За кулисами привычно толкались. Меня многие знали как старого друга, который сто лет не появлялся, мальчика знали тем более.
Я постучал к ней. Наташа едва на нас взглянула, стирая грим. Мелкий взял меня за руку.
– Мама, я сам попросил Эрвина пойти со мной.
Её движения замедлились. Мальчишка начал звать меня немецким именем с тех самых пор, как узнал историю своего появления на свет. Он обещал, что не проболтается, но был ещё слишком мал, чтобы держать слово.
Висела тяжёлая тишина.
– Ну, раз все тайны раскрыты… – я чувствовал, как обомлело её сердце: она с большим трудом выдавила эти слова.
– Не все тайны, – сказал я. – Я просто рассказал ему ту историю.
Мальчик в непонимании перебегал глазами от меня к матери и обратно.
– В ней нет ничего криминального, – добавил я, не дождавшись ответа.
– Да. А вот всё остальное… – Наташа усмехнулась, снимая украшения.
Я не видел её так близко около года. Она изменилась. Она остригла свои прекрасные волосы – я понял это, когда она сняла парик. На её лицо, где всё ещё не было ни одной серьёзной морщины, падала непонятно откуда взявшаяся хмурая тень. Её белая шея теперь была свободна, а уши, раньше скрытые волосами, сияли мягким и розовым.
– Мама, можно, я буду видеться с Эрвином? То есть с Витей… – ребёнок вцепился в меня обеими руками.
К ней постучали, заглянула мужская голова:
– Наташа, ты идёшь? Все собрались уже.
Голова увидела нас – и дверь закрылась.
– А если я скажу «нет», это, что, будет иметь какой-то вес? – она сняла с вешалки своё будничное платье: надо было переодеться, но она уже забыла об этом.
– Я тебя ненавижу! – вспыхнул мальчик и вылетел из гримёрки.
– Он сам нашёл меня, – начал объяснять я.
Она молчала. Разноцветные тени бегали по её лицу.
– Прости, что не сказал раньше.
– Зачем он тебе? Тебе скучно? А однажды он надоест, как раньше, и ты перестанешь открывать ему дверь или что-то ещё?
Я оцепенел. Она смотрела в зеркало.
– Когда же такое было? – возмутился я.
Я понял, что потрясло меня в ней. Я понял, от чего я сейчас защищался, повысив голос. То, чего не было раньше: разочарование.
Она, наверное, впервые слышала от меня этот тон.
– И когда я вышла замуж… И когда ты вдруг уехал в санаторий… Он всё спрашивал, почему ты не звонишь и не приходишь. Я даже не знала, что сказать.
– Я не уходил, – я пытался понять, о чём она говорила. – Я всегда работал и жил там, где меня можно было найти. Вы сами во мне не нуждались.
– Я совсем не знаю жизни. Родители не успели нормально меня воспитать, – она села с платьем на круглый стульчик у зеркала. – Мне уже люди начали говорить, что мы висим на твоей шее, а я не понимала, о чём они, пока ты не уехал. Мне говорили, что я должна быть благодарна тебе, и, надеюсь, я хоть немного была благодарна.
Я чувствовал, как холод идёт с головы до ног, до самых кончиков пальцев, как он медленно движется по моему телу, то останавливаясь в животе, то в комке, воткнувшемся в горло, то в ладонях поочерёдно.
– Но я никогда не просила нянчиться со мной, – она посмотрела на меня.
Зачем я здесь? В чём я должен оправдаться? Она очень изменилась, да и война, где я встретил её, давно прошла.
– Ты мне ничем не обязана. Я делал то, что хотел делать. Я всегда помнил границы, за которые нельзя заступать.
В дверь постучали – снова просунулась голова, на сей раз женская:
– Наташ, ну ты где? Ой!
Увидев меня, голова скрылась.
В чём я должен был оправдаться? В том эпизоде у лесного озера? В чём я виноват? Что не выстрелил? Что рука хирурга с пистолетом дрогнула единственный раз в своей жизни?
Я уходил, Эрвин-младший догнал меня и с надеждой всмотрелся. Моё лицо его не обнадёжило. Я покачал головой. Он убежал куда-то плакать.
***
Через два дня мелкий пришёл.
– Мама разрешила.
Я пригляделся – он не врал. Впустил его. Эрвин вытащил из сумки тетради и разложился делать уроки.
– А мы в школе учим английский, представляешь? – говорил он. – Но я-то хотел совсем другой.
Он обернулся:
– Ты можешь меня учить? Ну, пожалуйста.
Когда мы общались с его матерью без третьих лиц, то всегда делали это на немецком. Но Эрвин, врывавшийся со школы или улицы в наш разговор и успевавший чуть-чуть его ухватить, за годы научился легко понимать многие фразы.
– Ты, действительно, этого хочешь? – спросил я на своём родном.
– Конечно! – ответил он мне, широко улыбнувшись.
Улыбался этот чертёнок точно так же, как его отец.
Так мы постепенно стали говорить друг с другом исключительно по-немецки.
Продолжение читайте здесь:
А здесь - начало этой истории: https://dzen.ru/a/ZH-J488nY3oN7g4s?share_to=link
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!