Нынче считается, что русская классика детям непонятна, слишком там много всяких устарелых слов. Откровенно сказать, и в мои школьные 80-е сверстники в моём окружении не рвались посидеть с томиком Кольцова или Некрасова, Пушкина или Лермонтова в тиши библиотек. Не знаю, может быть, вы росли в другой среде и в вашем классе цитировали Маяковского и Заболоцкого, читали под партами Хемингуэя и Ремарка, но мне так не повезло.
Зато мне повезло с нашей сельской библиотекой. Большая и просторная, с желтыми шторами, наполняющими светом зал через большие окна второго этажа клуба (он же официально - Дом культуры), библиотека таила много всего интересного. А главное, рыться на полках можно было где угодно! Так вот, к чему это предисловие: в отделе для самых маленьких лежали тонкие книжки. Я их никогда не брала домой, но с удовольствием листала. И непременно заглядывала вот в эту книгу:
Баллады, романтические и торжественные, повествующие о событиях героических и трагических были, честно сказать, понятны не все.
Вот "Ивиковы журавли" - признаться, к смыслу я продиралась с большим трудом и так и не поняла, как же журавли выдали убийц Ивика...
«Что? Ивик!..» Все поколебалось —
И имя Ивика помчалось
Из уст в уста... шумит народ,
Как бурная пучина вод.
«Наш добрый Ивик! наш сраженный
Врагом незнаемым поэт!..
Что, что в сем слове сокровенно?
И что сих журавлей полет?»
Не тронуло меня по малолетству и "Торжество победителей", хотя в целом сюжет был известный:
И вперила взор Кассандра,
Вняв шепнувшим ей богам,
На пустынный брег Скамандра,
На дымящийся Пергам.
Все великое земное
Разлетается, как дым:
Ныне жребий выпал Трое,
Завтра выпадет другим…
Впрочем, будем честными, Жуковский, как и иные классики, писал, ориентируясь не на гимназистов, а на взрослую искушенную публику...
Зато другие баллады очень даже были доходчивы и увлекательны - жуткая "Людмила", для которой любовь продолжается и за гробом:
Мчатся всадник и Людмила.
Робко дева обхватила
Друга нежною рукой,
Прислонясь к нему главой.
Скоком, лётом по долинам,
По буграм и по равнинам;
Пышет конь, земля дрожит;
Брызжут искры от копыт;
Пыль катится вслед клубами;
Скачут мимо них рядами
Рвы, поля, бугры, кусты;
С громом зыблются мосты.
А как была хороша "Светлана" - именно после чтения "Людмилы"! Страшное гадание оборачивается сном, и жених возвращается после разлуки, и будут они жить долго и счастливо... Зато картинка была точно самая жуткая!
Что ж?.. В избушке гроб; накрыт
Белою запоной;
Спасов лик в ногах стоит;
Свечка пред иконой...
Ах! Светлана, что с тобой?
В чью зашла обитель?
Страшен хижины пустой
Безответный житель.
Входит с трепетом, в слезах;
Пред иконой пала в прах,
Спасу помолилась;
И с крестом своим в руке,
Под святыми в уголке
Робко притаилась.
Вечная любовь рыцаря Тогенбурга, что отрекся от света лишь ради того, чтобы раз в день увидеть в окошке монастыря светлый ангельский лик любимой, наполняла тихой печалью...
Он глядит с немой печалью —
Участь решена:
Руку сжал ей; крепкой сталью
Грудь обложена;
Звонкий рог созвал дружину;
Все уж на конях;
И помчались в Палестину,
Крест на раменах.
И именно в этой книжке я впервые, кажется, прочитала "Лесного царя", ещё не зная, что это вольный перевод произведения Гёте - впрочем, я не знала, что и "Людмила" на самом-то деле "Ленора" Готфрида Бюргера...
Но разве мог оставить равнодушным сам ритм - "Кто скачет, кто мчится под хладною мглою": это же топот копыт! А в двух последних строфах как нарастает напряжение, как ускоряется ритм, чтобы неистовый галоп разбился о безнадежное "Ездок погоняет, ездок доскакал, В руках его мертвый младенец лежал"!
Вполне понятной была и баллада "Замок Смальгольм, или Иванов вечер" - романтика старой Шотландии, и тоже беззаконная любовь, наказанная Небесами, как и в "Людмиле"-"Леноре".
Не спалося лишь ей, не смыкала очей...
И бродящим, открытым очам,
При лампадном огне, в шишаке и броне
Вдруг явился Ричард Кольдингам.
«Воротись, удалися», — она говорит.
«Я к свиданью тобой приглашен;
Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит, —
Не страшись, не услышит нас он.
Я во мраке ночном потаенным врагом
На дороге изменой убит;
Уж три ночи, три дня, как монахи меня
Поминают — и труп мой зарыт.
Видите - ноги призрака не касаются земли?!
А "Кубок", который теперь входит в школьную программу по литературе? Особую жуть строфе о подводных чудовищах придавала иллюстрация Александра Кошкина!
Я видел, как в чёрной пучине кипят,
В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.
Про морскую гиену было непонятно, но очень интересно...
Вообще тема Божьего суда была характерной для баллад эпохи романтизма - но об этом я узнаю позже, а пока "Суд божий над епископом" (в этот раз - пересказ произведения Роберта Саути) ясно и бескомпромиссно показывал, что происходит с беззаконными людьми, облеченными властью - пусть даже они служители церкви. Неотвратимость наказания, высшая справедливость, возмездие - и не может быть прощения предавшему доверившихся...
Так, строфа за строфой, я полюбила баллады, полюбила европейский романтизм - не только за причудливую сказку, не только за страшные мистические сюжеты,которые приятно щекотали нервы, но и за героев, за их чувства, за верность идее, идеалу, любви, за противостояние обстоятельствам, за силу бросать вызов Земле и Небу.
Так Василий Андреевич Жуковский попал в число поэтов, которых я с удовольствием читала в школьные годы - уже не в детских книжках с картинками, а во взрослых сборниках. Так, не подозревая сама, я сделала шаг к Шиллеру, Гёте, Вальтеру Скотту и прочим поэтам сентиментализма и романтизма...
Засим, судари и сударыни, позвольте откланяться. Будьте здоровы и веселы.
Остаюсь преданная вам всей душой Умная Эльза.
