Условным началом нового периода нашей литературы считается 1380 год - Куликовская битва. Ей предшествовал длительный период разрушений и смуты, которая в истории называется феодальной раздробленностью. Самой тяжёлым стала вторая половина XIII века, когда были уничтожены целые города, а вместе с ними как монастырские библиотеки, так и многие носители книжной традиции. Грубо говоря, большинству было не до вечности.
Хотя здесь и были исключения, вроде “Слова о погибели Русской земли”, “Повести о разорении Рязани Батыем” и “Жития Михаила Черниговского”, но в стилевом отношении мы всё были ещё в эпохе монументализма.
Конечно, изменения к лучшему в культуре происходят на одномоментно, на следующий день после Куликовской битвы. Уже с начала XIV века страна привыкает к жизни в новых реалиях и постепенно восстанавливает письменную традицию. Удивительно, но и раздробленность имела свои плюсы: всё больше городов стремились подчеркнуть свою самостоятельность, создавая собственные летописные своды.
Этот период восстановления после монгольских набегов и постепенной централизации государства в истории русской литературы принято называть Предвозрождением. Назвать эти изменения полноценным Возрождением нам мешает отсутствие необходимых для него признаков секуляризации. Но, тем не менее, в культуре этого времени происходят серьёзные изменения.
Что мы вспоминаем в первую очередь, когда слышим об эпохе Возрождения? Для Европы это, безусловно, открытие для себя античности как идеала искусства. Её сюжеты, образы и принципы надолго стали основой для развития культуры в целом.
Для нас таким ориентиром стала собственная “античность” - идеал домонгольской Руси. В ней видели образец всего настоящего, неискажённого, национального. Киевский период стал условным “Золотым веком”, а “Повесть временных лет”, “Слово о полку Игореве” и другие произведения - образцами письменности. Поэтому в книжных центрах массово составляются новые своды, переписываются старые тексты. Здесь речь идёт уже именно о дошедших до нашего времени сборниках. Одна из самых известных летописей - Лаврентьевская - создаётся как раз в этот период.
Вторым источником возрождения культуры стала книжность южных славян, так называемое второе южнославянское влияние. Причина была всё та же: там были наши истоки в домонгольские времена, там сохранились настоящие традиции, правильная орфография. В первую очередь с орфографии всё и началось: происходило исправление накопленных за долгое время расхождений в правописании.
В рамках этого культурного обмена на Русь прибывали южнославянские книжники, которые, безусловно, влияли не только на орфографию, но и привносили в письменность свои взгляды. К примеру, возросшую популярность эмоционально-экспрессивного стиля, о котором мы говорили в прошлый раз, связывают именно с их деятельностью.
Если говорить об идейных сдвигах, то главным стало усиление индивидуального начала. Как мы помним, монументализм рассматривал человека только как представителя определённого сословия. Это определяло круг сюжетов и даже набор слов, использующихся для его описания. Личностное начало стремилось к нулю. Но в конце XIV века всё меняется:
…в условиях постоянных военных тревог и тяжелых нравственных испытаний монголо-татарского ига все больше и больше ценились внутренние качества человека: его стойкость, преданность родине и князю, способность морально противостоять тем соблазнам возвышения, которые обильно предлагала чужеземная власть, пытавшаяся опереться на изменников. Княжеская власть выдвигает достойных по их качествам военачальников, способных администраторов и т. д., не считаясь с их происхождением и принадлежностью к корпорации.
("История русской литературы X — XVII вв.")
В письменность проникает так называемый “абстрактный психологизм” - первые попытки схематично изобразить различные душевные состояния. Речь пока не идёт о цельных характерах или попытках проследить их динамику, но тенденция уже очевидна. Помимо отражения национальной истории и вечного, литература начинается обращаться к частному человеку.
Отдельного разговора достойно появления немыслимого ранее жанра светской беллетристики - первых намёков на развлекательную литературу. Но об этом в следующий раз.
Сегодня в качестве примера хочется упомянуть об одном из самых интересных текстов этого периода - “Хождении за три моря”. Хождение - жанр канонический, рассказывающий о путешествии к святым местам. Но в XV веке появляется нечто необычное: путевые записки тверского купца Афанасия Никитина, который, не без приключений, волей случая оказался в Индии. Так русская литература получила первый образец светского путешествия.
Главная тема - чудеса неведомой страны. Автор проводит сравнительный анализ быта, одежды, праздников жителей экзотических стран и Руси. Ведёт себя как типичный современный путешественник.
И тут Индийская страна, и люди ходят нагие, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу заплетены, все ходят брюхаты, а дети родятся каждый год, а детей у них много. И мужчины, и женщины все нагие да все черные. Куда я ни иду, за мной людей много — дивятся белому человеку. У тамошнего князя — фата на голове, а другая на бедрах, а у бояр тамошних — фата через плечо, а другая на бедрах, а княгини ходят — фата через плечо перекинута, другая фата на бедрах. А у слуг княжеских и боярских одна фата на бедрах обернута, да щит, да меч в руках, иные с дротиками, другие с кинжалами, а иные с саблями, а другие с луками и стрелами; да все наги, да босы, да крепки, а волосы не бреют. А женщины ходят — голова не покрыта, а груди голы, а мальчики и девочки нагие ходят до семи лет, срам не прикрыт.
Язык его записок простой, что контрастирует и с монументализмом, и тем более со стилем плетения словес. Более того, он использует много иностранных терминов, а некоторые предложения целиком написаны на другом языке. Видимо, о каких-то вещах он не решался говорить в открытую. Например этот отрывок:
В Индийской земле купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и постель стелют хозяйки, и спят с гостями. Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя, если не имеешь тесной связи, даешь один житель. Много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром; а любят белых людей.
Он свободно говорит о других религиях без подобающего для средневекового автора осуждения:
И жил я здесь, в Бидаре, до Великого поста и со многими индусами познакомился. Открыл им веру свою, сказал, что не бесерменин я, а веры Иисусовой христианин, и имя мое Афанасий, а бесерменское имя — ходжа Юсуф Хорасани. И индусы не стали от меня ничего скрывать, ни о еде своей, ни о торговле, ни о молитвах, ни о иных вещах, и жен своих не стали в доме скрывать.
Расспрашивал я их о вере, и они говорили мне: веруем в Адама, а буты, говорят, и есть Адам и весь род его. А всех вер в Индии восемьдесят и четыре веры, и все веруют в бута. А разных вер люди друг с другом не пьют, не едят, не женятся. Иные из них баранину, да кур, да рыбу, да яйца едят, но говядины никто не ест.
Но не забывает и о родной земле:
Велика бутхана, с пол-Твери
Таким образом, русское Предвозрождение объединяет две тенденции: интерес к прошлому, его идеализацию и довольно серьёзные изменения в стиле. В языковом плане происходит расцвет стиля плетения словес, то есть широкое использование тяжеловесных риторических конструкций, но одновременно и появляются первые светские тексты, ориентированные на простую живую речь.
Не теряют актуальности главные темы монументализма: централизация государства, прославление православных подвижников, но при этом зарождаются первые признаки личностного начала и психологизма. Мы узнаём всё больше имён авторов и замечаем черты их индивидуального стиля. Появляются первые светские тексты, несущие развлекательную функцию. Продолжение ниже: