В следующие несколько недель после избиения Зарема в полной мере осознала, что такое ненависть. Можно ли настолько сильно ненавидеть родного по крови человека? Оказывается, можно. Ненависть стала отражением её душевной боли. Отверженность в родном доме, незаслуженные обвинения, наконец, побои – лютая обида просто захлестнула девушку. И что самое страшное – эта ненависть не проходила, разрастаясь в душе с каждым прожитым днём; от ненависти мутился разум и горчило во рту.
…Зарема очнулась в своей комнате – она поняла это по едва уловимому запаху маминых жасминовых духов, который так и не выветрился из их спальни. Сквозь ресницы девушка увидела, что кто-то склонился над ней. Приглядевшись, она узнала Зульфию – мать своей невестки. По всей видимости, она-то и перетащила избитую золовку в постель. Зарема попробовала повернуться, но попытка отозвалась в теле такой болью, что на глаза невольно навернулись слезы.
- Лежи тихо, не шевелись… Не продала бы душу шайтану, не навела бы порчу – и не случилось бы с тобой всего этого. Как случилось, что ты возненавидела мою дочь? За что ты так её прокляла?! Разве моя девочка тебя обижала? Разве она плохо относилась к тебе? Ты клялась, что ничего не делала… А кто тогда подкладывал ей под кровать тряпичную куклу в иглах? Кто подкидывал ей землю с кладбища под дверь спальни? Кто? Отвечай, мерзавка! Весь город узнал, какая змея живет здесь – ночью ворота смолой вымазали! О, Аллах, в чей дом ты отправил мою дочь!
Еле шевеля разбитыми губами, Зарема прошептала:
- Клянусь могилами своих родителей… Я ничего не делала ни вашей дочке, ни её ребенку…
- Клянется она… А почему девочка родилась такой же, как ты?! Да если бы такой же! У нее не просто заячья губа – ещё и волчье нёбо! И лицом – твоя точная копия!
Зульфия, не выдержав, разрыдалась. Она еще долго сидела подле кровати девушки, проклиная Саидат, втянувшую её семью в этот брак, слабовольного зятя – за то, что не мог найти управу на свою сестру-колдунью, потом добралась и до самой Заремы... Наконец её рыдания и проклятия стихли. Повисла гнетущая тишина.
Девушка лежала на животе, так как вся спина и ноги были в кровавых волдырях от ударов ремнем. В некоторых местах волдыри полопались, причиняя ей неимоверные муки. Но Зарема, сжав зубы, превозмогла себя. Поднялась с постели и, держась за спинку кровати, чтобы не упасть от слабости и головокружения, сказала Зульфие:
- Надо было сделать это раньше, но я по своей наивности и не предполагала, что все так серьезно… Через неделю, в следующую пятницу, сразу после рузмана в мечети, приведешь сюда имама и двух свидетелей-мулл. Я поставлю точку в этих лживых обвинениях. Я не колдунья и не наводила никакой порчи! В пятницу я поклянусь в этом перед свидетелями на Священном Коране! Как встану на ноги, как заживут мои раны, я тут же уеду из этого дома навсегда. Оставлю все твоей ненасытной дочери и моему подкаблучнику-брату. Пусть живут долго и счастливо! Аллах свидетель, даже теперь я не желаю ему зла. А сейчас – убирайся из моей комнаты! Пошла вон!
Зарема схватила стоявший рядом стул и что было силы швырнула его в Зульфию. Женщина в ужасе выбежала из комнаты, а девушка упала на кровать и разрыдалась.
Всю ночь Зарема не могла уснуть от невыносимой боли. Анальгетики помогли ей ненадолго. Девушка встала и, как могла, обтерла раны разведенным с водой спиртом, потом засыпала их стрептоцидовым порошком, чтобы быстрее затянулись. Стало чуть полегче, и под утро она заснула, время от времени просыпаясь от нечаянного движения во сне, которое сразу напоминало о вчерашнем избиении.
Целую неделю Зарема практически не выходила из своей комнаты. Ей было абсолютно все равно, что творится в сарае со скотиной, кто приготовит еду и уберет в доме, постирает белье и одежду. В её голове выстроился отчетливый план будущей жизни, в которой она не видела себя в родительском доме, под одной крышей с братом и его семьей. Когда побои немного заживут, она сразу позвонит Карине и уедет от ненавистных ей людей. Девушка слышала, как в доме хозяйничает тёща брата – убирает, возится на кухне… Слышала, как привезли из роддома сноху с ребенком. Зарема не вышла из комнаты – ей было все равно. В эти дни она поняла, что нет на свете ничего страшнее, чем собственное равнодушие. Ни ненависть, ни злость никогда не смогут его превзойти. Нельзя доводить человека до равнодушия. Назад дороги оттуда нет.
Через неделю, когда следы побоев почти сошли с лица, а раны от ремня затянулись настолько, что можно было надеть платье, девушка вышла на кухню, где сидели брат с женой и его теща.
- Завтра рузман… Я хочу, чтобы вы пригласили сюда имама и свидетелей. Надо покончить с вашей клеветой, хотя ваше мнение меня абсолютно не волнует. Сразу после этого я уеду. Живите, как считаете нужным, а я отныне – круглая сирота, и семьи у меня нет. Если вы никого не приведете и не дадите мне возможность поклясться на Коране в своей невиновности, я сама пойду в мечеть и расскажу обо всем имаму.
Ответом ей была гробовая тишина.
Вернувшись в комнату, Зарема начала собираться в дорогу. Карине она позвонит уже из Махачкалы, когда купит билет на ближайший поезд до Москвы. Денег у нее достаточно, и не стоит беспокоить подругу по мелочам.
На следующий день, проснувшись ближе к обеду, девушка сразу провела ритуальное омовение, понимая, что необходимо иметь не только чистые помыслы, но и чистое тело, чтобы можно было прикоснуться к Священной Книге.
К счастью, отёки на её лице постепенно спадали, синяки из сине-багровых стали бледно-жёлтыми, но на тело она смогла надеть только оставшееся от мамы платье-балахон – благодаря свободному покрою оно почти не касалось подживающих ран. Голову Зарема повязала легкой летней косынкой, полностью спрятав под ней волосы, потому что с непокрытой головой прикасаться к Священной Книге нельзя.
Девушка понимала, на что ей приходится идти, чтобы раз и навсегда снять с себя ложные обвинения и прекратить сплетни. Даже если она уедет отсюда насовсем, как Карина, в её невиновности не должно быть ни малейшего сомнения. Зареме с трудом верилось, что весь этот абсурд происходит именно с ней, но избитое тело ощутимо свидетельствовало о реальности происходящего.
Выйдя во двор, она увидела, что Зульфия не соврала – ворота действительно вымазали смолой. Но это её уже мало тревожило. Служители мечети должны были прийти с минуты на минуту.
Девушка осторожно присела на лавочку под небольшим абрикосовым деревом и стала ждать. Она была уверена, что клятва вернет ей доброе имя, хотя мнение брата и его жены её действительно уже не волновало. От одной мысли, что племянница родилась с такими же дефектами, как и у нее, Зареме становилось дурно. На дворе двадцать первый век, а брат поддался средневековым сказкам о порче и наговорах… Но почему это случилось с ребёнком? Скорее всего, виноват генетический сбой, жертвой которого стала сначала Зарема, а теперь и малышка. Девушке было искренне жаль новорожденную. Сколько всего ей придется пережить и испытать…
Тем временем во двор вошла целая процессия во главе с имамом, который нёс Коран, завёрнутый в холщовую ткань. Следом шествовали двое мулл, затем Рамазан и еще около десяти родственников-мужчин, за которыми толпились женщины – родственницы и соседки, предвкушая интересное зрелище. Из-за забора показались любопытные лица других соседей и их детей. Этот город воистину был большой деревней – практически все знали друг друга и принимали в чужой жизни самое деятельное участие.
Девушка поднялась со скамейки. Имам остановился прямо перед ней.
Продолжение следует...
