– Я смотрю, мой братец уже и перебежчикам помогает! Русским шпионам! Диверсантам! Чёрт вас поймёшь, все вы имеете что-то против Польши. Чем вы лучше немцев? Ну, погоди, Збышек, доберусь я до тебя...
Огромные изумлённые глаза дивного синего цвета смотрели на старика.
– А, что? Ведь не понимаешь меня, так? То е польский патриот перед тобой, дзевчина! Польская армия сама фашистов одолеет, на кой нам вы? Ха-ха-ха! Попалась? Где же твоё оружие, ну? – он махнул пистолетом.
Бородач распалялся, на раскрасневшемся лице без словаря читались ненависть и презрение. А вокруг – степь, не спрятаться, не убежать. Но казалась эта степь ладонью Бога...
– Что вылупилась? Ха-ха-ха! Збигнев Новак – мой брат! Zbigniew to mój brat! Брат! Поняла? То есть я – твой дядюшка, матка бозка! Здравствуй, драгоценная племянница! Не добраться тебе до Варшавы, змеюка...
В пистолете что-то клацнуло. Секунда, господи! Самая высокая нота? Какая моя самая высокая нота? Скорее! Первая октава, вторая октава, третья... Ре-фа-ля-ре... Ре-фа-ля-ре!
– Рееее! Фаааа! Ляяяя!
Бородача парализовала звуковая волна. Что это? – испугался он, не в силах пошевелиться. Немцы рядом? Он оказался в эпицентре боя? Рядом упал снаряд и вот-вот разорвётся? Матка бозка!
– Рееее! Фаааа! Ляяяя!
А это был высочайший миномётный огонь третьей октавы. И голос Белобрысой Бестии. Той самой Бестии, которой много лет спустя этот бородач вручит неохватный букет на сцене варшавского Большого театра, не узнав её и преклонившись перед талантом выдающейся советской певицы.
Старик выронил пистолет, сжав ладонями уши, морщась от физической боли: высокие звуки ножами резали. Девчонка подскочила к вожжам, стеганула ими по спине неспокойно переступающей лошади, которой очень не нравились странные звуки, и та понеслась во всю прыть! Очумевший хозяин от неожиданности упал с телеги и бросился искать пистолет, но выстрелы уже не могли догнать русскую пройдоху.
И как это она осмелилась вожжи схватить? Что только не приходится делать, когда смерть в лицо смотрит... Наташа смекнула, как вести вправо, влево, но вот как остановиться – этого понять не могла. Да и не хотелось. Впервые она так быстро и легко летела! Нежный ветер ласкал её вспотевшее тело, остывающую от пережитого страха душу... И даже то, что он доносил запах пороха, железа и горячей земли с близкого поля сражения, не портило это маленькое счастье полёта.
Она внеслась в руины Варшавы на полном скаку, люди на улицах – врассыпную. Влево, вправо, вправо, влево... Скоро уж и город закончится, что ж такое! Как унять проклятую лошадь? И вот поперёк пути, приближаясь всё быстрее, – колонна! Мама родная... Танки, пушки, солдаты... Наверное, на поле боя, на подмогу. На одном танке «За Родину» написано, на другом – звёздочки красные! Господи!
– Остановите, остановите её! – по-русски, во всю мощь, закричала Наташа.
Танки и сомкнувшиеся человечьи ряды испугали обезумевшее животное – лошадь, громко заржав, встала на дыбы, телега – на бок, из неё что-то с грохотом посыпалось на старинную брусчатку, прямо на девчонку, но солдаты живо её оттащили, ухватили вожжи, навалились всем миром!
Всё утихло.
– Эвона что! – свистнули солдаты: на брусчатке лежала приличная куча ружей и пистолетов, выпавших из телеги.
– Это я вам везла... – не растерялась Наташа. – Не прогоняйте меня. Я – Саша Таирова.
– Прямо с неба такое богатство упало! – добродушно заржали ряды. – Как же теперь тебя прогонишь?
Голова у девчонки закружилась: впечатлений для одного дня оказалось слишком много. Она прошептала:
– Ну, слава Богу, – и потеряла сознание...
***
Я три года проработал на фабрике, столько же прожил в общежитии, отучился в медицинской академии, воспитывал чужого ребёнка, решал вечные бытовые проблемы своей соседки. Получил квартиру от больницы, сам её обустроил, провёл телефон, снял этажом выше жильё для той же соседки и оплачивал его. Для того чтобы получать больше, мне, который не любил выделяться, пришлось стать ведущим врачом. Только в этом статусе я мог дать ей всё, что хотел.
Каждый год девятого мая я ходил с девчонкой смотреть парад и возлагать цветы неизвестному солдату. И всегда думал, что это она – самый неизвестный из всех солдат, о котором бы никто не узнал, если бы русский офицер не влюбился в неё.
Однажды, семь лет спустя, мы трое – Бестия, маленький Эрвин и я – столкнулись с ним на одном из парадов. Я где-то замешкался: меня окликнул коллега – и увидел их из толпы, толкающей меня с шарами.
Иван – мой неизменный напарник-хирург – тоже был здесь с женой и дочкой, празднуя самый важный день в русской истории. Мы говорили, а я с тревогой поглядывал в сторону девчонки и её собеседника из прошлого. Иван заметил её.
– Снова с соседкой, верно понимаю? – улыбнулся он.
– Она – самое беспомощное в быту существо, – оправдывался я, а она в это время улыбалась майору, который во все восторженные глаза на неё смотрел.
– Но как это к параду относится? – Ваня всё прекрасно понимал: с ней я был до ужаса растерянным и молол всякую чепуху.
В висках застучало: в лице майора я заметил то, что меня испугало, как будто она обнадёжила его чем-то. Ваня еле до меня докричался:
– Эй, так что, Витя? Может, пойдёмте к нам, отпразднуем День Победы?
– Не сегодня.
– Ты бледный какой-то. Это кто там с ней?
Меня за руку кто-то схватил: маленький Эрвин попросил поднять его над толпой.
Мы вернулись в общежитие поздно: всё-таки Ваня уговорил отметить у них. Наташа видела моё ужасное настроение, но молчала. И в гостях мы даже парой слов не перекинулись.
Вот уже семь лет я был совершенно свободным в отношениях человеком. Я ни в чём себе не отказывал и никому ничего не обещал.
– Я завтра встречаюсь с Борисом Ивановичем, – сказала она.
– Мне что. Хоть замуж за него выходи, – я нёс спящего Эрвина, обнявшего мою шею.
– Может, и выйду.
– Самое время. А то мне квартиру служебную дают на другом конце города. Ты одна как взрывчатка – без присмотра никак.
И вскоре они, правда, подали заявление в загс.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь:
А здесь - начало этой истории: