(«Сердце не камень»)
Предыдущую статью я закончила вопросом о Ерасте. Этот человек, по-моему, вызывает достаточно сложные и противоречивые чувства.
К предыдущей статье я получила комментарий: «И снова я вспомнила богатую вдову Марью Гавриловну из романа "В лесах" Там она влюбилась в молодого приказчика и вышла за него замуж. А тот, прибрав к рукам всё её состояние, стал гулять и изменять ей. Боюсь, что и добрую Веру Филипповну может ожидать подобная участь. Не внушает мне этот Ераст доверия». А по-моему (не говоря уже о том, что «стальная» Вера Филипповна - совсем другой человек, нежели безвольная Марья Гавриловна), всё же Ераст сделан из другого теста, чем Алёшка Лохматый. Константин, который иногда говорит и дельные вещи, заявит ему: «Я давно совесть потерял, а ты ещё только начинаешь». «Только начинает» терять совесть (про Алёшку в момент романа с Марьей Гавриловной я бы такого не сказала)... А к чему это приведёт? Островский рисует, мне кажется, очень выразительный образ запутавшегося человека.
Его историю очень кратко поведает Каркунов: «Я у приятеля сыночка взял, обещал в люди вывести, наградить… а не вывел. И жалованье-то платил малое, всё посулами проводил… » Сам Ераст будет, вызывая жалость Веры, говорить о раннем сиротстве: «Хорошо, у кого жива родительница; а коли с детства кто сиротой остался». Вероятнее всего, так оно и было. Скорее всего, почти всю свою более или менее сознательную жизнь (ему, как указывает автор, около тридцати лет) он провёл в доме Каркунова. Как выполняет свою обязанности? Думаю, что добросовестно - не случайно Константин оценит: «Ты, по своим трудам, стоишь много».Вспомним, что, диктуя завещание, от которого затем отречётся, Каркунов укажет: «Приказчику моему, Ерасту… Пиши: ему десять тысяч!» - и возражения или удивления это ни у кого не вызовет. Сам же Ераст в конце пьесы о своей жизни скажет: «Лучше требовать нельзя; место имею отличное, две тысячи рублей жалованья получаю». Правда ли это? Полагаю, что да - ведь и Аполлинария Панфиловна, хлопоча за него, заметит: «Ему многого не нужно». Значит, нашёл место, где оценили по заслугам...
Однако же все его труды у Каркунова не получают от хозяина дóлжной оценки. В подлинном завещании он упомянут не будет, а хозяин лишь прикинет: «Можно ему что-нибудь из платья… шубу старую…» Рассуждая о предстоящем предательстве и пытаясь оправдать себя, Ераст помянет и то, что «денег на чёрный день не припасено… Да как их и припасёшь на таком жалованье?» Выходит, что служил честно, хозяйских денег присвоить не пытался. Почему не уходил? Чего ждал? Добиваясь встречи с Верой, он будет искушать её: «Кроме вас, я никому на свете не верю и никого не уважаю... Есть за мной один грех: что я больше всего на свете уважаю и люблю женщину, которая очень высока для меня; но этого я грехом не ставлю... Спасения мне нет, спасти меня никто не может… только может одна женщина, и эта женщина — вы-с!» Можно ли поверить, что только мысли о ней удерживают от самоубийства («Вот она, Москва-то река недалеко, нырнуть в неё — одна минута; но как вас увижу, совсем другие мысли у меня проясняются»)? В это не очень верю, но вполне вероятно, что именно мысли о Вере (хоть и без всякой надежды) действительно удерживали его в этом доме. Можно было бы и пожалеть, но...
Нам известно, что у него связь с Ольгой, о чём её супруг даже и не подозревает, зато всё знает Аполлинария Панфиловна, отмечая его «скромность. Вот Оленька сама мне проговорилась, а он молчит и виду не подаёт». Видно, что ни любви, ни нежности с его стороны нет - скажет же он Ольге: «Ты о тётке-то по себе судишь!.. Не сумлевайся. Она не такая, не вам чета» или «Коли твоя глупость заставляет тебя давиться, так давись!» Интересно, по чьей инициативе этот роман завязался?
