Под забором (продолжение)

Повесть Бориса Панкова

10

Но и забыть предостережения заключенных он не мог.

Опомнившись, он испуганно почти прокричал:

- Честно вам признаюсь, люди, что я не бросал камень в портрет гражданина Сталина. Нет, не бросал! Как мне, калеке, до него добраться?..

Судья строго посмотрел на обвиняемого, затем перевел взгляд на проку­рора. Они словно обменялись невидимыми сигналами.

Прокурор спросил, обращаясь к обвиняемому:

- Гуров, вы признаете себя виновным или по-прежнему будете отрицать свое преступление? - Прокурору хотелось быстрей закончить это судебное заседание, поскольку на очереди был еще и вор-карманник.

- Нет, я не признаю своей вины, - упрямо ответил Гуров.

Я совершил преступление случайно, без всякого на то умысла. - Гуров бо­ялся, что его могут вновь оправдать и ему опять придется побираться по городу и ночевать с крысами в трущобах.

- Повторите еще раз, как у вас получилось в действительности, - строго спросил прокурор.

- Я шел, уже не помню куда и зачем. Я шел, - сбиваясь, снова повторил Гуров. - Я шел мимо Дома офицеров, и в этот момент со стены срывается портрет гражданина Сталина и падает на землю. Бежавшая мимо собака стала мочиться прямо на портрет. Я, конечно, не выдержал и запустил кирпичом в поганого пса. Он с визгом бросился в сторону, а мой камень вместо собаки угодил в портрет.

Когда Гуров обронил последнюю фразу и понял смысл сказанного им, ему начало грезиться, что он сходит с ума. Казалось, все эти слова, словно глумясь над ним, произнес за него кто-то другой. От страха захотелось провалиться сквозь землю. Однако следующая мысль придала ему уверенность: «Может, подумают, что я спятил?! Тем лучше, с дурака и спросу меньше».

Судья, поморщившись, повернулся к стене, где также висел портрет Ста­лина.

- Вы, подсудимый, рассказали нам сейчас анекдот про собаку и самого себя.

- Он наврал вам! - крикнул вдруг свидетель, которого в это время ввели в зал.

— Расскажите, как вся эта история с портретом происходила на самом деле, - вежливо обратился к нему судья. - Но помните: вы должны говорить суду правду и только правду и ничего, кроме правды. Дача ложных показаний карается по закону.

Свидетель, остановившись напротив судьи, дрожащим голосом произнес:

- Я шел мимо Дома офицеров.

- Когда вы шли? Назовите точную дату, если помните? - потребовал судья.

- Точно я не помню, но приблизительно эта история произошла около месяца тому назад, в обеденный перерыв, потому что я сам спешил в столовую, расположенную неподалеку от моей работы. И вот этот гражданин, - он указал рукой на Гурова, - схватил половинку кирпича и злобно запустил ее в висящий на стене портрет товарища Сталина, ругаясь при этом нецензурной бранью. Он кричал оскорбительные слова в адрес вождя.

- Какие это были слова? Можете повторить здесь, в зале суда? – попросил судья.

- Не бойтесь, говорите! - вдохновлял его прокурор.

Свидетель, немного осмелев, довольно громко проговорил:

- Он крикнул: «Варвар, заморил голодом нас, калек-фронтовиков! Вот тебе, получай, гад! И никакой собаки в тот момент там не было. Камень, ударившись о портрет, упал на землю, а на портрете на месте удара осталась вмятина. - От волнения у свидетеля часто пропадал голос, слова звучали невнятно, растянуто.

На это обратил внимание защитник.

- Граждане судьи! - разгневанно произнес он. - Свидетель находится в нетрезвом состоянии. Резвы вы не видите, что он едва ворочает языком. Требую проведения медицинского освидетельствования!

- Он вполне трезв. Я сам убедился в этом, - заявил прокурор. - Я вам запрещаю напрасно наговаривать и оскорблять свидетеля.

