Она снова проснулась в холодном поту, с колотящимся сердцем и едкой тошнотой у горла. И не было сил поднять руку, чтобы утереть слёзы…
Столько лет прошло, а она всё задавалась одним и тем же вопросом – как такое могло произойти? Порой, балансируя на зыбкой грани сна и яви, она почти верила в то, что всё произошедшее – не более чем ночной кошмар. Но потом реальность вновь обрушивалась на неё всей своей тяжестью, словно каменная глыба с острыми, как нож, гранями. И под этой тяжестью она падала, падала в бездонную пропасть – чтобы вновь и вновь выкарабкиваться из неё, до крови закусывая губы, давя в себе крик.
С каждым днём всё труднее было молчать. Чем прекраснее становилась окружающая действительность, тем мрачнее щерилось из-за спины прошлое. Иногда Карине казалось – оглянись она, и увидит, как за ней тянется широкий шлейф смрадной липкой грязи. Ей даже снилось порой: вот она стоит, счастливая, в роскошном белоснежном платье… и вдруг на этой ослепительной белизне, как кляксы на промокашке – были когда-то такие в школьных тетрадях – возникают бурые пятна. Растут, ширятся и наконец сливаются в одну сплошную грязь. А вокруг уже собралась толпа, и кто-то с омерзением отворачивается, кто-то хохочет, кто-то злорадствует… Карина не может разобрать лиц, они расплываются в белёсое марево. Только одно лицо выделяется с беспощадной чёткостью, и его обладатель шагает к ней...
С омерзительной улыбкой, от которой у Карины стынет кровь в жилах, он показывает на неё пальцем, и палец, становясь неестественно длинным, тянется к девушке... срывает платье…
Этот человек – её брат.
***
Брат. Опора и защита. Главный в семье, после отца. Тот, кем сестра гордится, кому может пожаловаться на обидчика, и каждый будет знать, что обижать эту девочку – себе дороже. У неё есть брат, который всегда придёт на помощь. Утрёт слёзы. Утешит. Приголубит... Да и может ли быть иначе? Ведь он – брат.
Али всегда был любимцем в семье. Ещё бы! Первенец, мальчик. Родители, особенно, мать, души в нём не чаяли. Для трёх младших сестёр слово брата было законом. Но даже будь они старше – это ничего бы не меняло. Брат есть брат.
Мальчик с детства отличался жестокостью, а сестёр третировал особенно беспощадно. Но девочки быстро усвоили, что жаловаться на брата бессмысленно – в конечном итоге им досталось бы ещё и от родителей. Поэтому сёстры молча сносили грубость, побои и изощрённые издевательства брата. А после смерти отца им стало ещё хуже.
Али исполнилось двадцать лет. До армии он окончил восьмилетку и поступил в техникум. Часть двора превратил в автомастерскую. У него были золотые руки, помноженные на талант прирождённого механика. В армии он стал настоящим профессионалом и, вернувшись домой, начал зарабатывать бешеные деньги. Он мог превратить разбитый ржавый рыдван в роскошную машину – собрать буквально по болтикам. Слух об отличном мастере разошёлся очень быстро. Теперь очередь к Али занимали за месяц.
Мать смотрела сыну в рот и сдувала с него пылинки. Весь домашний уклад был выстроен в соответствии с его вкусами и пристрастиями. Готовились только его любимые блюда, одежда Али была идеально выстирана, отутюжена, обувь вычищена до зеркального блеска... И если ему казалось, что сорочка недостаточно белая, стрелки на брюках недостаточно ровные, а в обуви он не видел собственного отражения, то дом содрогался от его бешенства. Али выбрасывал из шкафов всю свою одежду, срывая с вешалок сорочки, пиджаки и брюки так, что трещала ткань, и с криком топтал их.
Швырял в сестёр свою обувь, таскал их за волосы, пригибая головы к полу, бил наотмашь по лицу, растопыривая пятерню и стараясь как можно глубже и больнее зацепить ногтями… Девочки даже не пытались сопротивляться. Вздрагивая от боли, стискивали зубы и ждали, пока ярость брата схлынет так же внезапно, как и возникла.
Мать никогда не защищала дочерей. Сын – кормилец и глава семьи – всегда и во всём был прав.
Избитые и униженные, сёстры, глотая слёзы, заново перестирывали, переглаживали, развешивали и раскладывали одежду Али. До блеска надраивали его обувь, ногтями вычищая грязь из подошв, а сами подошвы отмывали так, что обувь выглядела только что купленной. И хотя в этом не было никакой необходимости – все вещи брата (во всяком случае до его буйств) и так были в идеальном состоянии – девочки безропотно повиновались. Потому что брату так хотелось.
В своих требованиях он доходил до крайностей. Например, был маниакально чистоплотен. Придирался даже к запаху – поэтому по всему дому стояли освежители строго определённой фирмы, которые пахли сиренью. Всегда только сиренью. Карина ненавидела этот запах.
Еда, которую подавали Али, должна была прогреваться до одной-единственной температуры – тридцать градусов. Он специально обзавёлся кухонным градусником и педантично проверял каждую тарелку. Одним из его любимых блюд была жареная картошка с сушёной колбасой. Каждый кусочек должна была покрывать золотистая хрустящая корочка. Бумажные салфетки он категорически не признавал. Впрочем, льняные тоже. По правую руку Али на столе всегда лежала стопка вафельных полотенец - белоснежных, выглаженных, обязательно сложенных вчетверо, чтобы края идеально совпадали. И полотенца должны были быть только в мелкую клеточку.
Еду он запивал яблочным компотом из яблок всегда одного и того же сорта. Летом компот варили из свежих яблок и подавали в высоком стеклянном бокале, в который Али сперва опускал свой неизменный градусник. Зимой на компот шли сушёные яблоки, которые мама и сёстры специально заготавливали для единственного мужчины в семье. И подавался «зимний» напиток в глубокой фарфоровой чашке с золотым ободком по краю.
Али редко просыпался в хорошем настроении. Если же это случалось, то он, умывшись и позавтракав, после двух-трёх замечаний и пары лёгких тумаков сёстрам, уходил из дома на другую сторону двора, в свою мастерскую. На обед он никогда не приходил и даже чай пил там же, в мастерской.
Брат не пил спиртное и не курил табак. Зато употреблял анашу, причём совершенно не скрывая этого. По вечерам, закончив работу, он минимум два часа проводил в ванной. А после мытья, ужина и вечернего чая ложился на диван в гостиной и выкуривал косяк. И в этот момент сёстры облегчённо вздыхали. Впереди были полтора-два часа, которые Али проводил в расслабленно-блаженном дурмане, и два-три часа ночного сна – это время отделяло девочек от нового непредсказуемого утра.
Настоящим праздником для сестёр становились вечера, когда брат мог даже пошутить с ними – грубо, плоско, в присущей ему пошлой манере. Но в эти моменты девочки были действительно счастливы и смущённо улыбались, радуясь хорошему настроению Али. А тот, вдоволь насладившись собственным «остроумием», подзывал их к себе. Сначала – Карину, потом – двойняшек. Вручал каждой по крупной купюре и, почти не больно притягивая за косы, целовал в щёки. Мать, беспрестанно вознося молитвы и хвалы Всевышнему, утирала слёзы умиления. Девочки благодарно целовали брату руки и передавали деньги матери. Али, с блуждающей на губах улыбкой, наблюдал за происходящим блестящими глазами – вельможа, облагодетельствовавший своих подданных. В такие минуты его можно было даже назвать красивым. И он действительно был красив – высокий, поджарый, идеально сложенный, сильный. Смуглое лицо с крупными правильными чертами, на котором сверкали светло-серые глаза в чёрном бархате ресниц. Выразительные брови, прямой нос, чувственный рот, белоснежные зубы... Но в его внешности сквозило что-то звериное, и красота его была красотой опасного хищника. В гневе Али походил на волка, ощерившего клыкастую пасть. Даже глаза менялись, становились почти бесцветными, прозрачными, с чёрными точками зрачков-буравчиков.
