Вернулись мы тут семьей из микро-отпуска на берегу Черного моря. И я поймала себя на мысли, когда мы с детьми сидели на берегу, купались или загорали, что в памяти всплывают прочитанные с детства книги, в которых было море — вот то самое, что плескалось у наших ног. В моем детстве море было холодным и пресным - Братским водохранилищем, которое все местные зовут Братским морем, а настоящее море я увидела уже взрослым человеком, и сразу вспомнила строки из катаевского "Белеет парус одинокий".
...Петя залюбовался морем.
Сколько бы ни смотреть на море — оно никогда не надоест. Оно всегда разное, новое, невиданное.
Оно меняется на глазах каждый час.
То оно тихое, светло-голубое, в нескольких местах покрытое почти белыми дорожками штиля. То оно ярко-синее, пламенное, сверкающее. То оно играет барашками. То под свежим ветром становится вдруг темно-индиговым, шерстяным, точно его гладят против ворса. То налетает буря, и оно грозно преображается. Штормовой ветер гонит крупную зыбь. По грифельному небу летают с криками чайки. Взбаламученные волны волокут и швыряют вдоль берега глянцевитое тело дохлого дельфина. Резкая зелень горизонта стоит зубчатой стеной над бурыми облаками шторма. Малахитовые доски прибоя, размашисто исписанные беглыми зигзагами пены, с пушечным громом разбиваются о берег. Эхо звенит бронзой в оглушенном воздухе. Тонкий туман брызг висит кисеей во всю громадную высоту потрясенных обрывов. Но главное очарование моря заключалось в какой-то тайне, которую оно всегда хранило в своих пространствах.
Разве не тайной было его фосфорическое свечение, когда в безлунную июльскую ночь рука, опущенная в черную теплую воду, вдруг озарялась, вся осыпанная голубыми искрами? Или движущиеся огни невидимых судов и бледные медлительные вспышки неведомого маяка? Или число песчинок, недоступное человеческому уму?...
Мне кажется, у Константина Паустовского в его автобиографической "Повести о жизни" звучат похожие интонации — что, наверное, неудивительно, ведь Паустовский провел свою молодость там, где Катаев провел свое детство, почти на том же самом берегу. И неудивительно, что серые томики собрания сочинений Паустовского стояли у нас в книжном шкафу аккурат рядом с трехтомником В.Катаева - хотя вряд ли родители думали об этой связи между двумя писателями, когда расставляли книги на полке
...Я сбежал по крутой дорожке к морю. Сухие кусты акации росли на щебенчатой земле. Крупные морские голыши сыпались из-под ног. Жесткий дрок выбрасывал во все стороны темные стрелы с желтыми, видными даже в темноте цветами. Пахло нагретым ракушечным камнем и жареной скумбрией — сестры готовили ее около дачи на очаге.
Я спустился к морю, разделся и вошел по горло в теплую, но свежую воду. Отражения звезд плавали на воде рядом со мной, как маленькие медузы.
Я старался не шевелиться, чтобы не разбивать их на десятки качающихся осколков. Нужно было много времени, чтобы они опять слились в отражение звезды.
Всем телом я чувствовал осторожное, но мощное дыхание моря. Оно едва заметно колебалось.
Море начиналось чуть пониже моих глаз, на уровне подбородка. У меня забилось сердце от мысли, что между мной и этими морскими бесконечными далями, уходящими отсюда к Босфору, к берегам Греции и Египта, к Адриатике и Атлантике, нет ничего, что у самых моих глаз начинается великий всемирный океан.
В том же Черном море обитал и дельфиненок Гук из чудесной книги авторства двух биологов, В.Бельковича и А.Яблокова. Они написали "Приключения Гука" по общим псевдонимом Тур Трункатов - и не счесть, сколько раз я читала про путешествие дельфиненка из родного моря по мировому океану.
... Море отдыхало после зимних штормов. Оно лежало почти неподвижно, притихшее и бескрайнее. Белесо-синее небо источало ослепительный свет. Лучи солнца бесшумно пронзали застывшую водную толщу, переливались в ней, ласкали и грели её.
Приближалось лето с его щедрыми, тёплыми, спокойными днями, обилием вкусной рыбы. Берега уже исчезли позади, а вместе с ними — ритмичный шум прибоя, бесконечное шуршание гальки, грохот моторов. Настало время уйти подальше от этих шумных мест, где много рыбы, но ещё больше беспокойства.
Звёзды медленно гасли на чёрном бархате неба. Когда Зит задерживалась на поверхности, она успевала хорошо рассмотреть яркую утреннюю звезду, которая одна оставалась там, где был родной берег. Небо светлело с другой стороны — Зит ни разу не бывала в тех краях, но хорошо знала, что именно там начало Великой дельфиньей дороги в мир. Этот путь шёл через проливы в тёплое море, через множество островов, и не торопясь за одну луну им можно было выйти в океан.
Небольшую повесть Николая Дубова "Мальчик у моря", в которой рассказывалось про быт рыболовецкой артели, я тоже перечитывала часто. Несмотря на грустные эпизоды в книжке, было в ней свое обаяние и прелесть. И море - не как фон, а как еще один, молчаливый, но могучий персонаж.
Сашук взбегает на бугор, останавливается и отступает. Дальше нет ничего. Отвесной стеной бугор обрывается вниз. Обрыв такой глубокий, что у Сашука внутри все холодеет.
— Ух ты! — шепотом говорит Сашук. Он даже пятится немножко, но потом снова заглядывает под обрыв.
Далеко внизу змеится узкая полоска песка, у самого края ее облизывают маленькие волны, а дальше — впереди, вправо и влево — нет ничего. Голубая, сверкающая, слепящая пустота. Как небо.
Сашук взглядывает вверх, над собой. Нет, небо другое. Оно бесконечно далекое, но знакомое, привычное — голубое и неподвижное. Лишь кое-где тихонько плывут белые-пребелые облака. Он переводит взгляд ниже. Там небо становится все светлее, потом начинает струиться, переливаться, нестерпимым блеском разливается во все стороны, подступает к самому берегу, где плещутся мелкие волны.
Сашуку даже трудно становится дышать. Значит, вот это и есть море? Значит, правду сказал дядя Семен, что оно без дна, раз оно такое большое — ни конца ни краю...
Любимая Алиса Селезнева тоже не раз была на море: в "Конце Атлантиды" и "Узниках Ямагири-Мару", например, в обеих повестях она отправлялась изучать подводный мир, и, конечно, находила на свою голову очередные приключения. "Конец Атлантиды" я, кажется, любила почти так же, как истории про "Гай-До" из этого же булычевского цикла, эта была мрачноватая и даже местами жутковатая книга. Поэтому я ее и любила.
Солнце мгновенно поднялось над океаном, словно вынырнуло из глубины и спешило отдышаться. Оно разбрызгалось искрами по верхушкам ленивых зеленых волн, подгоняя их к песчаному пляжу острова Яп. Но волнам за ночь надоело биться о берег, и они устало облизывали полосу плотного песка, не дотягиваясь до темного вала водорослей, выброшенных штормом к столбам кокосовых пальм.
Алиса медленно шла по песку. Порой язык волны, отороченный пеной, трогал ступню. Маленькие полупрозрачные песчаные крабы деловито носились вокруг, а если на них падала тень Алисы, быстро закапывались в песок.
Алисе хотелось найти на берегу редкую ракушку или морскую звезду — утром после шторма на пляже случаются любопытные находки. Но в то утро ничего удивительного не встретилось. Алиса прошла больше километра и видела только два пустых кокосовых ореха, обкатанный волнами кусок дерева и несколько обыкновенных ракушек каури. Директор подводной фермы Аран Сингх рассказывал, что в прошлом году ураганом на берег выбросило метровую раковину тридакну. Теперь она лежит у входа в лабораторию.
Солнце поднялось уже высоко, и стало жарко. Но купаться здесь было плохо — мелководье. Пока дойдешь до глубокого места, сто раз побьешь ноги об обросшие скользкими водорослями обломки кораллов. В отлив широкая полоса, что тянется до рифов, кажется шкурой громадной жабы.
А еще, конечно, было "Путешествие на "Кон-Тики" Тура Хейердала, книга с эффектом 3D-погружения, которую я читала и перечитывала, восхищаясь автором. Как я любила эту книжку - и как была расстроена, когда ее "зачитали" и не вернули. Честно говоря, даже недавно вышедший фильм со всеми красотами океана на большом экране, не произвел уже такого впечатления, как те образы, что возникали при чтении тех желтоватых страниц.
И опять мы сидели молча и восхищались морем, которое, казалось, беспрестанно шептало, что оно катит свои волны с востока, с востока, с востока... Извечный ветер, пассат, волновал поверхность моря, вздымая ее, и гнал волны из-за далекого горизонта на востоке сюда, к островам. Скалы и рифы вставали преградой на пути непрерывного стремления моря вперед; восточный же ветер легко перемахивал через берег, лес и горы и неудержимо устремлялся дальше на запад, от острова к острову, к солнечному закату. Испокон веков с востока из-за горизонта катились волны и плыли легкие облака. И первые люди, которые пришли на эти острова, знали об этом. Об этом знали также и птицы и насекомые, и растительность островов полностью находилась под влиянием этого явления. И мы сами знали, что далеко-далеко, за горизонтом, там, на востоке, откуда идут тучи, лежит открытый берег Южной Америки. До него восемь тысяч километров, и между ним и нами - одно лишь море.
Мы смотрели на проплывавшие над нами облака. На волнующееся, освещенное луной море и слушали полуголого старика, который сидел на корточках и не сводил глаз с угасавших угольков костра.
Конечно, книг про море было (и есть, и будет) куда больше, чем можно вместить в пост или в десяток постов. Но эти - самые любимые, те, что непременно вспоминаются, когда ты сидишь на берегу и слушаешь шорох прибоя.
