1941 год
Пятилетняя Танечка подошла к маме и тихонько прошептала:
- Мамочка, а нашу бабу Дуню расколдовали?
- С чего ты взяла? - внимательно посмотрела на нее Анна и улыбнулась.
- Ну она всегда нас называла нехристями, а сейчас говорит: иди, Танечка, молочка выпей. Это вчера ее тот страшный дядя с бородой расколдовал?
- Не болтай, Танюша, не была она заколдована. И колдовство - это все сказки, которые твоя баба Дуня тебе рассказывает.
- Мамочка, а на меня вчера крестик надели, где он?
- Доченька, давай это будет нашей тайной. Ты никому не скажешь, что тебе вчера крестик надевали, а то над тобой будут смеяться другие детки. Вырастешь, и наденешь.
Танюшка кивнула и убежала, Анна лишь посмотрела дочери вслед и покачала головой. А ну как председатель узнает о том, куда они вчера с бабушкой ездили! Это ведь на собрание вызовут, а то и вовсе неприятностей на голову не оберешься... А все баба Дуня.
Баба Дуня была ее бабушкой по отцу. По этой деревенской старушке не скажешь, что она была замужем за сыном купца, что платья красивые когда-то носила, да украшения.
Отец Анны, Василий, родился в 1895 году, единственный сын у своих родителей, оттого любимый и избалованный. И несмотря на достаток в семье, полученное образование и прочие блага, он встал вместе с рабочим классом и вершил с ними революцию. Отец не выдержал такого предательства со стороны сына, взял, да и отдал церкви все свое имущество, кроме дома, заявив, что сын ни копейки не получит. А уж когда в этой же церкви отказались обращаться к народу с требованием прекратить беспорядки и не провели праздничную службу, сердце Ивана Кузьмича не выдержало.
Его жена, Евдокия Степановна, очень печалилась, но все же против сына не пошла и, тяжело вздыхая, приняла судьбу.
Но все шло не так, как хотел Василий. Несмотря на то, что он поддерживал революцию, у него забрали дом и они оказались буквально на улице. Им тогда помогли Петровы, семья, которая работала у купца по найму. Петровы приютили бывших работодателей у себя в домишке, а потом и вовсе они сроднились - возмужавший и ставший настоящим красавцем в свои 22 года, Василий привлек внимание дочери Петровых, Анастасии. Свадьбу не играли, пришли в местные органы управления да поставили свои подписи. Вернее, Василий за них двоих расписался, Анастасия неграмотной была.
А уже к зиме 1918 года родилась их дочь Анечка.
Жизнь постепенно налаживалась, Евдокия, которая хорошо умела шить, пристроилась в ателье, Василий же работал в издательстве газеты на станке, печатающем тиражи. А Настя работала санитаркой при госпитале вместе со своей матерью.
В доме становилось тесновато и какими бы дружелюбными и приветливыми не были Петровы, все понимали - надо разъезжаться. Вот еще детки пойдут, куда всех класть?
Евдокия уехала первая в село, у нее жила там тетка и был вполне добротный дом. В начале двадцатых к ней приехали и сын с невесткой, потому что в городе голодно становилось, думали, на земле попроще будет. Пережили с трудом это тяжелое время, как и многие люди Поволжья, но все же смогли выстоять. Только тетка Евдокии померла, но и тут возраст сказался да болячки. Привыкнув за два года к земле, Василий и Анастасия передумали возвращаться в город - здесь и Анечка не болела, здесь проще было во многом, никто не следит за тобой, не пытается на ближнего клевету донести. Да и Евдокия за внучкой присматривает.
Василий в местном ревкомитете трудился, а супруга его на ферму отправилась.
Сама Евдокия счетоводом в артели работала и не жаловалась ни на что, вздыхая лишь иногда по ушедшим годам и скучая по красивым платьям и украшениям, которые не успела прихватить с собой при выселении из дома. А еще она скучала по церковным службам и горько плакала, когда в селе сносили купол у местной церквушки и свезли в нее мешки с зерном и мукой.
- Ох, нехристи, чем же им храм помешал? - сокрушалась она дома, после того, как увидела разрушение купола.
- Тише, мать, сейчас не время такие слова говорить. Да и вообще, сколько раз тебе твердил и сейчас говорю - нет Бога. Где он, твой Бог? Кто его видел? Все это глупые сказки, рассказанные попами.
- И как не совестно тебе такое говорить? Да чтобы язык у тебя отсох за такие слова!- она буквально метала в сына молниями из глаз и пребывала в недоумении от его слов. - Ты же крещеный, сын! Собственными руками в храм тебя относила, Соболев, большой человек, твой крестный отец. Аглая Петровна, владелица фабрики по производству обуви - твоя крестная. Мигом ты позабыл, как причащался в церкви, как исповедовался, как службы посещал?
- Тебя расстраивать не хотел, да и думал так же, как и ты. Но нашлись люди, которые привели доводы и я больше им верю.
- Тьфу, нехристь. И жена твоя такая же, лба не перекрестит. Вы бы хоть Анютку покрестили, - сердилась она.
- Еще чего! Я думаю о будущем дочери.
- Кабы думал, давно бы покрестил.
Такие споры частыми у них были, но потом все меньше и меньше. Евдокия поняла - сын и невестка напрочь позабыли о своем крещении, перестали думать о душе и давно уж сняли крестики с груди... Они служили Советской власти всем сердцем, и партия, в которой они состояли, гордилась такими людьми. Вскоре Евдокия поняла - это их дело, нечего к ним приставать, счастливы они и так, ну и ладно.
Ей казалось, что и правда время поменялось, будто не было тех счастливых для нее лет, хотя и теперь жаловаться было не на что - работа есть, крыша над головой тоже. Анютка в школу пошла, правда в соседнем селе, но все же...
А потом посыпались неприятности...
В 1932 году Василия арестовали как врага народа, но он был не виноват, на него написали анонимный донос и украли один из документов, в котором был учет урожая колхоза, что образовался за три года до этого. В стране царил голод и Василия обвинили с хищении. Евдокия к тому времени уже отошла от дел, зато сыну и невестке досталось по полной. Василия арестовали, он пытался сопротивляться и в пылу гнева даже ударил одного из НКВД-шников. За что и был расстрелян на месте.
Евдокия ходила черней тучи, но не успела она снять траур по сыну, как скончалась ее невестка Анастасия, которую заклевали в деревне, как жену врага народа.
Евдокия терпела, а вот Анастасия не могла и наложила на себя руки. Да и Анютке доставалось по первое число. Когда в очередной раз ее побили сверстники, Евдокия собрала вещи и отбыла с внучкой в соседнее село к Игнату. Игнат был ветеринаром ранее в их селе, ухаживал за женщиной, вот под старость лет она и съехалась с ним, приняв предложение. Правда, прожили пожилые люди недолго, дед Игнат ушел из жизни через два года, едва минуло ему 60 лет. Евдокии тогда было 59 лет.
- Невезучие мы с тобой, внучка. А все почему? Да потому что лба не крестим, молитвы должные не читаем. С вами и я забыла когда в последний раз икону в руки брала. Надо бы посерьезнее мне быть, - тяжело вздыхала Евдокия, глядя на подросшую внучку. - Вот отчего беда такая с нами случается? Взять, отца твоего, к примеру. Или мать, которая Бога не побоялась и в удавку влезла...
- Бабушка, ну при чем здесь Бог? А мать слаба была духом, не выдержала того, что с отцом приключилось. А про папу ты сама знаешь - злые люди оклеветали. Вон, батюшку Андрея из Семеновки арестовали. И что? В Бога он не верил? Верил, да не помог он ему.
- И то верно говоришь, да видать, испытание ему такое дано, нам, простым смертным, этого не понять.
- Да ну тебя, бабушка, не верю я во все это, - отмахнулась Анечка.
- Да потому что ты нехристь, вот и не веришь, - проворчала Евдокия.
- Бабушка, я верю лишь в то, что вижу,- улыбнулась ей Аня и вышла из дома.
Евдокия глянула в окно и нахмурилась. Неужто опять до Сеньки побежала? Ох, не доведут до добра эти гульки. А разве же семнадцатилетнюю девку удержишь дома? Ты дверь закроешь, так она в окно выпрыгнет.
И вышло так, как и думала Евдокия - Анна понесла от Сеньки, а тот как раз в армию и ушел служить. Анна родила Танечку и печалило ее то, что родители Арсения внучку не признавали, наоборот, косились на нее, да все твердили:
- Мало ли от кого ты ребенка нагуляла? А нашим Сенькой прикрыть свой позор хочешь. Нет уж, не такую невестку мы хотели, надо было все по уму - сперва свадебка, а уж после в койку к мужику прыгать.
Анна плакала, услышав эти слова. Арсения она любила, и он ее тоже и дело к свадьбе шло. А уж что до свадьбы согрешили, так то молодость и лунные теплые ночи...
Но после того, как закончился срок службы и Арсений не приехал, Анна поняла - ему не нужна ни она, ни их ребенок. Он не хотел возвращаться в город, остался служить в армии после срочной. Нагулялся, помиловался и в кусты...
- Ну что поделать, нехристь ты моя... Будем растить девку, а чего делать?