Он, несомненно, ощущает духовное превосходство Веры Филипповны. Даже если не повторять того, что сказано ей, вот его размышления: «Оно точно, что хозяйка наша женщина редкостная, совсем какая-то особенная». Но почему же всё-таки соглашается на предложение Константина? Снова всё та же фраза - «За деньги, за проклятые деньги...»
Недаром, думаю, Ераст спросит: «А как ты думаешь, ежели дьявол… так кто из вас тоньше… людей-то опутывать?» Действительно, как дьявол, Константин будет искушать: «Получаешь ты триста рублей в год, значит, обязан ты воровать; хотят тебя осчастливить, дают тебе пять тысяч, а ты физиономию в сторону отворачиваешь! Мозги! Нечего сказать! Постучи-ка себя в лоб-то да вон в стену попробуй, будет ли разница?» И даже согласится, когда Ераст назовёт это дело «подлым»: «Да разве я говорю тебе, что оно хорошее? И я так считаю, что оно подлое. Только я за него деньги плачу. Разбирай, как знаешь! Пять тысяч, да на голодные-то зубы, да тому, кто их никогда у себя не видывал… тоже приятность имеют».
И станет приказчик, прекрасно понимающий всю гнусность своего поведения («И какую я теперь штуку гну, так немного это лучше, что зарезать человека»), уговаривать себя: «Как прогуляешь месяца три-четыре, а то и все полгода без места, вот и узнаешь, где раки-то зимуют. Затянешься в долги, платьишко всё размотаешь… ведь голод-то не тетка, пожалуй, в такое звание попадёшь, что после и не выцарапаешься». И очень эгоистично («А как подумаешь об жизни об своей, так оно и выходит, что своя рубашка к телу ближе») приходит к выводу: «Само собою, дурного хорошим не назовёшь; да разница-то велика: по морозу в каком-нибудь страм-пальто прыгать да в кулаки подувать или в шубе с седым бобровым воротником по Ильинке проехаться».
Когда он будет рассказывать Ольге, для чего ждёт Веру, в его словах слышится горькая издёвка - и прежде всего над самим собой: «Да мне самому-то не нынче-завтра придётся по Москве собак гонять. А как застанет Потап Потапыч жену здесь, меня-то за ворота дубьём проводит, да уж и ей наследство не достанется, а всё ваше будет. Так видишь ты, я для вас с мужем себя не жалею; а ты тут путаешься да мешаешь».
Да, он искушал Веру, даже поцеловал, и встречу назначил, а вот дальше... Мне почему-то кажется, что, несмотря на весь стыд, который он, без всякого сомнения почувствует при встрече с Верой (тут его словам «До поту меня стыд-то пробрал; да пот-то какой, холодный» верить можно, так как сказаны они самому себе), он даже испытывает какие-то облегчение, хотя и «хватается за голову». И его фраза «Стало быть, знаете теперь, каковы мы люди?» говорят о том же...
Ситуация подслушанного свидания, естественно, не нова для литературы. Можно вспомнить и Молчалина, ползающего на коленях перед Софьей, услышавшей его разговор с Лизой («Не подличайте, встаньте»). Там чётко звучало: «Ответа не хочу, я знаю ваш ответ, солжёте..»
Ераст, кажется мне, ведёт себя более достойно, хоть и трудно говорить о каком-либо достоинстве в такую минуту: «Оправданий нет, и язык не подымется оправдываться перед вами! что ж мне, плакать, прощенья просить, в ногах валяться? Так я, может, и потерянный человек, но унижаться не стану, низкости во мне нет. Всё дело налицо, ясно… уж тут нечего… Следует вам только пренебречь нами, плюнуть и уйти… и оставайтесь опять такой высокой женщиной, как вы были, не связывайтесь с такими людьми, как мы». И последняя его реплика в сцене с Верой - скорее забота о ней: «Вот, кажется, к воротам кто-то подъехал, да уж теперь вас не застанут».
