Это сейчас мы называем этот дом старинным. А в 1914 году, когда здесь появилась Марина Цветаева, он был вполне еще новым, пятидесяти лет, этот московский доходный дом на четыре семьи: две квартиры на первом этаже и две – на втором.
Цветаева пришла сюда по объявлению в газете.
Квартира номер три с причудливой планировкой пришлась ей по душе – она оказалась трехэтажной, окна в комнатах и потолке были разного размера и формы, в общем, всё не как у людей.
Листайте:
Прихожая разбегается в трех направлениях: стеклянная дверь в срезанном углу ведет в столовую, рукав коридора – в комнату, другой рукав – к лестницам наверх и вниз – к черному ходу.
Цветаева так описывала квартиру:
«Входишь. Передняя какой-то странной формы, вся из углов, потому что одна дверь впереди, одна – наискось, стеклянная, справа – темный коридор. Потолок – высоко, на этом месте всё начинается».
В этой квартире Марина Ивановна прожила восемь лет, вплоть до отъезда в эмиграцию.
Первые годы жизни, до революции, были благополучными.
В гостиной за столом, стоящим точно под потолочным окном-колодцем, часто собирались гости. Старинная мебель красного дерева в стиле ампир, круглый обеденный стол, камин – уютное, слегка буржуазное, типично московское жилье.
Листайте:
Над камином – портрет отца, Ивана Владимировича, основателя Музея Александра Третьего, ныне известного как Пушкинский. Раньше камин был облицован ониксом, а каминную полку украшали часы в виде верблюда и бронзовый бюст Пушкина.
Из столовой двери ведут в проходную комнату с роялем, доставшимся Марине Ивановне от матери-пианистки.
Тот, что стоит здесь сейчас – кабинетный рояль конца 19 века, а его предшественник был выменян в голодные годы на мешок ржаной муки. Портрет Бетховена над ним – точно такой, как висел в доме Цветаевых в Трехпрудном, его можно увидеть на фотографии юной Марины за роялем.
Из этой комнаты пройдем в комнату Марины Ивановны
- комнату-кабинет,
многоугольную, небольшую, странной формы – увидев ее, Цветаева очень обрадовалась:
«Я вошла – моя, понимаешь? Такая странная комната и такая родная. У окна во двор – оно под углом с Алиным – я поставлю мой письменный стол, больше ничего, собственно. Люстру повешу, я еще не купила, куплю маленькую, непышную. Да, и диван у стены, против двери, справа за спиной, когда за столом буду сидеть. Стена как-то изгибается непонятно, и справа углубление, нарочно для шкафа, и такой угол в этой комнате – она маленькая, но в ней дух дома».
Листайте:
Ариадна Эфрон: «В многоугольную, как бы граненую комнату эту с волшебной елизаветинской люстрой под потолком, с волчьей, немного пугающей, но манящей шкурой у низкого дивана я входила с холодком робости и радости в груди. Марина позволяла посидеть и за ее письменным столом, втиснутым в простенок у окна, за которым всегда ворковали голуби, почтительно полюбоваться портретами Сары Бернар и Марии Башкирцевой… Иногда Марина заводила бабушкину музыкальную шкатулку с медным игольчатым валиком…»
Нынешняя обстановка воспроизводит ту, что была: мебель и вещи на тех же местах. Большой письменный стол второй половины 19 века принадлежал мужу тетки Сергея Эфрона.
Над низкой широкой тахтой – портрет Сергея Яковлевича работы Магды Нахман.
С комнатой Цветаевой граничит самая большая и светлая комната в квартире –
детская дочерей Цветаевой Али и Ирины.
Обстановка частично переехала сюда из родительского дома в Трехпрудном переулке, но практически всё было утрачено в годы Гражданской войны, а комната какое-то время была необитаемой – ее невозможно было протопить.
Сегодня в детской можно увидеть туалетный столик и зеркало из квартиры Цветаевой.
Готовясь к отъезду в эмиграцию, она распродала всё, что не успела порубить на дрова в страшные послереволюционные годы.
Столик и зеркало конца 19 века у нее купил красноармеец Николай Поленов, служивший в расположенной поблизости военной части. Он увез вещи в свою родную деревню Чернеево, где десятилетия спустя их отыскали и выкупили коллекционеры.
Над детской кроваткой висит коврик «Дети», созданный в 1950х годах Ариадной Эфрон после возвращения из ссылки.
Большой сундук музей принял в дар от семьи Тарковских.
Книжный шкаф и киот переданы музею наследниками Анастасии Цветаевой. В нем – копия игрушки «Троице-Сергиева Лавра» - подобная была когда-то у Али:
«Я была потрясена этим игрушечным городком, который можно было видоизменять по своему желанию. До этого были у меня только кубики. Лавра эта была у меня до самого отъезда за границу. Я долго потом жалела свою Лавру и вспоминала о ней».
В кабинет Сергея Эфрона на верхнем этаже квартиры можно пройти по узенькой и крутой внутренней лестнице.
По сути, это - часть мансарды с очень необычным окном: болея туберкулезом, Эфрон нуждался в свежем воздухе. Здесь он готовился к экзаменам, будучи студентом Московского университета, но довольно скоро кабинет опустел – хозяин его отправился на фронт.
В самое страшное послереволюционное время Марина Ивановна с дочерьми спасалась в этой небольшой комнате, единственной, которую она могла протопить – нижние комнаты были слишком велики.
Здесь она написала девять поэм, шесть пьес и бесчисленное количество стихов – и это при том, что ей приходилось в буквальном смысле выживать, борясь с чудовищным бытом того времени.
Эта комната раньше имела выход на крышу, поэтому в стихах Цветаевой она была воспета как "чердачный дворец", у нее есть строки: «Забудешь ты… чердак-каюту / Моих бумаг божественную смуту…».
На этом же этаже находится и просторная кухня, ставшая после революции общей – квартиру уплотнили. В последний год перед отъездом в Чехию хозяевам принадлежали лишь три нижних комнаты, в остальных жили посторонние люди.
Листайте:
Квартира и сам дом уцелели истинным чудом: на рубеже 80х-90х годов прошлого века было решено дом снести, и только лишь благодаря невиданному упорству Надежды Ивановны Катаевой-Лыткиной, жившей на первом этаже, дом удалось отстоять.
Затем же, при поддержке Фонда культуры и академика Лихачева здесь обустроили музей Цветаевой, который и открыли к ее столетию – в 1992 году.
Еще о Марине Цветаевой читайте:
