Предыдущая глава
Годы не шли – бежали. Почему-то так бывает: пока молодые, кажется, что до восемнадцати лет время тянется, тянется, как ириска. Как восемнадцать стукнет, кажется, что вся жизнь впереди! До «старушечьих» тридцати еще, ого-го, сколько!
Вот и тридцать подползли. Друзья на юбилей пришли, дети под ногами вертятся, муж опять тарелку раскокал. И думается: о, Господи, тридцать лет! Жизнь прошла! Ан, нет: коллеги делают комплименты, на улице еще оглядываются мужчины, дети еще так малы и требуют внимания. Хлопотно, суетно, весело. И не болит спина, и зрение острое. И муж, заигрывая, говорит на ушко всякие неприличные слова…
Пока не грохнет сорок! Но, стоит немного привыкнуть к поговорке про «бабий век», то и сорок кажутся не такими и страшными.
А уж сорок пять – и подавно! Сама свободна, дети взрослые, муж – рядом! Или, наоборот, убегает к молодой. Главное, не рыдать – все еще впереди!
И в пятьдесят не больно. Внуки, планы, поездки, дача… Только годы – как камни с горы – несутся, и несутся к шестидесяти. А здоровье подводит. Хвори и страхи одолевают. А там – семидесятилетний юбилей. Тянут грехи. А женщины трепыхаются, верят, надеются и ждут чего-то хорошего… Но годы не жалеют никого. И жизнь кажется до обидного короткой…
***
В тихвинской квартире теперь хозяйничала Ленка. Всю свою ораву каждое лето отправляла к бабке в деревню. Люся в доме покойных Сергея и Ольги жить не пожелала – слишком большой домина. Слишком большой сад. Что она – лось, что ли? Ей и материнской избы достаточно. Обиходила десять соток земли. И хорошо!
Зимой возвращалась в город. Нечего делать теперь в деревне. Дом свекрови пустовал – ушли Колесниковы в 2012 году, один за другим. Похоронили. Люся ужаснулась: сколько народа раньше в селе жило – все тут. Смотрят с фотокарточек на Люсю и, вроде как, спрашивают:
- Ну, что? А ты к нам когда? – Танька Федорова, смешная подружка молодости, улыбается с портрета…
Хоть волком кричи!
Вообще, в уныние дети впадать не давали. Ленка тоже – ушки на макушке: чуть у свекровки взгляд изменится, сразу:
- Мама! Что опять? – грубовато, с недовольством. Другие посмотрят – «Хамка» - скажут.
А Люся свою хамку понимала: ворчит, бухтит для виду. А так – хорошая! Ласковой прикидываться не желает, вот и все!
- Мама, как там Фая Раневская говорила: «Лучше быть хорошим человеком, ругающимся матом, чем тихой и воспитанной дрянью!»
Это она, конечно, в сторону всяких интеллигенток камешек бросает. «Всякие интеллигентки» сажают розочки в палисаде Романова. Вот, старый пень! Сто лет в обед, а Господь все никак не прибирает! Каждые праздники выступает, в уме и в ясной памяти. Чистенький, ухоженный, почетный ветеран! Совсем старика заездили: таскают в город на круглые даты. В прошлом году на праздник пригнали к дому Романова целый оркестр, чтобы, значит, он сидел перед окошечком и слушал… Ай, Бог с ним. Пусть себе живет, хороший человек, все-таки…
А вот приживалка его… Маша разлюбезная, как всегда, на дармовщинку пристроилась.
Люсю просто зло разбирало: да как так-то? Еленка поддакивала:
- Ага, ага!
Вот такая у Люси с Ленкой партийная линия! Петя, сынок, мамину «линию» категорически не поддерживал:
- Да что вы, бабоньки, совсем с ума свернулись? Что до тети Маши доколебались, я не пойму? Сами-то, на улке живете? А, мама? Все у тебя есть! Пенсию получаешь.
- Так, маленькая пенсия-то!
- Так ведь и мы помогаем!
- Так ить и я на жопе не сижу! – Люся разобидится и уходит «дуться» в свой закуток. Ленка – за ней. И шушукаются там, и шушукаются.
Наплодили ленка с Петькой четверых. Как по заказу: троих девок, одного парня. Людка старшая, Светка, Степка (потрафили деду) и мелкая Настя. Все до одного – в родителей. В квартире – гвалт. Особенно, когда мать дневники проверяет. Тому по шее треснет, той по носу щелкнет. И ревет, и смеется:
- Мама, да где это видано, чтобы родителей в школу вызывали из-за девочки! Девочки, блин!
Люся успокаивала:
- Анька, когда маленькая была, Машке маленькой в трусы крапивы напихала! Я тоже думала – убоище. И где теперь наша Анечка? То-то!
Анна, правда, стала большим человеком: моталась по заграницам, хозяйствовала в империи ай-ти технологий. Оказалось, что ее дело – востребовано нынче, как никогда. Конечно, деньги. Конечно, власть. Конечно, полное отсутствие личной жизни. Правда, она так и не смогла бросить своего профессора. Правда, и профессор, так и не ушел от жены.
- Анечка, ну как же так, - убивалась Люся, - ты красавица, умница такая. Начальник! Ну что ты вцепилась в этого кота драного? Мало тебе моего примера?
Анна поводила влажными черными очами, стряхивала в хрустальную пепельницу длинную сигарету и лениво улыбалась:
- Мамочка, перестань. Иначе, я не буду к тебе приезжать.
Люся замолкала. Анька тащила на себе весь их клан. И путевки им, и подарки, и детям модные телефоны, и машину Пете, все волокла в семью. С Анной спорить опасно. Да не в деньгах даже дело – Люся скучала по дочери. А в последнее время чувствовала себя неловко перед ней – клуша клушей. И Ленка старалась забиться куда-нибудь. Их ведь с Анной и рядом не поставишь. Ленка перед Анькой – баба бабой, хоть Анна и не задавалась, вела себя с Ленкой ровно.
И да – Анна тоже не поддерживала Люсину «партийную линию». Будто бы сговорились с Петькой!
А дело было вот в чем. Точнее, в ком: конечно, в папаше дорогом, любимом, единственном! Ладно, разбежались со Степаном. Уж и официально, работникам ЗАГСа (куда уж вы, дураки старые) на смех, развелись. Ну, детей вырастили, что же теперь цепляться друг за дружку…
Но ведь какое паскудство: не успели развестись, так приехала Маша, подруженька заклятая. Ну, Романов скачет от радости, понятно. Но ведь Степан тоже – шмыг – к ней в дом. Свадьбу еще не справляли. Видимо, хватило ума не позориться на старости лет. Но ведь – вместе. И Романов при них, вроде папы дорогого. И все это прямо под носом у Люси! Да будет ей покой когда-нибудь!?
Ленка, та молодец, та сразу Люсину сторону приняла. А дети?
- Мама, ну что ты бесишься? Ну, живут, и живут, тебе что?
- Да как так? Да ведь это разврат!
Смеются.
- А ты, мама, за Василия Николаевича замуж выходи! – говорят.
Вот оно! Вот времечко пришло! Правильно говорят – впустили к себе Европы всякие!
- А что такого? Конечно! Давайте еще Васю позовем! Да мне стыдно его звать! Да у человека инфаркт приключится! Ой, ой, ой! Стыды!
***
Маша понимала негодование Люси. Можно было бы – она убралась на другой край деревни, чтобы только не видеть ее. Да деревня нынче, как больная речка – измельчала, скукожилась в размерах. Пока дети рядом – не думала ни о чем. Пока малыши доставляли хлопоты – не обращала внимания.
Степан приходил каждый день. Сам он жил в доме родителей. Но обедал, ужинал у Романова. Колол дрова, носил воду, чинил крышу в доме Николая Алексеевича. Любил поболтать с ним о жизни, повозиться с племянниками. И глаза Степана светились, будто омытые вешней водой.
Люся по первости с Машей и не здоровалась даже, а на Степана кошкой шипела. Хотя ведь он тысячу раз предлагал свою помощь.
- Иди, иди отсюда, - гудела Люся за забором, - мне тут еще этой… шведской семьи не хватало!
Слава Богу, дети дружили, не разбирая между собой, кто – чей. Или – чьих. То тут, то там в деревне раздавались их веселые крики. Побегут всем отрядом на озеро – визг такой стоит, хоть в монастырь от них сбегай. Драки тоже бывали. Да ведь еще и разделятся на два враждебных лагеря: парни слева, девчонки – справа. Численный перевес девочек в лице мелкой Насти помогал вырвать из загорелых кулачков пацанов крепкую победу. Это еще в олимпиаду у них веселые старты были. И чем закончилось? Ваньке зашивали бровь…
- Прекрати, Маша, кудахтать над детьми, - говорил ей Степан, - зато как шумно, как людно стало в деревне. Вон, даже Николай Алексеевич повеселел. И давление в норме у старика…
Вся эта шумная детская ватага прибегала на обед то к Маше, то к Люсе. По всей округе звенело: баба Люся, баба Маша, ба-а-а-аба-а-а! И Люсе становилось хорошо на душе, и Маше. Они даже перебрасывались какими-то фразами. А однажды Люся улучила момент, пока не было дома Степы, и принесла крепенькие кустики капустной рассады:
- Маша, не могу больше. Воткни где-нибудь у себя. Сто кустов насажала – куда мне!
***
Дети росли, их родители старели, а старики гнулись к земле. Вот и Анне стукнуло сорок три года. Господи, как? Люся посмотрела на себя в зеркало и совсем расстроилась. Василий давно не писал ей. Проморгала, все боялась показаться некрасивой. Вон, Машка тоже постарела, однако живет со Степаном – душа в душу.
После смерти Романова Степан совсем к ней переехал. Так-то и правильно. Что ей одной-то бедовать? Кто Люсе мешал уехать к Василию или пригласить его к себе? Вот то-то и мешало: порядочность. Здесь не сериал «Элен и ребята»! Выдумали тоже, мужиками меняться, тьфу! И с чего это Люся должна родное гнездо покидать? Из-за этих развратников престарелых?
А вот нате – выкусите!
Люся опять «на коне» и с шашкой наголо…
А жизнь не шла – утекала, как песок сквозь пальцы…