- Долго что ли, маманя, они у нас квартировать собираются?
- Один Бог знает, ссыльные, кто знает на сколько их сослали?
- Больше некому что ли было взять, у нас в доме мужиков-то нет, кто нас всех кормить будет?
Бабка Матрена нет-нет, да и поглядывала на мальчонку, который тревожно смотрел кругом огромными синими глазами, быстро черпая ложкой похлебку, торопливо глотая варево из ошурков, картошки и гречки.
Сердце у Матрены зашлось, вспомнила своего сыночка приемного, Василька. Такой же был, одни голодные глазищи на худеньком личике. Пожалела его, полюбила сразу, как своего. Муж, Павел Иванович, бывало корил, мол больше, чем Сашку любишь приемыша-то.
Вздохнула, где он теперь, ее муж, где теперь ее сыновья? Вместе ли им придется воевать? София по-своему поняла вздох Матрены, наверно, пожалела, что привела их. Теперь в семье два лишних рта. И Мария, обнимая дочку, словно загораживая от беды, недобро поглядывает на них.
Матрена скупо улыбнулась
Ешь София, ешь! Энто я о сыновьях вздыхаю. Как мальца-то зовут, я и не спросила. София прожевала и только потом ответила
- Мартин, четыре года ему
- Мартын, значит, по-нашему будет. Больно уж жидким он выглядит на четыре-то года. Смотри-ка сомлел весь. Иди, положи вон на ту кровать, там будете с сыном спать.
Маруся взбурила глаза на свекровь
- Долго что ли, маманя, они у нас квартировать собираются?
- Один Бог знает, ссыльные, кто знает на сколько их сослали?
- Больше некому что ли было взять, у нас в доме мужиков-то нет, кто нас всех кормить будет?
- Прокормимся. Молчи. Никто не знает, что дальше будет, как жизнь повернется. Моего-то Павлика, свекра твоего, сослали в тридцатом, могли и меня с парнями вместе с ним выслать. Оставили и на том спасибо! Может Павла моего тоже кто-то приютил и накормил. Вернется, как я ему в глаза посмотрю, если вот таких бедолаг обижать стану.
- Ну, дык собирай теперь всех, обиженных нынче много. Тятя, небось, давно ум.р, был бы жив, написал бы, а то ведь ни словечка.
- Значит, не может написать. Живой он. Я чувствую. А ты, язык свой попридержи, а то я тебе его быстро прищемлю. София, иди доешь, остывает все!
Но женщина уже спала, лежа поверх лоскутного одеяла, обнимая одной рукой своего сына. Господи, до того худа, до того немощна, одни кости торчат. Матрена взяла с печи полосатую дерюжку, укрыла спящих. Оно хоть и тепло в избе, укрытыми спать улежнее.
София находилась в полубреду. Она то проваливалась в тяжелое тягучее болото сна, в котором тащилась по пыльной дороге, держась одной рукой за телегу. Ей то становилось невыносимо жарко, пот стекал с лица струйками. То она оказывалась в теплушке, слышала непрерывный стук колес и мерзла, мерзла от холодного ветра, дующего из окон без стекла.
Иногда София выплывала из этого состояния. Оглядываясь кругом, вспоминала, где находится, успокаивалась, видя сына, играющего на полу или сидящего на коленях у Матрены, и снова проваливалась в тяжкий сон.
Очнулась София вечером, когда Матрена с Марусей управились со скотиной, Маруся натаскала воды на завтра, а Матрена картошки сварила и подошла ее поднимать.
- Давай-ка, милка моя, просыпайся! У-у-у, я гляжу, ты пропотела вся. Сменить бы надо исподнее. Эх, помыться бы тебе, баня-то холодная, уж позавчера топлена. Может из бочки дождевой помоешься во дворе, вода-то теплая, нагрелась за день. Я сама иногда споласкиваюсь, ежели сильно вспотею.
Маруся со стуком поставила чугунок картошки на стол
- Чего это зря воду лить? Опять мне таскать на своих плечах. Дождь, поди-ка, не каженный день идет, а скотина пить завсегда хочет. Вот поедим картохи, свожу на озерцо, искупаемся, половик с сеней заодно выстираем.
- Ишь че выдумала! Там коровы пасутся уже месяц, одна мочажина от озера-то осталась. Пойдем, София, воды в таз тебе налью, в сараюшке помоешься, из ведра окатишься. Мартюшу оботрешь тряпочкой мокрой и терпит до субботы.
А ты, Марья, зря мне норов кажешь. Думаешь, Александра нет, некому тебя окоротить? Запомни, пока еще я в своем доме хозяйка. Порядки будут те же, что при моих сыновьях.
София с благодарностью посмотрела на Матрену, принесла из сеней чемодан, достала одежу и пошла во двор, взяв с собой сына. Посадив его на лавку, она сказала ему что-то на непонятном языке и ушла за Матреной в сарай.
Мальчик так и застыл, сидя на лавочке и вцепившись в нее изо всех сил тоненькими пальчиками. Кажется, он даже не шевельнулся, пока его мама не вышла из сарая. Он тут же бросился к ней и громко заплакал. София взяла его на руки, успокоила, целуя в щечки и что-то ласково приговаривая.
Матрена посадила всех за стол, налила в блюдечки льняного масла, хлебушка порезала, налила ребятишкам парного молока, взрослым чай из шиповника молочком забелила.
- Ты София, не удивляйся. Корова-то у нас есть, молока хорошо дает, только мы сами молоко редко, когда едим. На сепаратор к Сергеичу ходим, сметану копим, масло бьем. Из обрата творог делаем. Вот и достается нам немного молока и творогу, да сыворотки. Остальной творог и масло в город носим, на рынке продаем. Налоги платить надо, соли, сахару купить, а колхоз денег-то то ли заплатит, то ли нет.
Ешь, ешь, София! Я не к тому говорю, что мне жалко молока, просто разъясняю. И с шиповником картоха пойдет. Макай в масло-то макай, не стесняйся. Проживем, девки, не так еще живали!
Ни раньше, ни позже вкуснее ничего рассыпчатой картошки, сдобренной ароматным льняным маслом и поджаристой горбушки ржаного каравая, София не ела. Блаженство сытости после долгого голодания и уверенность, что сын ее здесь не будет голодать, успокоили сердце женщины, помогли смириться с незавидным положением на сегодняшний день.
Вечером в дом к Матрене зашел сам Ефим Сергеевич
- Здорово, хозяева! Как живем-поживаем!
- Живем, как все, Сергеич. Проходи, садись.
- Проходить не буду, тут у входа на табуреточку сяду. Зашел узнать, как ваша жиличка устроилась.
- Вроде все хорошо, не жалуется, у самой спроси, София ее зовут
- Знаю, знаю, документы видел. Ну, София, как ты?
- Спасибо, все хорошо, всем довольна.
- Надо, София, тебя на работу пристраивать. Кем на родине работала?
- Я не работала. Сначала при матушке и батюшке жила, в лавке ему помогала, а потом при муже.
- Делать-то что-нибудь умеешь?
- Шить умею, вышивать, вязать, готовлю хорошо.
- Это у нас все умеют. Пойдешь в конюшню, вон, с Марусей на пару. Одна конюхом, другая сторожем. Председатель колхоза так решил.
- Я не сумею, лошадей никогда не видела.
- Научишься. Больше некому, мужики с конюшни на фронт ушли. Маруся, а ты что молчишь?
- А че я скажу? У меня, вон, дитя, на кого оставлю? Маманя-то у нас первая работница в колхозе, она с внучкой сидеть не станет.
- Знамо дело, не станет. Вас ведь двое, пока одна в конюшне, другая с детьми. Можете вдвоем вместе работать, а ребятишек с собой. Пусть там играются, днем конюшня пустая.
Так закончился первый день ссыльной Софии. Совсем неожиданно, не приученная к тяжелому труду немощная женщина, стала конюхом в колхозной конюшне.
Продолжение читаем здесь: Глава 3