Несколько раз уже сталкивался с таким вопросом. Впервые я услышал по этому поводу сентенции от безумно грамотных представителей Учреждения юстиции по Новосибирской области (ныне — УФРС), причём в довольно шкурном контексте. Они напрочь проиграли процесс, в котором главная претензия к ним состояла в том, что они наотрез отказывались регистрировать право собственности на основании решения третейского суда. А когда через пень‑колоду, с задержкой на 8 месяцев они, тем не менее, были вынуждены исполнить вступившее в силу решение суда государственного, обязывавшего их регистрировать право именно на основании решения третейского суда, встал вопрос о возмещении судебных расходов тому самому лицу, которое для убеждения их в своей правоте вынуждено было обратиться в суд.
И вот тут представитель этого самого Учреждения выдал нечто в том духе, что заявителя в суде представлял тот же человек, который являлся судьёй в третейском деле, а потому‑де никакого вообще вознаграждения ему не полагается, так как он не имел права быть представителем. А не имел права быть представителем именно потому что является третейским судьёй и председателем третейского суда.
Формулировка потрясала своей глубиной, особенно на фоне того, что то же самое Учреждение юстиции в другом процессе пело песню, что третейские суды не входят в судебную систему России.
Да, не входят. Они вообще не входят в государственную власть, потому что являются не институтами государства, а институтами гражданского общества, то есть как раз того, что должно иметь контроль над государством.
Но вопрос на самом деле остаётся:
может ли третейский судья, который принял решение, в дальнейшем, например, представлять ту сторону, в пользу которой такое решение принято, в процессах, в которых рассматривается это решение?
Например, председатель Новосибирского областного суда без всякой аргументации (боюсь, что разумно аргументировать свою позицию он вообще уже разучился от избытка власти и самомнения) считал, что это — совершенно недопустимо. Когда этот чиновник произнёс подобное, ему немедленно поддакнули двое других членов президиума того же суда, причём именно те же самые двое членов, которые как раз допускали в своих процессах участие прямо того же человека и в деле прямо такой же категории. Ну что ж — это дело их совести.
А как же дело обстоит с правовой‑то стороны?
До своего разрешения в суде спор находится в состоянии неопределённости. Позиция судьи или судей, разрешающих дело, также должна быть неизвестной внешнему наблюдателю. В том числе и иному суду. Позиция истца, — напротив, — известна сразу при подаче иска в третейский суд. Позиция ответчика может стать известной в ходе судебного разбирательства в третейском суде.
Но вот чего не может быть, так это не может быть неизвестности позиции суда или судьи после вынесения решения (за одним исключением, которое будет описано чуть ниже). Тут уж — извините, но позиция судьи или судей как раз изложена с исчерпывающей определённостью именно в самом тексте решения и ничего ни убавить, ни прибавить к этому уже не могут даже те, кто это решение писал.
Точнее так: изменение чьей‑либо позиции после вынесения решения не имеет никакого юридического значения.
Само третейское решение может быть двояким:
оно либо является решением об утверждении мирового соглашения,
либо оно принято в пользу одной из сторон и против другой стороны.
В первом случае, в случае мирового соглашения, суд выразил своё мнение не столько по существу дела, сколько относительно того мирового соглашения, которое ему было представлено. А это мировое соглашение есть не что иное, как результат общей воли обеих сторон. Общей, то есть каждой из этих сторон. При этом суд высказывает своё мнение не по существу такого волеизъявления, а лишь по тому — нарушает или не нарушает с его, суда, точки зрения такое волеизъявление, которое имеется в мировом соглашении, законодательство и права, свободы и интересы иных лиц, насколько это видно из материалов дела. Мнение судьи по существу самого спора и по поводу изначальных позиций сторон такого спора остаются при этом неизвестными.
Во втором случае дело обстоит куда очевиднее: суд именно высказывается по поводу существа спора, занимая полностью или частично позицию согласия с одной из сторон спора.
Если рассматривать дальнейшее движение производств, связанных с третейскими решениями, то становится ясно, что никто после того, как дело разрешено в третейском суде, не может рассматривать при неуничтоженном третейском решении этот самый спор, по которому и велось дело по его существу. Любое рассмотрение, в порядке ли ГПК РФ, АПК РФ ли никак не может быть рассмотрением самого спора, а исключительно — рассмотрением внешних для решения и спора обстоятельств и лишь в той мере, в какой они касаются решения и рассмотрения спора. Но, подчёркиваю, не самого по себе спора; его касаться вообще нельзя. Нельзя, например, давать оценку позиции истца или ответчика, доказательствам, которые они представили; даже нельзя говорить о том, верно или нет третейский суд применял тот или иной закон, оценивал те или иные обстоятельства… Словом, не следует забывать, что государственный суд при рассмотрении дела в порядке, установленном законом, не есть суд следующей инстанции по отношению к третейскому суду.
Но что при этом при всём окажется нарушенным, если вдруг судья, который рассматривал в третейском суде названный спор, предстанет перед государственным судьёй в качестве представителя взыскателя?
То, что не нарушается при этом никакая норма закона — вполне очевидно тем, кто такой закон вообще читал (экс-председатель Новосибирского областного суда В. Михайленко тут не в счёт — он обладает таким самомнением, что и не считает, поди, должным соизмерять его с законодательством, а уж анализировать-то законодательство он, кажется, давно разучился; ко всему прочему он никогда не был нормальным цивилистом). Напротив, в ФЗ «О третейских судах в Российской Федерации», в ст. 13 было сказано буквально следующее:
1. …
2. Полномочия третейского судьи прекращаются после принятия решения по конкретному делу. В случаях, предусмотренных статьями 34 — 36 настоящего Федерального закона, полномочия третейского судьи возобновляются, а затем прекращаются после совершения процессуальных действий, предусмотренных указанными статьями.
3. …
Ну, может что‑то было в ст.ст. 34‑36 названного закона?
Нет, эти статьи опять‑таки никак не касаются действий, которые могут оказывать влияние на существо уже вынесенного решение.Там говорится только либо о том, о чём суд не высказался в решении (дополнительное решение), либо о разъяснении решения, либо об исправлении описок, опечаток и арифметических ошибок. И всё. О возможности изменения или обсуждения позиции по существу дела с юридическими последствиями такого обсуждения нет в законодательстве ни слова.
Но вернёмся к решению третейского суда. После того, как решение принято, позиция третейского суда по существу спора или остаётся принципиально неопределённой (мировое соглашение) или же она чётко выражена в пользу взыскателя. Но во всех случаях она неизменна. Даже в неопределённости своей.
Предположим теперь, что человек, бывший третейским судьёй, вдруг получил доверенность и стал представителем взыскателя. Закон при этом, как мы понимаем, никак не нарушается.
А этика? И этика, представьте, тоже. Ведь позиция этого человека как представителя при этом никак не противоречит позиции этого же человека как третейского судьи. А отчего же вдруг человек не может отстаивать позицию, совпадающую с его позицией в суде государственном, наверное, только такой умник как Виктор Иванович Михайленко знает.
Совсем, разумеется, другое дело, когда человек, бывший судьёй, вдруг становится в позицию представителя должника, особенно же в позицию, прямо противоречащую его позиции как третейского судьи (если, конечно, такая позиция была вообще высказана). Прямо вот так, как те, поддакнувшие экс-председателю В.И. Михайленко двое членов президиума, ранее совершенно спокойно видевшие того же самого человека в качестве представителя в своих процессах, где перед ними в материалах по делу мелькали его подписи как председателя суда. Нет‑нет, закон по‑прежнему тут молчит. Он не нарушен. Но вот этические нормы, а точнее — нормы морали, пожалуй, да, нарушаются (это, впрочем, касается, и тех самых двоих, но стыд, конечно, не дым — глаза не ест, а аморальность поведения члена президиума Новосибирского областного суда, вероятно, ещё не повод для порицания такого члена президиума, да?). Налицо демонстрация этакой принципиальной беспринципности, которая приветствоваться, разумеется, не может. Правда, судить о моральности позиции представителя никак не в состоянии даже экс-председатель Новосибирского областного, скажем, суда во всяком случае в самом судебном процессе. Потому что такого рода суждение человека, развалившегося в кресле во время заседания президиума областного суда в процессе по вопросам, не касающимся моральности представителя, само по себе безнравственно. Ибо это не его дело.
