Страдание выполняет одну важную и крайне позитивную функцию. Достигая критических значений, страдание не только разрушает наш ум, но и само начинает разрушаться. Его тёмное пламя столь ненасытно, что пожирает самое себя. Благодаря страданию мы видим тяжесть своего положения и глубину собственного невежества. Чем эти муки интенсивнее, тем больше мы жаждем перемен.
Страдание обращает нас в бегство от причин страдания и потому способно создать условия для обретения счастья и покоя. Подобно кнуту, оно гонит нас прочь из той жизни, которую мы вели до того, и от всех тех дурных привычек, которыми мы себя истязали. Грёзы о спокойной и блаженной жизни, мечты об освобождении, в свою очередь, тянут нас вперёд с противоположной стороны. Этот пряник, который маячит на горизонте, служит прекрасным дополнением к мотивационной силе кнута.
Сочетание кнута и пряника учит нас, толкает на перемены и служит компасом при принятии жизненных решений. Если на одной из развилок жизни мы решаем повернуть вправо и удары кнута становятся тише, а пряник кажется ближе и сияет ярче, мы понимаем, что поступили правильно. Если же наша боль только возрастает, а зовущий свет у горизонта меркнет, мы понимаем, что нечто не в порядке. Мы идём назад или по меньшей мере всерьёз задумываемся, стоит ли нам упорствовать в своём выборе.
Обучение нервной системы с помощью кнута и пряника, с помощью грубых и автоматизированных всплесков отрицательных и положительных эмоций, называется лимбическим способом обучения. Это чрезвычайно древний, шаблонный и фактически рефлекторный метод навигации по жизни. Он лежит в основе поведения всех живых существ с высокоразвитой нервной деятельностью от рыб, моллюсков и рептилий до птиц и млекопитающих, включая нас с вами.
Хотя у большинства из них нет лимбической системы в строгом смысле слова, однако в их мозге, как правило, уже есть её ключевые компоненты, вроде гипоталамуса. Они создают болевые ощущения и некую эмоциональную жизнь. По заложенным в их генетике механизмам одни события в их жизни подсвечиваются болью, а другие получают то положительное подкрепление, которое мы бы назвали удовольствием. Живое существо естественным образом обучается избегать первых и стремиться ко вторым.
Лимбическая система управления поведением в нашем мозге подсвечивает решения, которые ей кажутся хорошими, положительными эмоциями. В итоге такие решения закрепляются. И эта же бессознательная сила сопровождает то, что кажется ей плохим и угрожающим, отрицательными эмоциями. В итоге такие решения получают минус в карму и теряют свои позиции. Автоматизированное обучение нервной системы ведётся против них.
Разумеется, даже в случае сложного человеческого поведения этот простой и элегантный подход работает – и даже неплохо. В противном случае ни мы, ни миллионы других видов живых существ не смогли бы выжить. Тем не менее лимбическая машина обладает крайне низким коэффициентом полезного действия. Это своего рода двигатель середины XIX века, работающий на угле. Он прожорлив, большая часть сжигаемой им энергии пропадает в никуда, из нас постоянно валит чёрный вонючий и раскалённый дым, а экология страдает. Вдобавок ко всему, этот двигатель постоянно ломается. Да, наш поезд едет, и это прекрасно, но экология ума и экология внешнего мира оказываются невероятно загрязнены.
В отличие от всех прочих прекрасных созданий, населяющих земной шар, у человека имеется и альтернатива. Мы обладаем и вторым способом обучения – кортикальным, или разумным. Это детище второй промышленной революции, дополнительный двигатель, который надстраивается над лимбическим. Он не отравляет внутреннюю и внешнюю среду и является, так сказать, eco-friendly.
Мы обнаруживаем внутри себя этот новый источник двигательной силы, когда внезапно замечаем, что жизни вовсе не обязательно лупить нас до крови по бокам и трясти лакомством перед носом, чтобы мы шли вперёд и развивались. Даже если убрать всяческие кнуты и пряники, мы продолжаем идти, причём куда радостнее и быстрее. Мы можем идти сами – и не потому, что хотим от чего-то сбежать или же слопать нечто, а потому что это движение уже само по себе является наградой. Это сущность жизни, которая в своей основе есть творчество и не нуждается ни в каких стимулах для постоянного творческого разворачивания.
Когда мы перерастаем животный тип обучения и его цирковые методы дрессировки, страдание, как и грубые наслаждения, перестают быть ведущими мотивационными силами. Нами всё более двигает чистая и свободная созидательная энергия ума и всё менее принудительная сила желания. Доступ к этому новому источнику мотивации и восприятия открывается благодаря развитию разума и таких его способностей, как осознанность, невозмутимость и панорамное восприятие ситуации. Оказывается, что наш разум также способен отделять полезное от вредного и не полагаться всецело на принудительную и постоянно ошибающуюся эмоциональную подсветку из древних слоев психики. С точки зрения нейробиологии, за разумные способности ума отвечает кортикальная система управления поведением в нашем мозге.
Впрочем, пока значительная часть власти ещё не перешла от инстинкта к разуму, в нашем уме продолжает царить лимбический тип обучения. В этом случае именно страдание формирует первичный толчок человека к освобождению. Мы учимся и принимаем решения, подобно всем живым существам на планете: удирая от ударов кнута и завороженно стремясь к обманчивым пряникам, на которые нам указывает бессознательное – этот старый фокусник.
Великий тайский учитель буддизма Аджан Чаа говорил:
«Люди похожи на буйволов: если все их четыре конечности не связать, они не позволят дать себе лекарство. Точно так же большинство из нас должны быть полностью скованы страданием, прежде чем мы согласимся отпустить наши заблуждения и избавиться от них. Если у нас останется хоть малейшая возможность выкрутиться, мы продолжим упрямиться. Некоторые люди способны понять Дхарму в изложении учителя и внимая его объяснениям. Но большинству из нас жизнь должна преподать весь урок целиком: от начала и до конца» [1].
Страдание есть мощнейшая мотивационная сила лимбической системы. Исследования показывают, что как в животном мире, так и в человеческом оно намного сильнее любых положительных эмоций. По этой причине именно страдание чаще всего лежит в начале духовного пути. Сам Будда был вынужден пройти весь этот путь от начала и до конца: от бессознательного и инстинктивного способа ориентации в жизни до разумного и основанного на ясном понимании, осознанности и невозмутимости.
Будда увидел горести этого мира, он впустил их в себя, он увидел, что они были и в нём – и пришёл в ужас. Жизнь всыпала ему кнутом наотмашь, да так, что он закачался на месте, его мировоззрение перевернулось, и он едва не рухнул. Тогда в его уме возник образ сладкого пряника, смутная вера в возможность освобождения, вера в возможность пробуждения. Этот свет на горизонте позволил ему удержаться на ногах, собраться с силами и двинуться в путь. В течение шести лет Будда, получая всё новые удары плетью, стремился к этому сладкому прянику. Он страдал, он жаждал положить конец страданиям, он ошибался, он был уже на грани отчаяния и готов опустить руки. Наконец, его страдание поглотило само себя. В уме Будды произошла смена власти и освободилась энергия чистого стремления.
Сам Будда и вся классическая традиция Тхеравады после него ставили такой огромный акцент на истине страдания в связи с воспитательной мощью этого кнута. Они учили, что все пять кхандх опыта, то есть всё вообще во Вселенной, пропитаны страданием и неудовлетворённостью, включая миры божеств. Из круга рождений в этом мире и в любом другом мире необходимо вырваться, – учили они.
Нам не стоит избегать этого очевидного наблюдения: в Палийском каноне и в проповедях Будды для нас вырисовывается весьма пессимистичная картина реальности. Будда и его старшие ученики жили радостно, но это всё равно была жизнь в тени гигантского кнута, нависшего над Вселенной. Они учили о том, что тело есть сосуд боли, а всякий опыт сознания либо уже пропитан страданием, либо непосредственно ведёт к нему в самом скором времени. Лишь в тени космического кнута учение об окончательной нирване как окончательном угасании всех форм опыта и устранении всякой личности казалось ученикам Будды крайне заманчивым.
Истина страдания, провозглашенная Буддой, несомненно, справедлива. Лимбическая система пропитана страданием, а потому им пропитана и управляемая ей жизнь. Все пять кхандх эгоцентрического ума сочатся болью – от мягких уколов неудовлетворённости до нестерпимой муки. Вместе с тем в буддизме Палийского канона была вынесена за скобки вторая половина картины: истина счастья. Это счастье присутствует наряду со страданием даже в самом измученном эгоцентрическом уме, просто оно смутно и задавлено.
По мере того, как наш разум обретает всё большую силу и очищает лимбическую систему от конфликтного шума, страдание даже в виде неудовлетворённости перестаёт быть преобладающей формой опыта. Мы устраняем толстый слой из поверхностных кармических реакций. Уже этого оказывается достаточно, чтобы истина счастья вышла на первый план, а истина страдания отступила в тень. Тогда вдруг оказывается, что окончательное угасание и прекращение перерождений уже не так заманчивы. Становится не ясно и то, как вообще возможно остановить трансформации энергии ума, и то, зачем нам это вообще может понадобиться.
Главная причина, по которой мы стремились к остановке перерождений, была наша убеждённость во всевластии кнута. Он казался тотальным и неодолимым. Теперь же духовная практика устранила преобладание страдания, невежества, страха, жажды и разрушения. Разум принёс с собой возрастающую гармонию, так что в опыте начали расцветать их противоположности: знание и ясность видения, счастье и творчество.
Учение Будды, как оно дано в Палийском каноне, в основном разворачивается на этапе плохих новостей, на этапе истины страдания. Потому оно указывает на кнут и на пряник. И это очень важный этап, с него начинается наше движение. Судя по всему, большинство наставлений Будды являлись учением о предварительной истине. Они были направлены на людей, которым было необходимо услышать плохую новость и хорошенько её осмыслить. Им нужно было всыпать ещё кнута и донести до них четыре благородные истины: истину страдания, истину причины страдания, истину прекращения страдания и истину о пути, ведущем к прекращению страдания.
Однако сутры Палийского канона почти не содержат учений для следующего этапа духовной практики. Они не сообщают нам, что после плохой новости идёт хорошая новость. Эта новость состоит в том, что у четырёх благородных истин Будды есть зеркальный брат близнец: благородная истина счастья и творчества, благородная истина их причины, благородная истина их развития и благородная истина о пути, ведущем к их развитию. Четыре благородные истины счастья становятся для нас очевидны и вытесняют первоначальную четвёрку на задний план.
Три колесницы
Дальнейшее историческое развитие буддизма до некоторой степени компенсировало дисбаланс в сутрах Палийского канона, сложившийся, вероятно, в педагогических целях. Буддизм тех традиций, которые принято сбивать в общий термин «Махаяна», уже более уверенно выстраивается вокруг этапа хороших новостей.
В Махаяне подчеркивают, что помимо смятения и страдания, в нас есть природа Будды, которой наделено всё вообще в сущем мире. Да, в нас есть способность страдать и причинять страдание, но есть и способность к пробуждению себя и к помощи другим в их пробуждении. Махаяна учит, что не следует поскорее уйти из мира в полное угасание паринирваны. Напротив, нужно остаться в нём и окутать его любовью и состраданием, то есть чистой энергией творчества.
Идеал бодхисаттвы в Махаяне предполагает отказ от остановки перерождений в сансаре до тех пор, пока все существа не будут спасены. Фактически это означает бессрочный отказ от паринирваны, ибо полная остановка колеса сансары для всех живых существ обычно считается невозможной. Даже Будды, по представлениям буддистов Махаяны, вовсе не уходят в паринирвану после физической смерти тела, а остаются в мире для помощи живым существам. Сама концепция паринирваны в Махаяне по большей части отвергается и называется предварительным учением – педагогическим приёмом, который более не актуален.
В качестве причины, почему бодхисаттвы и Будды продолжают перерождаться всё снова и снова, называется их сострадание. Но есть и другая, даже более глубокая причина, о которой умалчивается. Зачем вообще их останавливать? Они не обязательно плохи.
Словом, в буддизме Палийского канона приоритет отдаётся первоначальным откровениям на пути практики, а всё прочее выносится за скобки или обсуждается лишь вскользь. Мы же здесь пробуем очертить весь путь развития ума целиком и без изъятий – от этапа плохих новостей до этапа хороших новостей и, наконец, до этапа отсутствия всяких новостей и целей и выхода за пределы плохого и хорошего, страдания и счастья.
Важное отличие нашего подхода, таким образом, в том, что мы не видим не только никакой возможности прекратить перерождение энергии ума, но и особых резонов к этому стремиться. Это значит, что он включает все три компонента духовного пути – Хинаяну, Махаяну и Ваджраяну, но с одним нюансом.
Как правило, Хинаяна, Махаяна и Ваджраяна воспринимаются как противоречащие друг другу традиции, возникшие в разное время и в разных регионах. Мы же понимаем под этими тремя терминами три закономерные стадии развития практики и прозрения. Все реальные традиции от Тхеравады до китайского чань-буддизма и тибетского буддизма содержат в себе эти три элемента, но в весьма различных пропорциях и с разными акцентами.
Хинаяна переводится как «малая колесница». Она малая, потому что это путь индивидуального освобождения. Мы осознаём, в каком тяжком положении мы находимся, и пробуем что-то с этим сделать. Это первый этап духовной практики, где мы наконец-то осознали плохие новости, осознали четыре благородные истины и двинулись в путь. Термин «малая колесница» никоим образом не является уничижительным. Мы должны начать с чего-то малого, как то сделал и сам Будда, ибо начать сразу с большого просто не получится. Хинаяна есть необходимый фундамент практики, и содержащиеся в ней откровения заслуживают бесконечного уважения.
Махаяна переводится как «большая колесница». Она большая, потому с пути индивидуального освобождения мы выходим на путь всеобщего освобождения – на путь творческого преображения широкого контекста действительности. Мы встаем на него, когда достигли некоторых успехов в спасении самих себя. Мы понимаем, что коль скоро эго пустотно и всё взаимосвязано, мы не можем быть спасены, если остальные не спасены. Мы не есть непостоянный опыт нашего сознания. Нас как чего-то отдельного от мира нет, мы не огорожены аккуратным заборчиком от окружающей реальности, а потому по-настоящему спасти себя без спасения других просто невозможно. Всё смешано и смешивается.
В Махаяне в дополнение к благородной истине страдания мы узнаём благородную истину счастья и творчества. Мы осознали хорошую новость, и чаша весов наклонилась в её сторону. На этапе Махаяны появляется мысль, что перерождаться не так уж плохо, а в паринирвану лучше не спешить даже Буддам. Да и как вообще можно перестать перерождаться, если нас как чего-то отдельного просто нет? Следовательно, мы уже не хотим никуда деться из той ситуации, где находимся. Мы решаем остаться и действовать, остаться и созидать – так долго и так много, как мы только сможем. Да, часто мы объясняем своё желание задержаться стремлением к помощи живым существам, но подлинная причина куда шире и лежит намного глубже.
Ваджраяна переводится как «алмазная колесница». Это самый сложный для понимания этап, когда сами понятия цели и пути преодолеваются. Она алмазная по двум причинам. Во-первых...
<…>
Получить доступ к полной версии статьи и подкаста
Заказать новую книгу автора (2023 г.)
