В предыдущих двух публикациях этого цикла (Пророки Руси: Алексей Хомяков. Поездка в историческую усадьбу, ч. 1 и Тайна усадьбы Хомяковых) мы начали разговор об Алексее Степановиче Хомякове - главном пророческом голосе Руси. Я называю его так вслед за многими, многими другими голосами - философов, писателей, священнослужителей, аналитиков. Был ли он пророком в библейском смысле этого слова - я не знаю, но вряд ли. На Руси откровение давалось Богом щедро, тем кто любил Бога и помазанника Его - государя, и свою Родину. Если грубо и обобщенно сказать - Бог говорил с Русью через поэтическое вдохновение.
И Пушкин, и Лермонтов - прекрасно это пережили, поняли, ощутили и прожили - несмотря на свои человеческие слабости и ограничения. В Алексее Степановиче этот пророческий дар также вылился в его поэтическом откровении. Когда человек, призванный к тому, пишет стихи, то происходит таинство - стихи начинают писаться как бы сами собой, вне, а иногда и вопреки воли писателя. Точнее, слова, которые приходят во время этого поэтического вдохновления, уважают писателя, его манеру, его мысли - но исходят от Источника, который вне писателя.
Кстати, значительная часть библейских пророчеств - хотя нам сегодня это не видно за переводами - изначально писалась и читалась как... поэзия. Или как песня. Да и писалась - как поэзия и песня. Вспомните пророчества Елисея, одного из ярчайших пророков Ветхого Завета и прообраза Белого царя. Когда ему надо было произнести пророчество, он сделал так:
"теперь позовите мне гуслиста. И когда гуслист играл на гуслях, тогда рука Господня коснулась Елисея" 4-я Царств 3:15.
Вот, многих коснулась рука Господня, когда они верили в Него, любили Его - через их стихи. Так коснулась рука Господня и Алексея Хомякова. И хоть сам себя Хомяков считал "рабом ленивым", все же он знал, кому он служит, и чему преготовляет дорогу:
Не брошу плуга, раб ленивый,
Не отойду я от него,
Покуда не прорежу нивы,
Господь, для сева Твоего.
A. C. Хомяков. Труженик. 1858
М. П. Погодина в письме П. А. Вяземскому так высказался о Хомякове: «...Это один из умнейших людей не только у нас, но даже и на планете».
А в 1852 г. американский общественный деятель и публицист Теодор Паркер написал Хомякову письмо, в котором заявлял:
«...Я знаю от своих друзей, что Вы самый способный, просвещенный и разумный человек изо всех 80-ти миллионов, составляющих могучее славянское племя».
Эти похвалы Хомяков назвал «вздором» и посмеялся.
Русскому обществу Хомяков стал известен с 1820-х годов прежде всего как поэт, автор странных, духовных, пророческих стихотворений, к которым была устремлена поэтическая мысль Хомякова:
Он к небу взор возвел спокойный,
И Богу гимн в душе возник;
И дал земле он голос стройный,
Творенью мертвому язык.
(Поэт. 1827)
Я видел сон, что будто я певец,
И что певец — пречудное явленье,
И что в певце на все Свое творенье
Всевышний положил венец.
(Сон. 1828)
Стихотворения, написанные Хомяковым - не просто созерцательны, романтичны, лиричны - как это вообще свойственно русской поэзии. В них звучат пророческие, ораторские, даже аракульские ноты: «Внимайте голос истребленья!»; «Вставайте, славянские братья!»; «Вставай, страна моя родная!»
С конца 1830-х годов, когда образованное русское общество начало размежевываться на западников и славянофилов, Хомяков приобрел огромную популярность как лидер славянофильского кружка и его ведущий теоретик, провозгласивший необходимость национального самосознания, идею особого соборного «русского» пути, отличного от западного как не основанного на завоевании, преимущество православной веры над католической и протестантской, обязательность славянского единения. Мой хороший старый знакомый написал свою докторскую диссертацию по теме идеи Соборности в сочинениях Хомякова - и там есть, чему всем нам научиться, в этой идее Соборности. Но это - отдельная тема, может быть когда-то коснемся и ее. В конце концов, именно "соборность" наилучшим образом расшифровывает понятие "Белый царь".
Назову некоторых из известных единомышленников Хомякова того времени: братья Иван и Петр Киреевские, Константин Аксаков, Ю. Ф. Самарин, А. И. Кошелев, Д. А. Валуев, А. Панов, А. Н. Попов, В. А. Черкасский, Ф. В. Чижов. В основном это были деятели, вышедшие из стен Московского университета (за исключением Чижова), связанные с Москвой, которую Хомяков называл «общественною столицею русской земли».
А вот Петербург был исполнен про-западных веяний. В нем определяли духовный климат могущественные кружки масонов (в которые входил даже Пушкин), которые идею царизма считали старой, патриархальной, отжившей себя, и с усмешкой относились ко всему русскому, старому. Некоторым из славянофилов (Самарину, Попову), которым пришлось служить в Петербурге, Хомяков советовал перебираться в Москву или в одну из ближайших к ней губерний - чтобы избежать "Петербургской порчи". Он как будто чувствовал, что там и поднимет свою голову химера революции.
Со славянофилов, по словам А. И. Герцена, который терпеть их не мог, начался «перелом русской мысли»: она обратилась к коренным основам русской жизни, прежде всего к крестьянской общине и простому христианству. Всю жизнь глава славянофилов посвятил «воспитанию общества» в духе своих заветных идеалов. Многие называют его мечтателем, утопистом, неудачником - потому что его видение святой и процветающей Руси было внезапно прервано кровавой и безбожной революцией. Но сам Хомяков прекрасно отдавал себе отчет, что ни он сам, ни его соратники не доживут «до жатвы»; «воспитание общества», пробуждение его от умственной лени и апатии только начинается, стало быть, цель выходит за пределы жизни одного поколения. Становление Святой Руси Хомяков относил ко временам позднейшим - временам после великой бури, которая должна была еще пронестись над Россией.
В письмах к Самарину мы находим немало признаний Хомякова по этому поводу:
«Наше дело — борьба нравственная, а в такой борьбе победа покупается не днями, а годами труда и самоотвержения»; «Мы передовые; а вот правило, которого в историях нет, но которое в истории несомненно: передовые люди не могут быть двигателями своей эпохи; они движут следующую, потому что современные им люди еще не готовы».
Хомяков не просто предсказывал России великое будущее - он всеми силами боролся за него - в большом, и в малом. В своем имении семья Хомяковых уже давно построила настоящий "рай для крестьян". Там была школа, больница, церковь, производства, парки, бесплатные огороды, купальни... Крестьяне жили в просторных домах, которые строились за счет семьи Хомяковых.
Хомяков был наделен и талантом механика: созданная им паровая машина на Всемирной выставка в Лондоне (1851) была одобрена, автор получил патент; в начале 1856 г. он повез в Петербург изобретенное им ружье, стрелявшее на полверсты. В своих деревнях Хомяков использовал новые формы хозяйствования: в смоленских Липидах завел сахарный завод, в селе Обидимо под Тулой начал добычу каменного угля, в Тульской губернии имел Волотинский винокуренный завод. Уровень достатка был невиданный, рождаемость зашкаливала. Хотя Хомяков не имел медицинского образования, его заслуги и в этой области несомненны: энергично лечил гомеопатией близких людей (Д. А. Валуева, С. Т. Аксакова) и своих крестьян. «Сколько я народу вылечил, а себя вылечить не могу...» — сказал он перед смертью.
В своих крестьянах Хомяков оставил о себе благодарную память. После его смерти «Московские ведомости» сообщали, что хомяковские крестьяне «плачут навзрыд»: «Как хозяин он был очень плох для себя, но для крестьян он был безукоризнен». Когда пришла революция, крестьяне из поместья Хомяковых отказались выступать против своих "господ" и до 1924 года умудрялись охранять родовое гнездо Хомяковых (и живущих в нем представителей рода) от большевиков и красного террора.
Но Хомяков трудился и на всю Россию - всю Россию он надеялся однажды увидеть счастливой и благословенной. Он активно противостоял неверию в Россию так называемых "прогрессивных кругов" своего времени. Как острый публицист, Хомяков высказался в статьях «Мнение иностранцев о России», «Мнение русских об иностранцах», «О возможности русской художественной школы» и других, которые не оставили равнодушными никого. Он был инициатором создания и активным сотрудником славянофильского журнала «Русская беседа», в которой утверждалась русская идея мессианства, предназначения Руси как исполнение обетованного Царства.
