"По дороге с ветром" 11 / 10 / 1
От такого повышенного внимания было не по себе.
— Тьфу ты, — недовольно произнесла Наталка, — какая-то пострадавшая, только и всего.
Она до сих по не сводила глаз с Марийки, а потом продолжила:
— Гена — мой жених. Это для того, чтобы ты знала. А то вас таких миленьких девочек на его пути ого-го сколько. А у нас свадьба намечается. Правда, он ещё о ней не знает.
— Он и о тебе мало что знает, — послышался мужской голос. — Наталка, работы много. Домой не отпущу, пока всё не доделаешь.
В кабинет вошёл доктор.
Девица села на своё место и опять стала писать.
Врач тотчас оказался рядом с Марийкой. Положил ей руку на лоб, тяжело вздохнул и стал ворчать:
— И где мне теперь спать прикажешь, а? На полу? Я вот если сейчас не прикорну, выносить меня будете вместе с теми ранеными. Наталка, а ну брось одеяло на пол. А эту, — указал пальцем на Марийку, — чем-нибудь другим прикрой. Я всё… Сил нет.
Наталка стянула одеяло с девочки и бросила его на пол.
Доктор в то же мгновение улёгся на него и засопел.
— Давайте я встану, — произнесла Марийка, — я же могу сидеть. А вы на койку…
Только её никто не слушал.
Наталка пошла искать одеяло, а доктор спал своим беспробудным сном.
Прошло минут двадцать. Девушка не возвращалась, а доктор уже поднялся на ноги, потянулся и пропел:
— А те-пе-рь по-ра к ра-не-ным…
И вышел.
Марийке было не по себе. Она чувствовала вину за то, что занимает сейчас место очень важного человека.
Наталка вернулась с пустыми руками. Увидев, что Ефим Саныч уже ушёл, подняла одеяла с пола, слегка потрусила его и опять накрыла Марийку.
Девочка спала тревожным сном. То кричала, то вскакивала с койки, то просила спасти её.
Наталка только глаза закатывала. А уже под утро присела рядом с Марийкой и прошептала:
— Что же ты так мучаешься, уже и вставать пора…
Она явно что-то ещё хотела сказать, но дверь открылась, в кабинет вошёл спаситель Марийки.
Она решила притворяться спящей. Ей не хотелось смотреть на него, разговаривать, благодарить.
Его быстро взяла в оборот Наталка.
— О, Геннадий Михалыч, как вы тут оказались? Неожиданно. Я даже смутилась от вашего прихода. Выгляжу неважно. Бессонная ночь, много чего нужно написать.
— Да я и не к тебе, — равнодушно ответил Лазаревский. — Я по следственным делам.
— Ну что вы так сразу неприветливо. Или вы забыли уже, что… Обещали… Когда вернётесь…
— Мы обсудим, — Лазаревский повысил голос: — Здесь не место и не время. Пиши… Мне отчёт везти сегодня в Москву.
— Ген, а, Ген… — Наталка была расстроена. — А чего я теперь дома скажу? Что меня доктор обрюхатил?
— А это тебе самой надобно знать, — Геннадий Михайлович говорил ещё громче.
Марийка с трудом себя сдерживала, всё боялась открыть глаза.
И пока Лазаревский бросился успокаивать рыдающую Наталку, молила бога, чтобы спаситель к ней не подошёл.
— Я всё расскажу твоим старшим товарищам! — пригрозила девушка.
Генка выпрямился и со всей силы ударил кулаком по столу.
Зазвенели, запрыгали по полу упавшие склянки.
Лазаревский пулей вылетел из кабинета.
— То-то же, — Наталка так радостно смеялась, что Марийке тоже вдруг захотелось её поддержать.
Но после слов, сказанных девушкой, передумала.
Наталка сквозь смех произнесла:
— Никуда вы от меня не денетесь, Геннадий Михайлович. Женитесь как миленький. А то, что брюхатая я — так это всё неправда. Но вскорости могу вам устроить рождение потомства.
Марийке было не по себе оттого, что стала свидетельницей лжи.
Но она молчала. Не кому было рассказать то, что она чувствовала.
Объяснение Лазаревского и Наталки ненадолго отвлекло девочку от произошедшего.
Она опять мысленно вернулась туда, где закончились жизни стольких красивых женщин и мужчин. Марийка молилась и просила у бога прощения. Она не знала, простит ли он её. Сама себя она не оправдывала.
Вернувшийся Ефим Саныч долго допытывался у Наталки отчего Лазаревский ходит злым как зверь.
Но та лишь отмахивалась и строчила истории болезней.
— Да он же от вас вышел! — взвизгнул доктор. — И мне тут сказки рассказывайте. А ну, пострадавшая, поведай!
Марийка открыла глаза.
Наталка тотчас смерила её ненавистным взглядом.
— Давай, давай, нечего пересматриваться. Что тут произошло? Говорить можешь? — допытывался врач.
Марийка кивнула и тихо-тихо пересказала всё, что слышала.
Наталкина ненависть в глазах сменилась искрами.
— Вот это ты надумала! — закричал на неё доктор. — Если Лазаревский сейчас уйдёт, то нам тут не сидеть с тобой в одном кабинете. Тебя отправят домой. Брать с собой помощницу накладно. Гена найдёт себе на месте другую, повоспитаннее, чем ты.
— Да он уже себе её нашёл! Вот она! Лежит тут и слушает. Вы часом не разведчицу приютили? Чего же Гена сюда стал захаживать часто?
— Мать его здесь лежит. Тяжёлая она. Вот и злится, и кричит. Сведения собирает о случившемся в театре. Ему ведь работать надобно. А ты…
Доктор помолчал, потом продолжил:
— А ты ему угрожать вздумала! Да он тебя в одну секунду поставит на место. Иди домой и спи, чтобы дурные мысли в голову не лезли.
Наталка громко хлопнула дверью.
Ефим Саныч присел на её место и долго писал.
Через два дня пребывания в кабинете доктора Марийку перевели в палату.
Там было восемь женщин разных возрастов.
Марийка была среди них самой молодой.
На неё тотчас набросились с вопросами:
— Ты из театра? Ну скажи, удалось хоть что-то увидеть? Танцы там должны были быть. Репетировали полгода. И какой-то нелюдь всё разрушил…
Марийка молчала.
Одна из женщин присела рядом с ней, посмотрела пристально и спросила:
— А ты не встречала там такого странного мужчину? Он слегка смешлив, слегка задумчив. Его глаза полны добра и сострадания. Он может казаться несчастным и немного особенным.
Его зовут Гершон. Но для меня он Гаврюша. Мы были вместе. Я отвлеклась ненадолго на свою знакомую. Когда что-то сильно ударило как будто по стене театра, я бросилась туда, где был мой Гаврюша. А его там не оказалось. Он мог испугаться и побежать. Он словно ребёнок…
Марийка помотала головой.
Она не понимала, почему эти женщины решили, что она могла видеть их родственников.
А потом вдруг стала чувствовать, будто у неё на лице написано: «Убийцa».
— Откуда вы знаете, что это я? Кто вам сказал? — закричала Марийка и схватилась за голову.
Женщины отступили. Только та, что спрашивала о Гершоне, осталась сидеть на койке.
Она взяла руку Марийки в свою и прошептала:
— Тихо… Тихо… Моя хорошая! Это всё пройдёт…
Марийка опять ничего не слышала. В ушах было ощущение тяжести. Словно уши впали внутрь и не захотели обратно.