* * *
Когда она взялась за его тёплую и мягкую ладошку, крепкую, но такую детскую, скрипач шагнул, и Агни шагнула вместе с ним.
Мир закружился, закружилась голова, Агни повело в сторону, скрипач вздёрнул её кверху и усадил. Прямо на пол.
Пол тут оказался деревянный, тёплый, пахучий. Свежими досками, только-только оструганными, пахло тут. Агни провела ладонью — гладкий, странный пол. Цельный. Не разделён ни доски, ни на шашечки. Деревянные разводы по светлому цельному телу.
А сверху — только звёздное небо. Не купол, а словно мягкая тёмная вата. Мех. Оно не над, оно вокруг. Чёрное-чёрное, полное острых белых и ярких звёзд. Разных, маленьких, крохотных и большущих, сияющих точкой и мохнатых от лучей.
И где-то внизу, далеко-далеко, шумит то ли лес, то ли море, то ли толпа.
44-я часть
"Огонёк и Ворон"
авторский роман, фентези, фантастика, выдуманная история
Скрипач стоит почти посередине деревянного плата. Обернулся к Агни:
- Ты ведь не сможешь танцевать...
Он задумался. Широким, плавными, как волна, движением явил скрипку. Утвердил её под подбородком, приподнял смычок.
- Петь?
Летописец мягко улыбнулся и моргнул.
Агни поднялась, опираясь на обе руки, дошла, припадая на левую, стальную и не слушающуюся уже ногу, села у ног мальчика.
Оперлась руками назад, подставив лицо звёздам. Мир изменялся, забирая дарованное ей разрешение быть иной, другой, мастером. Надо успеть, пока остатки этой силы в ней. Пока не вытекли, как из разбитой чашки.
Мальчик заиграл. Мелодия лилась, ширилась, захватывала всё больше и больше их мира вокруг.
Агни подхватила, повела мелодию вслед и вместе.
Наговор древнего, мёртвого и чужого языка бабка заставила заучить наизусть. Заучить навсегда.
Знакомые, почти и вот-вот ухватишь, узнаешь, слова не складывались в понятное, не узнались бы никем из смертных, случись он тут. Непривычно сочетающиеся звуки обрывались, будто спотыкались, рычали раскатисто и плавно, вольно текли, как вода речная на перекатах, мягко разливались, как вода океана под звёздами и кораблями.
Как горький, но сладкий фрукт. Который не интересен без горечи. Без горечи будет — обычно.
Звёзды приближались, росли, менялись, сдвигались, сдвигались, будто песня и мелодия тянули и притягивали их к плату и двум фигуркам на нём. Притягивали, пока Агни не узнала рисунок «мира богов».
Теперь нужно было петь призыв.
Мелодия сменилась, стала пронзительной, резкой, тянущей, как порез по коже.
Агни вдруг услышала удар в грудь и боль. Услышала, как Мил падает, цепляясь за воздух, прижимая руку к груди. К растекающемуся по голубому тёмному пятну и хлюпающей багровым ткани.
Мил цеплялась, не давая себе разбиться, отставив одну руку, неловко упала на колени, всё ещё прижимая руку к груди, выставила вторую вперёд.
Маня и высасывая силы из Тьмы, но у Тьмы их было — немерено.
Мил, беспомощная и хрупкая перед величием Тьмы.
Беспомощная, защищает. Одна противостоит накопленной тёмной мощи. Противостоит без надежды выстоять.
Потому что без неё Тьма просто пойдёт и возьмёт. Потому что остальные и вовсе не имеют силы против неё, они мошки против этой всепоглощающей пасти, не принадлежащей миру.
А где-то ещё дальше метнулся на помощь младший Князь, метнулся и был остановлен. И стряхнул останавливающие руки и снова взмыл в воздух.
А где-то бежали прочь оборотные. Двое. Влюблённые и юные, они уносили свою любовь и боль потери почти всей стаи снегами, сереющим жёстким утром, быстрым бегом прочь, прочь, прочь.
А где-то метался по комнате запертый белый кот. Метался и не находил выхода, и садился опять и опять кричать под дверью, которую никто и никто не открывал.
А где-то шелестел верхушкой дуб на тропе и ветшала изба, вдруг оставшаяся без хранителя.
А где-то Волчица баюкала дитя, названное Агнией, у дитя было человечье тело и оборотная душа, а вокруг бегали такие же мелкие оборотни. И Волчица улыбалась, прижимая к груди мелкого и живого, спасённого.
А где-то в пустоте барахтался Вран, раздавленный и почти пустой, почти без силы и способности, выжранный бог. Остаток бога.
А где-то кузнец спасал певунью, и пахло от них травяной доброй магией и надеждой.
Агния увидела многих, весь мир увидела и только малую часть узнала.
И вот этот весь мир она сейчас пела старшим богам.
Каким он был, каким он стал.
Пела об убитых хранителях. О сожранных и преданных оборотных. О разорванных за одну ночь детях одной матери. О сумраке, пожирающем мир. О Тьме, ожившей и убивающей. О Тьме, рождённой в чьём-то сердце.
Пела о себе и своей боли. О том, что тело разрушается. Тело, за которое она заплатила этому миру душой, теперь умирает. Значит, договор расторгнут. Значит, мир погибает.
Спасите мир, боги-создатели! Спасите нас! Мы беспомощны перед одним из вас!
Агния пела и пела. Рвала себя мелодией. Пела, и слёзы текли по щекам.
Ей уже не успеть.
Мил уже лежала, Тьма уже склонилась над золотыми волосами, пролившимися в грязь и кровь.
Тьма уже тянула руку.
И песня становилась криком.
Агния ударила о живое и тёплое дерево кулаками, оттолкнулась от него и взлетела, метя в звёзды. Взлететь, долететь и...
Скрипач широким движением смычка взвил мелодию, хлестнул ею непокорную и бросил на светлую длань дерева.
Агнию распластало и придавило. Плат качнулся, как от щелчка качается волчок в воздухе. С глухим и всепроникающим, чуть дрожащим звуком, плат вернулся в Йевин.
Агния лежала на спине, лицом кверху. Молчала. Слёзы всё текли и текли по стареющим стремительно щекам.
Боги, боги-создатели, боги-хранители, старшие этого мира — отказали?! Бросили без помощи, отшвырнули прочь.
И виновата в этом Агни. Её ярость, прорвавшаяся так невовремя, убила Йевин?
Скрипач подошёл к ней, встал возле макушки. Агнии вдруг захотелось тронуть его мягкие невысокие башмаки. Как носки, только из нежной замши. Наверное, мягкие, как шерсть котёнка.
Ещё хотелось услышать, что всё в порядке. Что старшие услышали и придут.
Он заглянул ей в лицо.
И повёл другую мелодию. Острую, резкую, опасную и неотвратимую. Противостоять ей — как голыми ладонями останавливать лезвие. Больнее, чем подчиниться.
Этого мальчика зовут Летописцем не только потому, что он помнит и знает всё о мире, частью которого является. Не только потому, что сохраняет всё это для всех других.
Он — руки мира. Он — пишет его. Пишет не только буквами, действиями.
Он делает то, что уже написано. То, что обязано случиться.
Мелодия его скрипки, дикая, яркая, жгла и выжигала, рождала нетерпение и тянула нервы по ниточке из тела Агнии.
Нетерпение нарастает в пальцах, в коже, прорывается выше и глубже, доходит до самого сердца и мозга, въедается, въелось в самое нутро, туда, под мягкое чрево. Нетерпение ползало теперь по мышцам и органам языками огня.
И вгрызлось. Впилось когтями боли во что-то глубже плоти. Во что-то более сокровенное, чем сердце и мозг. Глубже, глубже их, в самую суть.
Вгрызлось и рвёт из тела то, что есть Агния.
Крик не проходит стиснутого спазмом горла.
Фэнтези-роман, про любовь и поиск пути. Самого правильного пути. Для кого-то - путь из мира, для кого-то нужен путь к себе. Хранитель Тропы, ведущей прочь отсюда и сюда, влюблён(влюблена) в бога лесов и ветра, проклятого когда-то и изгнанного из мира. Что сделает с ними эта любовь? Что сделает эта любовь с миром? Продолжение следует.
__________________________
Поддержать автора можно здесь, а можно подпиской, лайком или коментом.
Читать ещё:
Имя для мага - первая часть о Рене
Голод мага - вторая часть о Рене
Маг и демон - третья часть о Рене.
На канале есть ещё рассказы и немного записок, их можно почитать в подборках.
Приятного чтения!
Автор рад читателям и комментаторам)