Из цикла "ПлЕменные революционеры". Часть 1-я
Вацлав Воровский родился в семье польского дворянина, (тоже, кстати, Вацлава), который любил инженерное дело и хотел, чтобы сын пошел по его стезе. Однако нелепое падение отца при инспекции железнодорожного моста в холодную воду и быстро прогрессирующая пневмония сделали Вацлава-младшего не сиротинушкой, но безотцовщиной.
Одна матушка Августина не справилась
Мать Августина Устиновна, тихая и спокойная женщина, не могла повлиять на характер сынка, с каждым годом взросления становившийся все более ехидным и желчным.
Учась в классической гимназии при лютеранской церкви Петра и Павла, юный Воровский уже понимал, что с капитальцем в их семье не густо, и надо зарабатывать авторитет иными способами.
Какими? Он не нашел ничего лучше, как дразнить и подначивать педагогов, которые старались вложить в него "разумное, доброе, вечное". Не знаю, как с "разумным и вечным", а вот "доброе" точно не приживалось в организме юного стервеца, который не уставал издеваться над взрослыми учителями.
А давайте Королеву... повесим
То стишки злобные нацарапает, то портреты уродливые развесит, самоутверждался, одним словом. Вскоре ему учителей бедных стало мало, и начинающий сатир взялся за особ, облеченных королевской или царской властью. Ему было все равно, кого облить грязью, - правящего Государя Александра III или давно ушедшую английскую королеву Елизавету I, королеву-то даже сподручнее - она уже на небесах, а значит и наказания строгого не будет.
Потому в один из учебных дней в классе, где висели портреты известных людей, появились пришпиленные к репродукциям листы бумаги со злобными четверостишиями в адрес тех, кто там был изображен. Важный нюанс - текст был не написан от руки (по почерку ведь легко узнать автора), а напечатан на машинке.
Вот пример этого "творчества":
Прежде взглянем на даму мы эту,
Королеву развратнее всех,
Английскую Елизавету
(Не повесить ее было б грех!).
Заметьте, мальчугану еще и четырнадцати нет, а он уже желает вешать и казнить, то есть властвовать над людьми. Посыл понятен, продолжаем разговор.
Метания и мечтания юного Вацлава
В гимназии Воровский сошелся с парочкой приятелей, которые тоже были "обижены на судьбу" и завидовали тем, кто имел большие возможности и средства. Мечта о "правильном" перераспределении активов не покидала озабоченного гимназиста, подтачивая его психическое здоровье.
При этом, он еще никак не мог определиться - по какому вектору выстраивать карьеру, инженерному или гуманитарному? Все-таки отцовские заветы поначалу пересилили, и Воровский подает прошение на физмат Московского университета, а через год переводится в Императорское техническое училище.
Вроде бы, и учеба ему давалась, но денежный вопрос решен не был, что и привело двадцатитрехлетнего студента к дядям социал-демократам. И ничего, что их партия была малочисленной и малоизвестной, главное, они имели практически неиссякаемое финансирование от зарубежных коллег, рьяно ненавидящих Российскую империю, набравшую мощный экономический ход.
Разгуляево на иноагентские деньги
На довольствие студента Воровского эти дяди поставили в 1894 году, и жизнь сразу засияла яркими красками и соблазнами. Первым желанием студиоуса, вставшего на путь революционного профи-иноагента, стала женитьба. Жена всегда пригодится в нелегком смутьянном деле - и как базис, и как надстройка, смотря в какой позиции будет находиться. Так, будучи сам весь на нервах, полагал Воровский.
Чтобы успокоить психическое здоровье, старшие кукловоды отправляют его с молодой супругой в европейское путешествие, и рыбку заграничную откушать, и партзадания кое-какие выполнить. Полгода провели молодые супруги в Австрии, Германии, Швейцарии. Любовались горными пейзажами, силились увидеть голову купающейся динозаврихи в озере Лох-Несс, закусывали пунш сочными колбасками, обильно политыми горчицей и соусом.
В порядке отработки выданных ассигнаций, товарищ Жозефина (одна из парткличек Воровского) налаживала (или все-таки налаживал) контакты с сидящими по европейским пивным эмигрантами и, так сказать, тоже революционерами. Эти товарищи ни в чем себе не отказывали, на денежки врагов России жили в Европе, не тужили, веселили себя игрой в картишки-шахматишки, где ставкой была поездка в Россию, как-то же надо было отчитываться перед заказчиками смуты, да и новеньких чудаков завербовать в свою секту не мешало.
В Россию, домой... не хочу!
Картежник из Воровского был слабоватый, покер-фэйс у него никак не получался, поскольку, как мы уже говорили, психика была неуравновешенная. Как, впрочем, и у супруги. Два сапога - пара, в том плане, что оба нервически необузданные.
Поэтому по приезде в Москву Юля начала сильно психовать на тему усиленного внимания жандармов к ее муженьку, который в курс дела супругу пока не вводил, поскольку скандалов и так хватало. В один из таких скандальных вечеров в дом Воровских пожаловали доблестные сотрудники полиции, которые вежливо, но настойчиво предложили добровольно сдать все запрещенные антиправительственные материалы, книги и листовки, а также прочий агитпроп, который взахлеб сочинял и распространял глава семейства.
Материала этого было вывезено столько, что лошадке, впряженной в сине-белую телегу с надписью "Полиция" на борту, пришлось сделать не один рейс. В отличие от Воровского, которого белым лебедем и одной поездкой определили в Таганскую тюрьму, где можно было спокойно подумать о правильности выбранного жизненного пути.
Адам дочку не бросает, а муж...
Юлия Адамовна особо не расстроилась. Хотя с деньжатами определенные проблемы были, но ее папенька Адам был далеко не голеньким, как его праотец в Гефсиманском саду, в честь которого Адама Толочко и назвали. Поэтому дочери помочь для него было делом приятным и отцовски обоснованным.
Пока нервический муженек находился в "полной огня" Таганке, а затем в купеческой Вологде в ссылке, Юля начала скучать. Чтобы серая скука не переросла в депрессию, по совету психотерапевта, Юлия Адамовна стала часто выезжать в блистательный Санкт-Петербург, в Европу, а также в иные интересные места, где имела многочисленные любовные и творческие контакты. Для художницы, коей она была, говорят, это было необходимо.
Вернувшийся из ссылки Воровский вновь стал активно разъезжать по европейским городам и весям, и перед окончательным расставанием все же сумел отомстить жене, подложив ей в багаж воровской шрифт для тайной типографии. С этими буковками Юлию Адамовну и приняли, и предоставили свободную камеру в тюрьме, из которой она метала в Вацлава Вацлавовича громы-молнии в виде возмущенных писем. Но тот никак не реагировал.
Дора-Дора, помидора, мы в саду поймали вора
Эта история, достойная пера Шекспира, дошла даже до Германии, где Воровский, получивший внушительную премию-пенсион за ссылку и подъемные для нового рывка от финансирующих смуту господ, проживал в самом дорогом и красивом замке Шарлоттенбург, куда возвращался пьяненький с очередной вечеринки, где отрывались господа-товарищи социал-демократы.
Биографы Воровского сообщают, что именно в этот момент его догнала чернокудрая девица, представившаяся Дорой Моисеевной, и протянувшая ему лист бумаги с напечатанным текстом, в котором весьма подробно рассказывалось о морально-этических характеристиках Воровского, подставившего свою бывшую жену и сбежавшего от горемычной в германский крепость-замок.
В ответ Дора услышал первый вариант песни "Я не такой", которую в наше время исполнял ушастый комик, ныне признанный иноагентом. Вариант был первый, но суть его была вполне Доре понятна и ей ожидаема. Она взяла пьяненького Вацлава под ручку и пошла с ним в светлое будущее. Застолбив себе роль второй жены, это даже не обсуждается.
Пистолетики, кому пистолетики?
То ли черноволосая Дора вдохновила Воровского на новые агентские сальто-мортале, то ли ставки за активную подрывную работу закулиса повысила, но германо-швейцарский турист-эмигрант засобирался в Россию. Приближались годы первой русской смуты, т.н. революции 1905-1907 г.г., и боевикам понадобилось много оружия.
Воровского поставили на закупку и доставку этих смертоносных изделий, чем он старательно занимался, отрабатывая свой предательский хлеб с икрой. Ружья с пистолетами направлялись преимущественно морским путем, поэтому присутствие Воровского в Одессе показалось кукловодам желательным. Что и было сделано - засланец оказался в городе-"жемчужине у моря".
Прикрытием для него стала работа фельетониста в местных газетах, которую Воровским вел под весьма характерным псевдонимом Фавн. Главный Козел, значит, предводитель стаи лесных уродцев, с рогами и копытами, как и полагается плЕменному Чертеняке.
Фавн лезет в джунгли к неграм
Смешно читать, как советское литературоведение "периода развитого социализма" умилялось и цокало языком от восхищения этими записками, сравнивая их с фельетонами Салтыкова-Щедрина или того же Власа Дорошевича. Нас самом деле, абсолютно разные уровни.
Один пример. Желая оскорбить и унизить миллионы патриотично настроенных русских людей, вступивших в мощную коалицию "Союз Русского Народа", этот парнокопытный Фавн в т.н. фельетоне "О неграх в России" прочитывает аббревиатуру СРН, как Союз Русских Негров, строя на этом весь свой слабенький памфлетец.
Сегодня этот материал был бы признан экстремистским и вызвал бы бурю возмущения у чернокожих товарищей. Тогда Воровскому все сходило с рук. Но процесс накопления негатива к злобному агенту-памфлетисту у "истинно русских людей" уже начался.
(Окончание следует)