После первой затяжки брата девочки с замиранием сердца переглядывались. Анаша по-разному действовала на Али, и невозможно было предугадать, в каком из трёх состояний он окажется на этот раз. Следовало дождаться очередного жеста, которым брат отодвигал от своего дивана журнальный столик. Если он делал это медленно, почти неуверенно – значит наркотик подействовал сразу, и можно было тихо отступить за дверь, продолжая, впрочем, напряжённо прислушиваться – на всякий случай. Если столик отодвигался рывками, в такт спазмам хохота – значит, Али настроен благодушно, сперва пошутит, потом одарит. Ну а если от резкого толчка столик летел в противоположную стену – быть беде…
В тот вечер, когда жизнь Карины перевернулась, она была дома одна. Мать с сёстрами поехала на свадьбу в село, а старшую не взяла, потому что та неважно себя чувствовала. Видимо, простыла, когда мыла огромные стёкла... В их доме окна мыли каждую неделю, независимо от времени года и температуры на улице.
Поэтому соседки постоянно ставили Карину в пример своим дочерям. Двойняшкам было всего одиннадцать, и мытьё окон, как и основная тяжёлая работа по дому, считалось обязанностью Карины. Младшие сестрёнки занимались более лёгкими делами.
Вот и позавчера, несмотря на моросящий дождь и пронизывающий ветер, Карина мыла окна и продрогла до костей. Если бы не её недомогание, то они поехали бы на свадьбу вчетвером и вернулись бы в тот же вечер. Но, раз Карина оставалась дома, мать, с разрешения сына, заночевала у одной из своих двоюродных сестёр.
Рано утром, проводив мать и девочек, Карина, едва держась на ногах, принялась за уборку. Брат тоже проснулся рано. Настроение у него было замечательным – он даже довольно спокойно велел поменять ему чай, потому что цвет заварки недостаточно тёмный. Будь у брата плохое настроение, он просто выплеснул бы содержимое стакана в лицо сестры.
После завтрака Али сообщил, что хочет на ужин хингял, и ушёл в свою мастерскую.
После уборки Карина поспешила на кухню. Часть мяса прокрутила через мясорубку, добавив лук. Затем прожарила фарш, постоянно помешивая его деревянной ложкой и следя за тем, чтобы мясо оставалось сочным, но не сырым. Как только сок, выделявшийся из фарша, начал испаряться, Карина накрыла тяжёлую чугунную сковородку крышкой и убрала с огня. Перед подачей фарш следовало хорошенько разогреть и выложить в глубокую пиалу. Али клал фарш на хингял, заливая мясо уксусом с чесноком. Оставшееся мясо Карина сварила, процедила бульон, отделила мясо от костей. Переложила большие, исходящие ароматным паром куски на широкое плоское блюдо, посолила крупной солью и поставила в холодильник. Это мясо Али ел холодным, запивая бульоном, и только после того, как съедал две порции хингяла. Потом Карина замесила тесто на хингял, раскатала его в тонкий пласт, нарезала квадратиками… Всё. Пока Али будет мыться, она быстренько вскипятит бульон, засыплет в него эти квадратики, аккуратно перемешает, чтобы не слиплись, а когда тесто сварится – ни в коем случае не переварится! – соберёт хингял шумовкой в большую суповую тарелку, сбрызнет уксусом (Али всё равно добавит его по своему вкусу, но рассердится, если она этого не сделает) и подаст на стол. А рядом поставит пиалу с фаршем…
Посмотрев на часы, Карина прикинула, что до возвращения Али у неё есть минимум два часа. Значит, она успеет немного поспать, чтобы прийти в себя, – её знобило, в теле поселилась противная ломота, каждое движение давалось с трудом. Выпив горячего чаю с лимоном, мёдом и малиной, Карина ушла в свою комнату, разделась и легла в постель, не забыв завести будильник.
…Али был в прекрасном настроении. Сегодня один из самых крутых его клиентов забрал машину – щедро расплатился и протянул Али небольшой свёрток.
- От души! Для души! – хохотнул клиент.
- О-о-о! Спасибо, брат!
- Но учти, крышу сносит только так.
- Понял.
Поужинав и даже похвалив Карину, Али улёгся на диван. Журнальный столик, уже накрытый белоснежной ажурной скатертью ручной работы, был уставлен вазочками со сладостями, конфетами и лимоном, нарезанным дольками.
После первой затяжки брат откинул голову, медленно выпуская дым.
- Хорошо-о… Не соврал Мага, - сказал он пару минут спустя, подмигнув Карине.
Та, стоя в дверях зала, нерешительно улыбнулась. В любую минуту Али мог приказать подавать чай.
- Неси чай.... – кивнул брат, докурив косяк.
Карина метнулась на кухню. Чайник уютно пыхтел на плите. Заварка была готова. Девушка поставила перед Али хрустальный стакан с чаем и робко подняла глаза на брата. Тот пристально смотрел на неё. Карине стало не по себе.
- А ты уже совсем невеста. Пора тебя замуж выдавать... – задумчиво протянул Али, окидывая Карину с ног до головы взглядом, который девушка видела впервые и поэтому не смогла распознать. Потом, гораздо позже, она поймёт, что это за взгляд... Но в тот момент Карина просто зарделась. Густой румянец, вспыхнув на щеках, плавно растекся по лицу и шее.
- Ну-ка, подойди.
Карина повиновалась. Не сводя с неё глаз, Али полез в карман домашних брюк, достал тугую пачку долларов, отделил, не считая, несколько купюр и протянул сестре.
Она недоумённо смотрела на брата.
- Держи, – нетерпеливо бросил тот.
Карина протянула руку... Али, сцапав её тонкую кисть, рванул девушку к себе и, тяжело дыша, поцеловал в губы. Крепко, смачно. Карину словно оглушило. Али никогда её так не целовал. Она смутно понимала, что этот поцелуй не такой, каким должен быть братский… Девушка, воспитанная в строгости, конечно, догадывалась о некоторых вещах, которые происходят между мужчиной и женщиной, когда те остаются наедине. Но её догадки были настолько поверхностными, что нынешние подростки, вероятно, смеялись бы до слёз. Поэтому Карина инстинктивно почуяла неладное, но страха или омерзения у неё не возникло. Она решила, что Али, находясь в отличном расположении духа, расчувствовался и поэтому так крепко её поцеловал. То, что поцелуй пришёлся в губы, тоже было странно. Но, возможно, он просто расслабился и не рассчитал… тянулся к щеке, а вышло как вышло.
…Она проснулась мгновенно, почувствовав прикосновение его рук. Они лихорадочно срывали с неё пижаму – розовую, со смешными толстыми пингвинами. У некоторых на голове алел бант, у других на шее красовался синий галстук-бабочка. Карине всегда казалось, что эти пингвины-девочки и пингвины-мальчики счастливо улыбаются. Но сегодня их клювы были разинуты в немом крике.
Пижамные брюки полетели на пол, кофта – на прикроватную тумбочку. Пингвины невидяще наблюдали за тем, что происходит на их пустых пижамных глазах, из широко распахнутых клювов не вылетело ни звука…
Как пингвины, Карина немо открывала и закрывала рот. Али долго и жестоко мял юное, только начавшее расцветать тело сестры, то и дело зажимая её губы поцелуями. Потом навалился сверху и одним движением колена раздвинул ей бёдра. От дикой боли Карина содрогнулась. Ей казалось, что нечто чудовищно жестокое раздирает её изнутри. По ногам потекло горячее и липкое. Она захрипела, забилась, тщетно пытаясь освободиться. Слёзы боли и ужаса лились рекой. Волосы разметались по подушке, и Али наматывал пряди на кулак, немилосердно дёргая их. Потом, выпустив волосы, зажал ей рот ладонью, другой рукой перевернул на живот – новая вспышка боли не шла ни в какое сравнение с первой. Карина уже не билась и не хрипела. Мычание, которое она издавала, не походило даже на стоны и становилось всё тише. У неё разом кончились силы. Лёжа на животе, повернув голову направо, дёргаясь от толчков, рвущих её изнутри, она смотрела на пингвинов-девочек и пингвинов-мальчиков. Таким же пустым, невидящим взглядом. Слёзы уже не текли, а медленно капали, пропитывая простыню.
На рассвете Али наконец оставил её в покое. Она лежала на боку, лицом к окну. Внутри болело и жгло. Али, одевшись, обошёл кровать, присел на корточки и посмотрел сестре в глаза. Ухмыльнувшись, молча поднялся и медленно провёл рукой по её лицу... шее... ниже... стиснул налившуюся синяками грудь. Карина чувствовала боль, но не смогла даже застонать. Его лицо приблизилось. Глядя ей в глаза, брат приказал:
- Разбудишь меня в девять.
Затем пошёл к двери, но на пороге обернулся:
-Приготовишь мне на завтрак гренки...
Его голос звучал ровно и спокойно, словно этой жуткой ночи не было и в помине.
- Ты поняла? – спросил он и глянул так, что у Карины отнялись руки и ноги.
- Да... – прошептала она, еле шевеля распухшими губами.
- Не слышу. – В его тоне лязгнуло раздражение.
- Да, – достаточно громко ответила девушка.
- Вот и хорошо.
Али вышел. А Карина ещё долго лежала, не в силах шевельнуться. Малейшее движение отзывалось в теле лютой болью.
Потом, кое-как превозмогая боль, она встала. При виде простыни с кровавыми разводами девушка почувствовала приступ тошноты... В голове метались мысли, но какие, о чём, – она не смогла ни понять в тот момент, ни вспомнить позднее. И сколько она так простояла – тоже не помнила. Только когда её затрясло от холода и зубы начали выбивать дробь, Карина стала одеваться, тихо постанывая. Низ живота словно налился расплавленным свинцом.
- Карина!!! – Дверь с грохотом распахнулась. Разъярённый Али ворвался в комнату, схватил сестру за руку чуть выше локтя и остервенело затряс. – Я тебе что сказал?! Разбудить меня в девять и приготовить гренки! А сейчас половина десятого!!!
Свободной рукой брат наотмашь ударил её по лицу. Если бы не его хватка, девушка упала бы.
- Чтоб завтрак был готов, когда я умоюсь! – Швырнул сестру на кровать и торопливо вышел.
Карина не помнила, как спустилась вниз. Но когда Али вышел из ванной, девушка стояла у плиты, а в тарелке на столе золотистой горкой возвышались гренки.
- На ужин приготовишь плов. С курицей, – бросил брат, уходя.
Когда дверь за ним закрылась, Карина рухнула на стул, но тут же со стоном поднялась – от боли перехватило дыхание и потемнело в глазах. Девушка пошатнулась, ухватилась за край стола. Кое-как удержалась на ногах. Боль постепенно отпустила.
Словно сомнамбула, Карина принялась за домашние дела. Прибралась на кухне, замариновала курицу. Приготовила особую начинку - молотый грецкий орех с жареным луком и сушёным черносливом. Потом направилась на второй этаж.
…Через несколько часов в доме царила идеальная чистота. Ничто не напоминало о ночном кошмаре. Стиральная машина бесшумно крутила постельное бельё.
К вечеру, после стирки и глажки, Карина принялась готовить ужин...
Когда она ставила большую чугунную кастрюлю с пловом на плиту, чтобы рис «дошёл», открылись ворота и во двор вбежали двойняшки. Мать шла следом.
- Каринка! – в один голос позвали девочки.
Карина выбежала им навстречу и разрыдалась.
Сестры и мать непонимающе глядели на неё. А Карина, давясь слезами, молча взяла мать за руку и увела наверх, в свою комнату. Плотно закрыла дверь.
- Мама... – прошептала Карина и, заходясь плачем, начала рассказ о ночном происшествии.
– Заткнись! - прошипела мать, и её ладонь зажала дочери рот. – Не смей, слышишь?! Или я придушу тебя собственными руками.
Глаза девушки расширились от ужаса.
- Так, - продолжала мать. - Карина, слушай меня внимательно. Я ничего не желаю знать об этом, ясно тебе?! Ты вообще понимаешь, что случится, если хоть одна живая душа услышит твои бредни и поверит в них?
Карина мотнула головой, сбросив материнскую руку. Слёзы мгновенно высохли.
- Это не бредни. Я не вру!
- Замолчи, я сказала! Всё! Слышать ничего не хочу!
Женщина вышла из комнаты дочери, громко хлопнув дверью.
- Мама… – прошептала Карина онемевшими губами.
Больше она никогда не произнесёт это слово в родном доме.
Продолжение следует...
Text.ru - 100.00%" Уникальность данного текста проверена через Text.ru