Вот так обе женщины и воспитывали маленькую Танюшку, да вот только здоровьем она была слаба, постоянно болела - то на коже что-то высыпает, то в кашле заходится, то в жар впадает.
- Окрестить бы ребенка надо, чего же она нехристью, как ты, живет? Может, оттого и хвори ее разные одолевают.
- Бабушка, опять ты за свое! Никакого крещения, она советский ребенок!
- Да кто же просит крестик на виду носить ? А молитвы над ней почитать бы надо, да святой водой окропить.
- Ерунда. Врачу надо показать.
- Да сколько можно уж девку по врачам таскать? - рассердилась Евдокия. - Толку от них как от Тузика молока! Говорю тебе - болезни все у детей по грехам их родителей.
Аня в очередной раз отмахнулась и сменила тему разговора.
Но Таня болела и болела - то одна хворь, то другая. И травки ей заваривали, и к врачам возила Анна ее в город, но не одно, так другое беспокоило девчушку. А Евдокия подливала масла в огонь, называя их часто "нехристями", напоминая внучке о том, что она и ее дочь не крещеные.
И в конце концов, летним вечером, глядя на Танюшку, которая легла спать не поужинав, Аня повернулась к бабушке и произнесла:
- Ну давай окрестим. Да как все сделать, чтобы никто не знал? Да и церквей нет даже в ближайших селах.
- Любка давеча ездила в Марьино, там батюшка живет, попросим, он Танюшку нашу и окрестит.
На следующий день, под предлогом того, что Танюшку надо снова показать врачу в городе, Евдокия и Анна выехали с девочкой из села.
Отец Александр покрестил девочку у себя дома, надел на ее шею веревочку с крестиком и к вечеру они уже были в своем селе.
Больше всех была довольна Евдокия - правнучка у нее крещеная, все вышло, как она и хотела. Эх, как бы внучку еще уговорить...
Анна удивлялась - Таня и правда стала меньше болеть. Тут и не скажешь сразу почему. Врач Ирина говорит, что девочка переросла некоторые хвори, травница баба Лида верила, что в ее снадобьях дело, а Евдокия была уверена - после того как окрестили, внучке лучше стало.
22 июня 1941 года они были в поле на сенокосе, как вдруг прибежала Любка соседка и со слезами на глазах передала то, что говорили по радио.
Вечером Евдокия и Анна плакали, сидя за столом.
- Ох, горе горькое, за что же нашу страну такие напасти одолевают? А все потому что одни нехристи кругом. Бога забыли, лба не перекрестят... - причитала Евдокия.
- Хватит, бабушка!- рассердилась Анна. - В 1914 году люди храмы посещали, каждый почти был крещеным, и что? Помогло это? Или мало у нас сражений было в стране? Никак это не связано, никак...Одно думаю - у нас ни одного мужика в доме, а вот у Любки соседки трое парней. Как пить дать - заберут. Тем более, Петька в финской воевал.
- Ох, бедная Любанька. Не дай Бог..
Но Любкины дети ушли один за другим сражаться с врагом. Младшенького, Васю, забрали в сентябре, аккурат через две недели как на Петра похоронка пришла. Любка платок черный не снимала...
А весной 1942 года Анна пришла домой и тихо произнесла:
- Забирают меня, бабушка.
- Что? - пожилая женщина аж подпрыгнула с лавки. - Не может быть, не может быть! Ты же баба, тем более, с ребенком!
- Танечка не грудная, ей уже шесть лет. С утра председатель пришел и говорит: поступило распоряжение отправить с нашего села пятерых женщин. Вот и внес он меня в этот список.
- Я пойду, я с ним поговорю.
- Бабушка, не надо, сама понимаешь - с властью зарываться себе дороже. Тем более он мне намекнул - я дочь врага народа и должна доказать свою верность стране, будто сейчас мне веры нет... Об одном прошу тебя - береги Танюшку. Вот уж почти год она не болеет. Не знаю, право, что ее вылечило...Может быть и правда что-то есть. Но я знаю одно - если ты с ней, то мне не страшно будет оставлять дочь.
- Да что ты говоришь, внученька, - причитала Евдокия. - Да где же это видано, чтобы бабы под пулями бегали?
- Бабушка, поверь, там много женщин - поварихи, медсестры, даже снайперы. Да много их, которые сами пришли в военкоматы. А мне, знать судьба такая, быть призывной.
Евдокия упала на колени и обняла внучку за ноги.
- Прошу тебя, умоляю - окрестись! Спокойнее мне так будет, уважь бабку, ну что тебе стоит?
Анна посмотрела сверху вниз и увидела в глазах бабушки такое отчаяние, что не могла отказаться. Она просто молча кивнула и подняла бабушку с пола.