Что мне очень странным кажется в истории Хомякова, так это то, что в стране, которая считала себя (и была) монархической, державной - идеи Хомякова по укреплению монархии вызывали в номенклатурных кругах подозрение и даже отторжение. Московский генерал-губернатор A. A. Закревский, к примеру, писавшего доносы на Хомякова, и в Петербурге Главное управление цензуры запретило печатать Хомякова. Но к репрессивным мерам Хомяков, человек неиссякаемого жизнелюбия и оптимизма, по своему обыкновению отнесся спокойнее, чем его единомышленники:
«...Я не сержусь нимало: во-первых, это не в моем характере, а во-вторых, знаю, что теперь время революционное, и след<овательно>, всякое правительство, как и всякий народ, должен иметь свою категорию des suspects [подозреваемых людей (фр.)], в которую человек попадает сам не знает почему... Потом, мысль и ее движение теперь подозрительны, какое бы ни было их направление».
В 1858-1860 гг. Хомяков деятельно трудился на общественном поприще в качестве председателя Общества любителей российской словесности при Московском университете, выведя его из состояния «полного усыпления», продолжавшегося двадцать лет: именно при Хомякове в члены Общества были избраны Л. Н. Толстой и И. С. Тургенев, изысканы средства для выпуска словаря русского языка В. И. Даля, создана комиссия для издания песен, собранных П. В. Киреевским, с 1860 г. начавшая их печатать, подготовлен «Опыт русской грамматики» К. С. Аксакова, вышедший в 1860 г.
Однако важнейшие сферы деятельности Хомякова — историческая и богословская — были и остаются менее известны русскому обществу. Главный исторический труд жизни Хомякова, к сожалению, незавершенный, — «Записки о Всемирной истории» (1838-1852) — вышел после смерти автора. Главная ценность этого труда заключается в том, что славянская история была вписана во всемирную. Я надеюсь еще коснуться в последующих публикациях этого удивительного произведения, которое находится в том же ряду учебников русской истории, о которых мы уже говорили: к примеру Гуровского, или Дильтея и т.д. Но сегодня нам хотя бы успеть прикоснуться к богословским трудам Хомякова, отражающим его пророческое видение будущего Руси.
Богословие Хомякова вылилось в основном в его «французские брошюры», как он их называл, так как писались они по-французски, при жизни автора печатались за границей, на русском языке появились только после смерти автора, в 1867 г., и не на родине, а в Праге, а в Россию проникали потаенным путем. Вы можете себе представить? Ведь речь идет, фактически, о самых патриотичных, полных любви и поддержки государю трудах. Что-то не так было с административно-номенклатурным аппаратом государя в России - уже в то время. До государя труды Хомякова практически не доходили. Чиновничий аппарат делал все возможное, чтобы "нейтрализовать" труды Хомякова. Труды, которые (как покажет время) как раз и предвидели те опасности, в которые сползала Россия, и ставили своей целью (вполне реалистично и мудро) укрепить монархию и избежать надвигающейся трагедии. И это - за десятки лет до революции!
Надо признать, сами "тузы" русской номенклатуры того времени мало что смыслили в трудах Хомякова. Точнее, они читали их и не понимали - не понимали в первую очередь, почему эти труды не рекомендуют публиковать. А ответ прост: за запретом на Хомякова стояла... Церковь. В своей интересной статье, посвященной жизни и творчеству А. А. Хомякова Т. Ф. Пирожкова пишет (Вестник МГУ. Сер. 10 : Журналистика. – 2004. – № 6. – С. 26-37.):
"Церковные администраторы «французские брошюры» трактовали как не относящиеся к православному сознанию, сочинителя подозревали в протестантском уклоне, осуждали присущую ему независимость мысли, «полнейшую свободу в религиозном сознании», по словам Ю. Ф. Самарина. А Хомяков, со своей стороны, сожалел о том, что «богословие как наука так далеко отстала или так страшно запутана».
Но самое страшное, что на самом деле пугало церковников в трудах Хомякова, был "лютеровский уклон" в сторону первенства Царства над Церковью. В этой области между церковью и государями на Руси длился давний феод, давняя тяжба - которая в 1917 закончилась кратковременным но ярким триумфом церкви над государем. Хомяков же, в глазах церковных цензоров, "слишком укреплял" богоданные полномочия государя - как им казалось, в ущерб власти церкви.
Некоторые даже боялись, что подобные сочинения могут стать причиной того, что церковь потеряет часть своего дохода от крепостных крестьян и земель, закрепленных за церковью - практика, против которой Хомяков (и государь!) резко выступали. Хотя государь так и никогда не узнал, что в лице Хомякова у него был чуть ли не единственный союзник в плане освобождения крестьян от крепостного права, за которое обоими руками держались Дума и Церковь.
Насколько богословские идеи Хомякова опережали не только его время, но и последующее, были обращены к людям следующего, XX в., подтвердил известный богослов и культуролог Н. С. Арсеньев в своих воспоминаниях «Дары и встречи жизненного пути». В 1906-1910 гг. он был студентом историко-филологического факультета Московского университета, и принялся за чтение религиозных работ Хомякова «с некоторой даже неохотой», как сам в том признался. Что произошло дальше?
«Я был сначала поражен, а потом даже ошеломлен. Поражен, потому что это не был язык средней богословско-назидательной литературы середины или конца XIX столетия. Это было нечто большее, это было что-то новое по размаху и высоте созерцания, глубине и силе свидетельства (не говоря уже о яркости и мощи стиля). Это было овеяно близостью внутренней к писаниям апостола Павла или, вернее, созерцанием того, о чем говорил, что созерцал и чем жил апостол Павел: Церковь как живая, растущая, динамическая величина, созидаемая в живых людях Духом Божиим».
В наши дни формальное отношение официальной церкви к богословию Хомякова изменилось: его, которого отвергли как "протестанта", пытаются представить сегодня "самым православным богословом". Это - нормально, это - игры административные, пускай себе играют. Главное, что теперь стало "можно", наконец, прислушиваться к голосу того, кого прежде отвергли - как отвергли и государя, и всю Русь.
Но от Хомякова многому научились самые даровитые представители тогдашнего русского общества, такие как: В. А. Жуковский, A. C. Пушкин, Д. В. Веневитинов, М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, П. Я. Чаадаев, Т. Н. Грановский, А. И. Герцен, В. Ф. Одоевский, М. П. Погодин, С. П. Шевырев и многие другие знаменитости, которые писали о нем, как о человеке, до глубины души потрясшем их. В первую очередь - своей пророческой убежденностью в великом прошлом и будущем Святой Руси.
Славянские ученые высоко ценили хомяковское слово, а стихотворения его о славянах читали, по свидетельству славянофила Ф. В. Чижова, как Священное Писание.
Иван Аксаков, с годами все более и более проникавшийся славянофильскими идеями, чрезвычайно ценил Хомякова как лидера течения и его неожиданную, раннюю смерть пережил как громадную утрату для русского общества и большое личное горе. Из славянофилов в то время никто лучше его, на наш взгляд, не сказал о значении Хомякова для русской духовности и не выразил чувство безотрадного сиротства, овладевшее тогда каждым из оставшихся союзников. Вот что он писал 19 октября 1860 г. Кошелеву из Вены:
«...Для меня — точно потемки легли на мир, точно угасло светило, дневным светом озарявшее нам путь. Он был нашею общественною совестью, и даже совестью каждого из нас лично; он был нашею гордостью и в то же время истинною утехою; он всем нам был опора, и вождь, и друг, и центр, нас соединявший. Он просто был необходимым элементом жизни каждого из нас. Теперь для нас наступает пора доживанья, не положительной деятельности, а воспоминаний, доделываний. История нашего славянофильства как круга, как деятеля общественного замкнулась. Какое великое явление жило и действовало в мире и как мало оно было оценено!.. Нам с Вами рассуждать о неизмеримости нравственного значения Хомякова нечего. Мы это слишком хорошо знаем, и всю остальную жизнь нашу будем постоянно вдумываться в это явление, опускаться в глубь его мысли, возноситься, сколько можно, на высоту его духа и его лирических порывов. Сколько света дал он людям, сколько мыслей, сколько возвышенных звуков, сколько радости и отрады, — без гордости, а с детскою простотою расточавши направо и налево сокровищницу своих даров! Не только был он человек гениальный, но и святой человек, не только деятель общественный, и мыслитель, и поэт, но и великий человек христианства, великий учитель церкви».
В одной из последующих публикаций я надеюсь вернуться к пророчествам Алексея Степановича - прочесть вместе с вами не только его богословские труды, но и пророческие стихотворения, которым суждено сбыться у нас на глазах.