Я перечитал письмо ещё раз. Ни в чём не было логики. Мать, похоже, сильно помешалась. Единственное письмо за четыре года войны. И как удачно пришло. И с какой замечательной новостью.
Я посмотрел на часы – пора готовиться. Скоро в вычисленном месте будут русские. Их предали за банку сгущёнки, кто бы мог подумать. Еда, то есть её вечная нехватка, туманила мозги. Ну и, кроме того, – многочисленные звания и богатства, которые мы обещали перебежчикам. Слава, деньги и голод - вечные двигатели побед. Как и вечные двигатели – предательства.
Пока я шёл к выстроенному для задания отряду, бойцы видели, как я в ярости пнул тяжёлую бочку, отчего она подпрыгнула и покатилась.
Они стояли опешившие и боялись даже глазами со мной встретиться. «Чёртов мерзавец», – рвалось во мне во все стороны, пока я с каменным лицом и абсолютно ровным голосом повторял распоряжения. «Всё понятно?». «Яволь!» – вздёрнулось к синему небу.
Холодную голову. Иметь холодную голову. Во всём. Всегда. Убьют – не больно. И в бой – не страшно. Ничего и нигде не страшно.
Я вёл за собой сто человек.
***
Но в этот раз не получалось. Я думал об этой малодушной сволочи – о моём брате, который умер полтора года назад, а я всё ждал его писем.
Кроме того, кто-то подмочил мою репутацию: вчера я получил выговор в письменной форме, что якобы ни за что наказываю людей и даже отпускаю партизан. Это я-то. Ах, это, должно быть, донос того глупоголового Эрнста Кальдерунга. Много он понимает в куриных яйцах…
Злила меня и мать. Хоть бы слово, как я и что я. Вилли и мёртвый – её любимчик. Я уж думал, что время всё ставит на свои места. Первое письмо за столько лет. Ненавижу родителей. Ничто не сблизило меня с ними за это время. Наоборот, я даже радовался, что это закончилось: ежедневное лицемерие дома, вечные каверзы над обоими, только бы они меня, наконец, заметили…
– Капитан, удача! – после долгой засады Эрвин, наконец, махнул вперёд, прервав мои размышления.
Мы быстро окружили русских, мирно поедающих свой последний ужин. Видимо, у них тут была вечеринка: весело, взахлёб о чём-то болтали, будто сто лет не виделись.
Когда они заметили нас, было поздно. Бог мой, в самом деле, наш успех оказался выдающимся! Мало того, что здесь два отряда взяли, так ещё и генерал попался, и карты, и рации, и…
– Капитан, Белобрысая Бестия!
Ко мне тащили её. Она упиралась и оглядывалась без перерыва:
– Папа! Папа!
Неужели? Да, она. Белокурая принцесса в потрёпанном штатском.
– Капитан, наконец, повесим эту дьяволицу! Это же она? Она?
Я, видимо, вконец очерствел. Даже веко не дрогнуло, когда её увидел. Она выпила немало моей крови за эту войну. Она такая же, как мой братец и мои родители. Люди одинаковые. И я – точно такой же, как они. Я за всё с ней расквитаюсь, иначе она просто меня сдаст. Расскажет о тридцать девятом, о встречах, когда я её отпустил…
Меня даже трибунал не пугал уже, но надо ведь жить, пока эту жизнь не забрали.
Она увидела меня, моё неподвижное, бесчувственное лицо. Того и гляди, она назовёт меня по имени. Эта третья встреча станет роковой для неё, я не железный.
Она оглянулась на толпу метрах в десяти от нас, но не смогла найти искомое и снова закричала: «Папа!». Я подошёл и наотмашь ударил её. Она потеряла сознание. Так и есть. Я ничего не почувствовал. Брестские сказочки остались только в снах.
Я велел советскому начальничку и его прихлебателям выстроиться в шеренгу. Да, это он – Наташин отец, чьи глаза были полны слёз и отчаянья:
– Спаси её, – сказал он по-русски.
Вы вмешаетесь: генералов расстреливать нельзя! Кто сказал? Моего папашу повесили не моргнув глазом. Может, я просто возвращаю должок.
Сволочь Вилли. И две проклятые особи, меня породившие. Сволочь Рыжий. Мерзавка Белобрысая Бестия...
– Спаси её, – услышал я снова.
Я посмотрел на генерала – и махнул. Напротив встали мои ребята.
– Спаси её, умоляю! – он плакал, а я сжал челюсти, шевеля ими от злости.
Я отдал последнюю команду. Синхронно грохнули выстрелы.
***
Не переставая, я шевелил сжатыми челюстями, когда мы возвращались. Я должен покончить с Бестией для своего же блага. Только моё благо имело значение. Особого смысла в жизни давно не ощущалось, но я должен был порадовать фюрера. Вот это было важно. Если не я, то кто.
Как только мы ступили в посёлок, Бестию потащили не в камеру, как я велел, а к штабу.
– Эй! Это что такое? – стал я у них на пути.
Из штаба вышел штурмбаннфюрер – старший по званию.
– О, да у вас отличный улов, господа! Капитан Бройт, Ваша работа?
– Так точно, – вытянулся я.
– Её – на допрос, – махнул старший моим помощникам, которые держали беспамятную жертву. – И Вы, Бройт, тоже должны присутствовать.
Он улыбнулся мне как верному слуге, который всегда умирал вместе со своим господином.
***
Её привели в чувство. Я готовился к худшему. Как меня убьют? Повесят? Расстреляют? Или выгонят душу из тела долгими пытками? Что со мной будет, как только она откроет рот? Она уже заметила меня.
Её подняли на ноги.
– Имя? – нога на ногу, сидел довольный старший и разглядывал Бестию.
Он махнул переводчику, поскольку девчонка молчала. Я замер.
– Ваше имя, – повторили ей на русском.
– Она гораздо моложе, чем на рисунке, – показал старший помощникам знакомый всем нам портрет. – Ну, так что? Давай же знакомиться, красотка.
Мы заметили, как презрительно искривились её губы, каким насмешливым стал взгляд. На её лице красовался синяк от моей пощёчины.
– Она, что, глухая? – удивился старший и вскочил.
Переводчик и был тем, кто передал нам информацию о встрече русских отрядов. Он услужливо сообщил:
– Наталья Пегова, семнадцать лет, дочь русского генерала, родилась в Ленинграде, отлично знает немецкий.
Она посмотрела на стукача:
– Молись, чтобы я умерла сегодня, иначе найду и задушу собственными руками.
Парень испугался и отступил, губы его задрожали:
– Я лучше за тебя помолюсь, тварь! – и продолжил. – Не является ни солдатом, ни партизаном, действует в одиночку. В сентябре сорок первого года зафиксирован первый случай убийства.
– Как именно?
– Что? – вздрогнул парень.
– Как именно могла убить пятнадцатилетняя девка?
– Она ставила ловушки.
Бестия очень выросла. Не осталось и следа от той пигалицы. Я смотрел на неё краем глаза. Волосы её слегка потемнели, став из белых пшеничными.
Старший всё ходил вокруг неё, оценивая товар. Её кожа сияла, как у сказочной феи.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь:
А здесь - начало этой истории: