Добрый вечер, дорогие друзья!
И так, у нас с вами на канале новая повесть: «Аллея серебристых тополей». В ней я расскажу историю одной семьи, начиная с июня 1941 года и заканчивая июнем 1986 года. Надеюсь, она вам понравится. Поехали!
Глава 1.
София с жадностью вдыхала запах хлеба. Она отвернулась к окну, чтобы Матрена не увидела ее слез. Рот наполнился тягучей слюной, к горлу подкатила тошнота. Вот он, хлеб, рядом, только руку протяни. Дождаться бы, когда предложат, и есть, есть, не переставая жевать.
В июне 1941 года, в самом начале войны, в небольшое село на Вятке, прибыли несколько ссыльных из Эстонии, что было совсем не ко времени.
Только намедни село проводило на во.ну десять самых лучших, самых здоровых мужиков и холостых парней. Матери и жены еще не успели опомниться от слез, народ сидел по домам, ошарашенный этим страшным словом «Во.на»
Филька, внук председателя Сельсовета оббежал все дворы, созвал народ на срочное собрание, сообщив, что привезли ссыльных. Люди нехотя подходили к Сельсовету. Мужики расселись на бревнах, женщины стояли кучками, неприязненно поглядывая на чужаков. Мужчины все в темных пиджаках и кепках. Среди них одна женщина с мальчиком лет четырех на руках.
Бабы рассматривали женщину, перешептываясь меж собой: «А энту-то за что?», «Смотрите, бабы, какая молодая!», «Баская!», «Худа уж больно», «А зыркает-то как!»
Председатель сельсовета, однорукий Ефим Сергеич, вспотевший и раскрасневшийся от упавшей на его седую голову ответственности, встал на крыльце Сельсовета. Голос его звучал торжественно, словно он делал важное сообщение
- Товарищи, Советская власть оказала нам доверие, отправив на перевоспитание в наше село ненадежных граждан из Эстонии. Надо нам, товарищи, устраивать их как-то, придется брать на постой.
Толпа загудела, зашевелилась, послышались выкрики: «Вот и бери себе!», «Прислали, сами чуть не последний х.ен без соли доедаем», «Не нужны нам нахлебники»
Председатель поднял вверх руку
- Эх, товарищи, нет у вас никакого понятия. Людей привезли на чужбину, им, поди, тоже не сладко. Посмотрите, они едва на ногах стоят. Лексей, Мария, кто еще там? Ваших отцов тоже ведь в Сибирь сослали. Каково им пришлось, а? Может их кто-то принял в дом, миску супа налил горячего. Э-э-э, не стыдно?
Расталкивая локтями толпу, вперед вышла остроносая, востроглазая Елизариха. Встала перед председателем, поставив руки в бока и согнувшись знаком вопроса
- Ты, Сергеич, нас не срами. Вот энти – она ткнула острым пальцем в сторону ссыльных – энти враги! Советская власть зря не сошлет. Во.на у нас началась, вчера наших мужиков на фронт услали, бабы еще от слез не отошли, а нам ссыльных? Может они есть настоящие фа.исты? Не надо нам их тута!
Где-то сбоку раздался громкий голос. Матрена, крупная старуха, с грубыми чертами лица, одетая в мужской пиджак и суконную юбку, встала перед Елизарихой, словно защищая от нее председателя Сельсовета.
- Тебя кто спрашивать будет? Ты, Елизариха, за всех не отвечай. Записывай, Сергеич, я бабенку с дитем к себе забираю. Вы дальше тут митингуйте, а мы пойдем.
Она подошла к женщине, толкнула легонько в плечо и махнула рукой
- Айда, пойдем! По-русски понимаешь? Как тебя зовут?
Женщина кивнула и еле слышно произнесла: «София»
- Пойдем, где твои вещи?
Женщина подошла к телеге. Один из ссыльных помог достать ей чемодан и ящик, перевязанный крест на крест крепкой веревкой.
Матрена взяла чемодан и кликнула паренька, стоявшего неподалеку
- Илюшка, возьми кого из ребят и притащите этот ящик к нам. А мы пойдем.
София устала до последнего изнеможения, у нее не осталось сил даже ненавидеть этих людей, с которыми поневоле придется жить рядом. Хотелось есть и спать, больше ничего. Она не замечала ни цветущей сирени возле каждого дома, ни зелени травы, ни золота одуванчиков. Для Софии все серо и безрадостно.
Матрена привела постоялицу к большому новому дому, открыла ворота
- Заходи, тута будешь жить. Дом справный, сын родной, да второй, приемный этим летом только достроили. Вчерась обоих на во.ну забрали. Ровесники они у меня. Давай мальца-то, вон, рукомойник, умойся, полегчает. Сейчас в таз воды налью, ноги помоешь, пыльная вся.
Матрена протянула руки к мальчику, но он вцепился в серую от пыли кофту матери, спрятал лицо на ее груди и заплакал. Бабка щелкнула языком, напуганный больно малец, не оторвать его от матери. Намочила полотенце под рукомойником, дала Софии
- На, оботри мальчонку, сама оботрись, раз не можешь умыться. Да пойдем в дом, накормлю вас, бедолаги.
София вошла в дом и остановилась, не смея ступить дальше. По пути сюда пришлось быть в русских избах, но нигде она не видела такой чистоты. Некрашеный пол отмыт до янтарного блеска, на лавках постелены светлые домотканые половики, на окнах вышитые занавески.
Сразу у входа большая русская печь. Видно, что недавно выбелена. Над печью полати. За печью закуток с маленьком столом, над столом посудный шкаф. С двух сторон комнаты стоят деревянные кровати, застеленные яркими лоскутными одеялами, из-под которых видны белые кружевные подзоры.
Самое главное в комнате, длинный стол, стоящий рядом с лавкой у окна. На столе лежит большой каравай ржаного хлеба, наполовину прикрытый вышитым полотенцем. Рядом стоит стеклянная солонка, на эмалированной тарелке лежат деревянные крашеные ложки.
Матрена показала рукой на лавку, мол, садись! Открыла дверь в другую половину
- Марья, выходи, обедать будем! Хватит уже рыдать! Что ты загодя обревываешь моего Сашку. Вернется он, я тебе сказала. Оба вернутся. Такие, как мои парни, зазря не пропадают.
С трудом перешагнув через порог, в комнату вошла молодая женщина. На руках у нее хорошенькая кудрявая девочка. Женщина безразлично посмотрела на посторонних. Опять свекровь кого-то ночевать привела. Тащит в дом кого попало. Посадив дочь на кровать, она ушла за печку и застучала там посудой.
Матрена подошла к столу, держа поднос. Взяла каравай, прижала его одним боком к груди и стала отрезать толстые ломти от щедрой души и складывать на поднос. Еще покойный тятька ей наказывал: «Мотря, хлеб отрезай толстыми ломтями. Иной гость посовестится протянуть руку за вторым куском. Не скупись, накормишь голодного, Бог тебе вдвойне даст».
София с жадностью вдыхала запах хлеба. Она отвернулась к окну, чтобы Матрена не увидела ее слез. Рот наполнился тягучей слюной, к горлу подкатила тошнота. Вот он, хлеб, рядом, только руку протяни. Дождаться бы, когда предложат, и есть, есть не переставая жевать. Матрена поняла ее состояние
- Ты, София, бери хлебушек-то и мальчонку дай. Небось, не ели еще сегодня.
София кивнула, она уж дня три, как не ела путем. Хлеба не давали совсем, сколько баланды давали, она сына кормила. Когда оставалось несколько ложек, когда и нет. Она взяла ломоть хлеба, отломила кусочек, положила сыну в рот, другой кусочек съела сама, стараясь не торопиться и жевать медленно
Бабка покачала головой
- Ой, беда с этими городскими! Дай ты ребенку кусок в руки, пусть ест. Небось, мимо рта не пронесет. И сама ешь путем, вижу ведь, что голодная, кого стесняться-то? Марья, ты скоро там с похлебкой-то?
- Да, несу я, маманя, несу! Куда так торопишься, еще до обеда полчаса.
- Люди голодные, с дороги, ждать что ли им, когда обед настанет?
Мария вынесла чугунок с похлебкой, тарелки. У Матрены в доме не принято есть из общего котла, каждому суп в отдельную плошку наливают. Бабка налила располнехонькую плошку похлебки, поставила перед Софьей.
- Ешь досыта, оголодала вся, отощала. Ниче, в наших краях голода нет, проживем. И парня твоего откормим, сама удивишься, какой выделается гладкий.
Продолжение читаем здесь: Глава 2