А после ухода Веры его поведение куда благороднее. Не сумев выпроводить Ольгу (отметим, что он не станем отвечать на её заигрывания: «Ведь ты меня любишь, ты меня ни на кого не променяешь?» - «Нашла время нежничать»), он прячет её, а дальше во время всей сцены с «нежданными» посетителями после первой фразы «Я, Потап Потапыч, все силы полагаю» будет молчать, даже после распоряжения Каркунова «Ты, Ераст, завтра утром расчёт получишь!» только молча поклонится. И лишь Константину, указавшему, где якобы прячется Вера, скажет: «Ошибаетесь». А когда так неожиданно завершится сцена «разоблачения», наверное, именно его поступок заслуживает уважения. Константин, что естественно, ошеломлён («Ну — Ольга! Не отбегаешься, расчёт с тобой будет») и вопрос его понятен: «А с тобой как нам разбираться, как с тобой считаться будем?» И - ответ Ераста, который «вынимает вексель, разрывает, свёртывает о комок и бросает»: «Вот тебе и все счёты. Возьми свой вексель! Считаться нам нечего. Плакаться не на кого, не рой другому яму…» (возвращаясь к началу статьи, пытаюсь представить себе Алексея в такой ситуации - и не могу).
Мне кажется, что урок, полученный Ерастом, многому его должен научить. Вспомним его переживания после разговора с Верой, где он думает не о неудаче «предприятия», а о её отношении: «Ну, Константин, подвёл ты меня ловко! Во всей форме я теперь невежа перед ней, да и самому-то на себя глядеть противно. Вот так налетел! Я стыда-то ещё в жизни не видал, так вот попробовал. Эх, сирота, сирота, учить-то тебя да бить-то было некому. Вот и беда, как твёрдо-то не знаешь, что хорошо, что дурно». И очень важен вывод (ведь герои Островского не лгут, когда разговаривают сами с собой): «Нет, уж лучше бедствовать, чем такими делами заниматься!»
Зачем он приходит к Вере в финале пьесы? Аполлинария Панфиловна попросит за него: «Надо помочь одному человеку... Ему только слово ласковое». Сам он скажет: «Я пришёл затем-с… вот чтоб сказать вам, что я хорошо живу». Мне думается, что не только за этим, и не только чтобы, как он скажет, «пожалеть», - ему нужно сказать, что не опустился он, подобно Константину. Мне тут вспоминается есенинское:
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был,
И что со мною сталось!
Ведь и Ераст «сообщит»: «Я не то что другие из нашего брата, которые только и знают, что по трактирам шляться; я всё больше к умным да к образованным людям в компанию приставал; хоть сам говорить с ними не могу, так по крайней мере от других занимаюсь».
Он изменился, и изменился к лучшему - я в это верю. И именно поэтому будет просить: «Отбросьте гордость; не гоните того человека, который вас полюбит, не обижайте его!» Конечно же, это себя он имеет в виду: «Если умный человек, так он поймёт ваше теперешнее положение, будет себя вдали держать и сумеет благородным образом своего термину дождаться». Он отчасти и о себе скажет: «Да и какая ж заслуга, ежели человек от соблазну прячется? значит, он на себя не надеется. А вы всё испытайте, всё изведайте, да останьтесь чисты, непорочны — вот заслуга». Он, конечно, «соблазну» поддался, но, изведав его, понял, что больше так не может.
Автор не ставит точку во взаимоотношениях героев, он заканчивает пьесу многоточием. И сколько же в нём смысла! Уходя, Ераст попросит: «Так будьте хоть несколько поснисходительнее к тем, кто вас любит», - а Вера пообещает: «Мы об этом после поговорим». А после скажет мужу, что замуж пойдёт после его смерти...
Я думаю, что выбор её нам ясен - ведь именно Ераст сумел разбудить в ней женщину. Сделает ли он её счастливой? Каждый решит для себя сам.
Только мне кажется, что финал этой грустной комедии гораздо светлее, чем у многих других.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского здесь