Защитник побагровев, замолчал. Гуров, чувствуя поддержку, глядя на свидетеля, сказал:

- Он врет! Он ничего не видел и не слышал. Его тогда вообще не было около Дома офицеров. А вот собака была и бежала около портрета, задрав хвост. И это была сука черной масти. Я хорошо запомнил цвет собаки и ее породу. Свидетель, бледный и поникший, от страха едва держался на ногах и действительно смахивал на пьяного.

- Врет, как базарная торговка! - решительно добавил Гуров.

- Обвиняемый, вам слова пока не давали! - перебил его судья. В это время судья и прокурор, как показалось Гурову, с усмешкой переглянулись. «Видимо, я слишком сильно оправдывался, и они мне поверили, - настороженно размышлял Гуров, - как бы снова не освободили?!»

Он так глубоко задумался, что не обратил внимания, когда суд удалился на совещание. Только после того, как судья зачитал приговор, пришел в себя.

Как огнем прожгли сознание слова судьи: «Десять лет лишения свободы по статье пятьдесят восьмой, пункт восьмой».

— Десять лет!.. - растерянно прошептал Гуров, когда его выводили из здания суда и посадили в «черный ворон». Такой срок показался слишком большим. Однако немного спустя он уже испытывал другие чувства: «Ничего - главное, я добился своего, и теперь не нужно будет побираться и искать место ночлега». Гуров так бы ободрял себя, глядя через решетку маленького окна на знакомые улочки и трущобы.

Через неделю его отправили из тюрьмы этапом в местную городскую колонию, где отбывали срок наказания инвалиды войны, осужденные городским судом.

Просим оказать помощь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752

Рекомендуемое пожертвование за одну публикацию – 10 руб.

эпилог

Гуров освободился через шесть лет, по амнистии в связи со смертью Сталина.

До конца своих дней он обосновался около ворот городского базара, выполняя мелкий ремонт обуви, ловко орудуя одной рукой. В зоне его хорошо обучили этому ремеслу.

После освобождения он с удивлением узнал, что из его прежних знакомых-инвалидов почти никого не осталось в живых. Лишь Тетеркин устроился работать продавцом в скобяной лавке. Он и сообщил Гурову некоторые подробности. Оказалось: Захар связался с какой-то воровской бандой, грабившей магазины и квартиры. Он был наводчиком, поскольку хорошо знал городок и многих жителей. Его случайно застрелили милиционеры, когда устраивали засаду на грабителей. Суворкин перепил денатурата и скончался прямо в церкви. Боев куда-то исчез из городка и о нем никто ничего не знал... Старшину Паршина уличили в получении взяток от карточного шулера и он «отхватил», как выразился Тетеркин, «десятку».

Гуров узнал и другие, неприятно поразившие его новости. Его деревню полностью снесли, и место, где она находилась, распахали. Он наведывался в родные края, но ничего, что было связано с его скорбной памятью, уже не смог отыскать. В соседней деревне ему тогда рассказали, что Катерина Покровская после освобождения забрала своего сына из детского дома и переехала жить в большой город.

Проживал Гуров во времянке одинокой старушки, снимая постоянно у нее угол. После ее смерти жилье перешло к нему по завещанию.

Гуров не жаловался на жизнь. Всегда угрюмый и молчаливый, он коротал дни на базаре с утра и до позднего вечера, не зная выходных. Сухо обменивался приветствиями со знавшими его людьми и очень не любил рассказывать о своем прошлом. Поэтому мало кто знал, что пережил этот человек и какая судьба у него за плечами.

Когда его не стало, завсегдатаи базара спрашивали друг друга: «Куда делся сапожник?» — так величали Гурова окружающие. Узнав о случившемся, грустно качали головами, потом быстро о нем забывали... Так забывала и целая страна о сотнях тысяч калек-страдальцев, выживших после чудовищной испепеляющей войны и окончивших свои дни нищими под забором. О них уже не вспомнят и теперь: в суете новых глобальных проблем и потрясений — не до них. Господи! Помилуй их души! Аминь.