Оговорюсь сразу, чтобы не возникало по этому поводу никаких кривотолков: названное в публикуемом здесь судебном акте определение суда первой инстанции вынесено судьёй, относительно добросовестности которой я готов поручиться. Никакие спекуляции на эту тему в данном случае недопустимы не только потому, что для них нет доказательных оснований, а именно потому что мой личный многолетний опыт даёт как раз основание говорить об исключительной добросовестности этой судьи. А то обстоятельство, что лично я или кто-то другой может не менее основательно не согласится с вынесенным судебным актом, является великолепной иллюстрацией, что даже если судебный акт является ошибочным, то такая ошибка ни в коем случае не пятнает честь и достоинство человека, в чьи обязанности входит принятие юрисдикционных решений — судьи. Даже раздражению, как я полагаю, тут нет и не может быть места.
Вторая оговорка, которую я намерен сделать, состоит в том, что я лишён возможности прочесть само определение об отказе в принятии обеспечительных мер, а также и материалы, на основании которых такое определение было вынесено, потому сужу только по доступному мне тексту и точно осознаю, что вполне даже может быть этот текст неточен. В последнем случае все рассуждения касаются не самого определения суда первой инстанции, а его изображения в определении второй инстанции.
Документ публикуется, и вы его прочтёте сами. А фабула дела, насколько я её могу восстановить, представляется такой.
Бывшие супруги с именами, скажем, Юлия и Василий, взялись делить имущество. Поделить сами не смогли. Юлия обратилась в суд за разделом имущества. Поскольку обращение было адресовано в федеральный суд, и заявление явно было приемлемо, надо сделать вывод, что имущества там было на сумму более пятидесяти тысяч рублей (ранее, до принятия ФЗ №6-ФЗ от 11 февраля 2010 года, все дела о разделе совместно нажитого имущество вне зависимости от размера оного подлежали рассмотрению только мировыми судьями). Юлия претендовала, в частности, на доли собственности в двух «доменах», администрировал которые её бывший супруг, и вместе с подачей искового заявления она попросила наложить арест на указанные доменные имена. Суд первой инстанции отказал в принятии обеспечительных мер, и Юлия обратилась с частной жалобой в областной суд. Вот какое определение приняла коллегия по гражданским делам областного суда:
А теперь давайте сами попытаемся сделать выводы.
Во-первых, давайте поймём о каком объекте идёт речь. Строго говоря, в судебных актах использованы слова «домен» и «доменное имя». К этому словоупотреблению придётся подойти как к жаргонному, поскольку слово «домен» имеет много, очень много разнообразных значений. Из контекста можно понять, что речь идёт о термине «домен» в информатике, а, скажем, не в физике, средневековом вассальном праве или биологической систематике. Но тогда под этим словом понимается, например, вот что:
Домен — это допустимое потенциальное множество значений одного типа.
Теперь опять вернёмся к тексту судебного акта и контексту употребления слова «домен» в нём. Ясно, что в данном случае речь идёт не о множестве символьных последовательностей вообще, а о двух последовательностях, которые в этом акте и выписаны; конкретные последовательности же, названные в судебном акте, вообще-то называются доменными именами сайтов. По существу надо отметить, что речь идёт, если подходить строго, не о доменах как таковых, а о символических WEB-адресах.
Всё это я пишу тут для строгости изложения, поскольку всё-таки в судебных и нормативных актах необходима строгость, которая может значительно смягчаться в разговорах. В данном случае смысл сказанного ещё можно восстановить, но было бы лучше, если бы судья или судьи вполне понимали бы о чём идёт речь и выражались бы не так, чтобы их можно было в конце концов понять, а так, чтобы их нельзя было бы понять двояко. Это же касается вообще всякого судебного деятеля, включая и представителей сторон, а также и составителей всевозможных положений, правил и инструкций. Отдаю себе отчёт, что изложенное требование — тяжёлое, ведь объектные области судей и практикующих юристов весьма и весьма разнообразны: как говорится, от филологии до гинекологии. И всё же, всё же, всё же…
С формальной стороны можно сказать, что речь идёт о правовом комплексе собственника на две конкретные символьные последовательности в адресном пространстве INTERNET.
Обратим внимание, что суд совершенно верно поступил, когда не ограничился только названиями вроде «пользователь» или «администратор», а попытался восстановить юридическое содержание этих слов. Он, в частности, совершенно верно выяснил, что так называемый администратор имеет возможность вне зависимости от воли регистратора передать свои права администратора тому, кому сочтёт нужным. При этом регистратор просто последует за действиями этого самого администратора. Этот же администратор имеет возможность и размещать под указанным именем любое содержание, а равно и отказать кому бы то ни было в размещении того или иного содержания. Имеем, таким образом, вывод, что администратор может осуществлять распоряжение правами на указанную символьную последовательность, пользоваться этими правами и владеть этими правами.
Указанная триада вообще-то образует как раз собственность (оговорюсь, что вопрос тут о пользовании достаточно сложен и заслуживает отдельного анализа). Но для нас в данном случае такой анализ несколько избыточен. Нам достаточно того момента, что в любое время, коль скоро администратору это придёт в голову, последний может передать свои права кому угодно. И этот «кто угодно» станет обладателем именно правового комплекса собственника на указанный символический WEB-адрес.
Теперь обратим своё внимание на то, что право собственности на указанные символические последовательности является предметом иска. Почему я так решил? — Просто потому, что об этом прямо сказано в судебном акте.
Оговорюсь сразу, что требование на установление режима долевой собственности на указанные объекты выглядит в своём существе очень странно. Вероятнее всего юрист, готовивший подобный иск, не вполне отдавал себе отчёт в том, что это всё означает и каким образом его доверительница Юлия затем, если паче чаяния суд удовлетворит её требование, будет вкупе со своим бывшим мужем осуществлять своё право. Такую долевую собственность вполне можно попытаться представить теоретически (напоминаю, что право не является аддитивно измеряемым объектом, поэтому что такое удвоить право или разделить право пополам или в отношении один к трём, понять... сложновато, по крайней мере мне!), но в практическом плане установление такого режима неизбежно приведёт к одному нескончаемому конфликту и замораживанию сайта как такового, ведь в случае установления требуемого истицей режима собственности, никто из них двоих без согласия другого ничего вообще делать на указанных сайтах не сможет. Проще уж в таком случае продать это имя и разделить выручку между ними двумя.
Однако мы рассуждать так можем, а вот суд так рассуждать на обсуждаемой стадии не имеет права. Он вообще не имеет права исходить только из одного возможного исхода процесса, он должен исходить из всех допустимых исходов. Иначе суд оказывается предубеждённым. Следовательно, суд должен при рассмотрении иска допускать, что исковые требования будут в части этих самых адресов удовлетворены.
Это — один из возможных исходов гражданского судебного процесса. Сколь бы глупым и нелепым не было требование истца, он имеет право его заявить так, как считает нужным, а суд обязан это требование рассматривать именно так, как оно заявлено.
Если исходить из сказанного, то ясно, что Василий, коль скоро он является «администратором», вполне может к моменту окончания процесса передать по возмездной сделке свои права кому угодно. А в этом случае исполнение одного из возможных решений суда окажется явно затруднённым. Истребовать в этом случае у добросовестного приобретателя имущество можно, но сказать, что это просто, значит сказать неправду. В любом случае тут необходимым может оказаться, по крайней мере, ещё один иск. А как раз наличие ещё одного иска для достижения результата исполнения решённого дела — классика затруднённости исполнения решения суда.
И эта та самая точка, в которой я резко расхожусь с суждениями названных судей и судов. Я искренне полагаю, что запрет на отчуждение, — если только именно это имелось в виду, когда говорилось об «аресте»,
(Вообще-то неверно говорить просто об аресте имущества, ибо арест есть просто целый класс мер, сводящийся к ограничению тех или иных прав. В каждом конкретном случае всё же надо конкретизировать об ограничении каких именно прав идёт речь при назывании слова «арест». Хотя бы для того, чтобы затем не пришлось бесконечно выяснять — а что именно имелось в виду)
— суд всегда должен по заявлению соответствующего субъекта накладывать, если вообще такое отчуждение может привести к неисполнению или к затруднению в исполнении хотя бы одного из допустимых судебных решений по заявленному иску. Заметим, что при этом не имеет никакого значения кто является реальным собственником такого спорного имущества, которое может оказаться отчуждённым. Критерий состоит из следующего:
- входит ли имущество в предмет иска?
- возможно ли его отчуждение до окончания производства дела по иску?
- может ли привести такое отчуждение, если оно реализуется, к затруднению исполнения или неисполнению хотя бы одного из возможных судебных актов по иску?
И всё.
Поэтому ссылка судов в обсуждаемом судебном акте на то, что нет доказательства собственности на предполагаемое к «аресту» имущество, совершенно ошибочна. Вопрос о том, принадлежит ли это имущество или нет Василию, вообще не может быть разрешён иначе как в решении суда, так как он является вопросом строго материальным (не в смысле материи, а в смысле того, что это входит в самый объект рассмотрения судом и цель его рассмотрения) и в определении вообще исследоваться и разрешаться не может, а, следовательно, и доказательств на этой стадии рассмотрения не требует.
И второй момент, с которым я никак не могу согласиться, заключается в том, что суды интерпретируют принятие обеспечительных мер как право судов. Причём откуда выводится, что это именно право, а не обязанность — сказать не берусь. Конечно, в самом тексте нормы нет указаний на то, что это обязанность, но нет указаний и на то, что это — право. А коль скоро это так и общей обязанностью суда является защита прав, свобод и охраняемых законом интересов, а защита эта должны быть максимально эффективной, то трудно себе представить, что принятие обеспечительных мер, входящее в комплекс такой защиты, есть именно право, а не обязанность. Попробуйте возразить, но возразить аргументированно!
Ну и напоследок я скажу, что если бы я получил заявление о принятии обеспечительных мер такое, какое описано в определении, то я бы точно отказал в его удовлетворении. Но по совершенно иному основанию.
Какому?
А именно по тому основанию, что заявитель, указав родовой признак — арест, не указал видовой — какие именно права он предлагает ограничить, дабы повысить исполнимость одного из возможных судебных решений по делу. Если исходить из текста, то истец сделал заявление, совершенно аналогичное такому: «Прошу взыскать с ответчика денег». Такое требование удовлетворить, как вы понимаете, никак нельзя из-за его полной неконкретности, а вот, кстати, принять его к производству и рассматривать суд как раз обязан.