ее с собой на работу. Не знаю уж, что она там делала, только характер со временем у нее выработался командирский. И пока мы росли, ух и доставалось нам всем от сестренки! Помню такой случай. Братья наши – Володя и Миша – работать начали рано, с шестого класса. Летом – в мастерской, осенью – помощниками на тракторе, комбайне. Домой приходили грязные, в саже, в мазуте. Быстренько умывались и за стол, обедать. На столе всегда кастрюля щей литров на десять, пироги (их всегда пекли так: кончились – и тут же новая партия в печку отправляется). Если мама на работе – кормит Таня. И вот сидим мы, едим. Татьяна – маминым голосом: «Ешьте не спеша. И перестаньте чмокать». А Миша пододвинул тарелку к себе поближе и ест как раз торопливо, на работу спешит. И что ж вы думаете? Татьяна смотрела-смотрела на него, потом взяла тарелку и – хлоп щи на его голову! И убежала, спряталась…
Я ожидала, что достанется сестре от родителей, за такое и высечь бы не мешало, наверное. Но наши отец и мама никогда этого не делали. И на этот раз только долго о чем-то с ней говорили. Может быть, и сами братья попросили не наказывать сестру. Но если вы думаете, что они постоянно ей потакали – ой, нет! Скоро досталось и «командиру». В этот день Володя и Миша мыли пол. Почему мальчишки, а не мы, сестры? Потому что они были старше нас, и уже понимали, что дети в такой большой семье, как наша, родителям должны помогать. И вот моют братья пол, а Татьяна лежит на печке, со скуки колупает от стены штукатурку и бросает на пол. Володька (он у нас самый старший из детей) ей говорит: не балуй, не сори, видишь – пол еще сырой. А Таня своего развлечения бросать не хочет. Я не знаю, как поступили бы на их месте другие братья, а наши сделали так. Володя подошел к Мише и говорит: «Ну, что, пора сестренку учить мыть полы». «Пора» – соглашается Миша. Сели они на диван, понимая, что силой Таню с печки не стащишь, дождались, пока она сама оттуда слезет. И вот тут уже крепенько схватили ее за руки, сунули в них тряпку, и – в ведро ее, в ведро! А потом, также держа за руки (знали, отпусти – мигом убежит!), стали возить тряпкой по полу. Сестра, уже вся мокрая, силится понять: что это с ней делают, как смеют учить «командира»? А Володя спокойно так говорит: «С сегодняшнего дня тоже будешь мыть полы, поняла?» Что ответила Татьяна? Взяла полено, и – бух брата по голове! И бегом к маме на заправку (мама тогда заправщицей работала… ой, кем она только не работала…) Бежит сестра и ревет: поняла уже, что перешла границу, да и брата жалко…
И опять никто из родителей пальцем ее не тронул. Опять обошлись словами. Но однажды…
Да, сестра стала после «урока», учиненного братьями, мыть и полы, и посуду, но неуемная ее натура не давала ей покоя. Не получилось командовать братьями – зато есть друзья. Сколоченная ей команда, например, регулярно чистила местные сады и огороды; однажды огород оказался очищенным от всякой овощи и у нас. Стали допытываться у Татьяны, кто это сделал, она и отнекиваться не стала: «У всех побывали, а как же к себе не повести?»
Помню, придя с работы, отец часто спрашивал маму:
– Ну, как – Татьяна ничего не натворила?
– Да вроде ничего, – успокаивала его мама.
Папка задумчиво молчал, а потом говорил:
– Так ведь и день-то еще не кончился...
И эти опасения были не напрасными…
Сейчас едешь летом по лугу и видишь большущие кругляши спрессованного с помощью техники сена, а во времена нашего детства сено складывалось в стога вручную, с помощью граблей и вил. И это был очень тяжелый труд, особенно если стог образовывался большой. Так вот, однажды на совхозном лугу был сложен как раз такой стог – громадный, под небо. И что же устроила наша «командирша», когда усталые взрослые разошлись по домам? Позвала своих друзей и подружек, и они устроили на стогу грандиозные игры: прыгали, как на батуте, скатывались с него, как с горки, в результате чего и разметали его вконец, до основания…
В тот вечер отец пришел домой строгий-престрогий. Мама стала, как обычно, хлопотать у стола, а отец: «Погоди, мать». И нам: «А ну-ка, слезайте с печки». Мама насторожилась: «Отец, что случилось?». А отец – дочери: «Таня, сейчас ты пойдешь, соберешь всех, кто был с тобой на сене. И чтобы все были с вилами и граблями». Таню как ветром сдуло – поняла, что на этот раз легко не отделается. Так же быстро она созвала своих друзей (уж они-то слушались ее беспрекословно). Когда собрались у нашего двора, отец велел привести Таниной команде своих родителей. И потом повел всех на луг – складывать сено. Причем работали – сначала и до конца – не взрослые, а те, кто разрушил стог своими играми.
С той поры стогов Татьяна не рушила…
***
Ну, как, уважаемый читатель – вам уже стало интересно? Интересно – не сомневаюсь. Потому что у всех нас свои дети. И все мы хотим, чтобы они выросли хорошими. И перед каждым родителем стоит вопрос: как этого добиться?
Как? А никак. Чем больше я читала тетради своих двоюродных сестер, тем больше убеждалась: единственное, что должны делать родители, пока их дети маленькие – это жить с ними одной жизнью. И чтобы все-все – и труд, и отдых – были у них вместе. И тут опять надо открывать Тонину тетрадь.
Из Тониной тетради. Сена нашим коровкам на зиму требовалось много, и мы старались, заготавливали его всей семьей. Отец скажет: «Сегодня косить сено». И мы все, не исключая Сережки, берем в руки косы. Почему «не исключая Сережки?» Сережа наш родился с диагнозом ДЦП. Пока был маленький, ползал, это было не очень заметно. А когда встал на ножки… Идет-идет – упал. Коленки всегда в ссадинах и разбиты. Но мы не сразу поняли, что он у нас, как теперь говорят, «особенный». Потому что он всегда делал все, что и мы. В том числе и на сенокосе. На лугу выстраивались, как велел отец – по старшинству: Володя, Миша, Сергей, Татьяна, Антонина и самые младшие – Николай и Евгений. Не ставили в строй только маму: она приносила нам в поле хлеб, молоко и воду. Ох, и счастливое было время! Косим, шутим, смеемся – и усталости не чувствуем. А устали – упали на траву, отдыхаем. Небушко высоко, мама с отцом рядом (они всегда были с нами рядом!), от травы медом пахнет – разве это не счастье?!
Картошки мы тоже всегда сажали много – на нашу-то большую семью. И работали, опять же, всей семьей: вместе сажали, вместе матыжили, вместе копали. Одну уборку помню особенно хорошо. Чем запомнилась? Пятьдесят соток – это многовато даже для большой семьи. Но наша неунывающая и неутомимая Татьяна что придумала: стала рассказывать нам разные истории, причем одна история оказывалась интересней другой. Вот ведро полнехонько, надо нести высыпать картошку в кучу, а я не могу отойти от сестры: интересно, что дальше в ее рассказе будет? Не только я – все так и ходили целый день за ней по пятам, а она все говорила и говорила. И вдруг замолчала. Мама: «Таня, чем же все закончилось? Нам хочется знать конец». Мы остановились в работе (тем более что и работы уже почти не оставалось), все смотрим на нее, а она: «Мам, я конец еще не придумала». «Так ты что – сама все сочинила?» Мама с отцом принялись дружно, как это частенько у них бывало, смеяться, а нам, детям, вся эта история показалась обидной. «Врушка, врушка!» – закричали мы на сестру и погнались за ней. Да где же было догнать нашу Татьяну, если она семь километров могла колесом пройти, перекатываясь с рук на ноги! Мы, дураки, обиделись, а отец сказал: «Как вы не понимаете, это не вранье, у Тани – талант сочинителя».
***
Сейчас понимаю, и вы со временем в этом убедитесь тоже – талантов у нашей Тани, как и разного рода проделок, было много. Пусть про одну из них она расскажет сама. Тем более что это поможет нам поближе познакомиться с третьим братом сестер – Сергеем.
Из Таниной тетради. Весна. Мы, дети, все на пруду – катаемся на льдинах. Опасно, конечно, но кто тогда об этом думал? Тем более что мы с Тоней – ах, ах! – в новых шубах. Нам купили их на вырост – мол, к следующей зиме как раз будут, да разве хочется ждать будущей зимы?! И вот натешились, накатались, старшие братья домой ушли, а мы с сестрой и Сережей все еще развлекаемся. Причем Сережа с Тоней стоят на берегу, а я плаваю на льдине. И мне не страшно, мне весело! Но вдруг льдина наклонилась, и я… оказалась в воде. Намокшая шуба потянула ко дну… Я бы, конечно, утонула, если бы не Сергей: брат как прыгнет в воду, и ко мне, схватил меня за ворот и – к берегу… Вот на берегу-то мне и стало страшно: как же так, я и сама плавать умею, и вдруг чуть не утонула – шуба стала такой тяжелой, что куда уж тут плыть. И если бы не Сережа – меня бы уже и в живых не было…
Домой пришли – шубу повесила на забор, сама на печь, отогреваюсь и реву: что родители скажут? Сережка рядом. «Чего сейчас-то плакать? Радуйся, что живая»…
И вот вернулся с работы отец.
– Что за одежа на заборе висит?
– Да вот Танька чуть не утонула.
– А чего ревешь? – это уже ко мне.
– Да шубу-то теперь выкидывать придется.
– Бог с ней, с шубой. В фуфайке походишь.
Заходит мама.
– Отец, что за пальто на заборе висит?
– Да вот дочь чуть не утонула.
– А зачем ты шубу-то надела, Тань? Красивой хотела быть?
С минутку мама осваивается с ситуацией, потом говорит:
– Да Бог с ней, с шубой – пальтишко разогнем, в нем и будешь ходить.
И ходила я еще три зимы в старом пальто…
***
Ну, и как вам все это, дорогие читатели? Что Сережа оказался молодцом и героем – это само собой. А вот как мы-то, нынешние родители, поступили бы в такой ситуации? Думаю, так: от души отругали бы дитя, а то и отшлепали для закрепления «науки», а потом… снова купили бы шубу. И даже нашли бы в этом себе утешение и оправдание: жалко дитятю, да и как оно будет выглядеть в стареньком среди друзей и подруг? Нельзя ж, чтобы хуже. А что этого дитятю ждет в жизни потом, научится ли оно беречь одежку-обувку и все другое, без чего в домашнем обиходе не обойтись, узнает ли цену копейке, которая, как известно, рубль бережет – думать об этом большинству из нас и в голову бы не пришло.
А мудрые воспитатели как раз об этом прежде всего и думают. Вот слова одного из них, странные, на наш, современный, взгляд, слова – их произнес Василий Васильевич Розанов, русский (еще дореволюционный) философ, публицист, писатель и педагог. Давайте прочитаем их не спеша: «Нужда и бодрый труд… вот лучшая атмосфера для воспитания».
Нужда? Да мы только и делаем, что стараемся избавить от нее наших любимых чад. Нам кажется, что именно так и должна проявляться наша любовь к ним: «Сами жили в нужде, так пусть хоть они…» Бодрый труд? «Не для того мы их рожали, чтобы они так же, как мы, горбатились»…
Папа Миша и мама Рая педвузов не кончали, трудов Розанова, скорее всего, не читали (хотя вообще-то относились к книге с почтением, о чем речь еще пойдет), а вот, поди ж ты – поступили аккурат по совету мудрого человека.
Не потому ли, что у них самих в свое время в воспитателях были нужда и труд?..
Автор: Наталья Моловцева Продолжение здесь
Другие истории этого автора здесь, и здесь, и здесь, и здесь
Книга Натальи Моловцевой "Меня окликни" здесь