Великую силу материнской молитвы подтверждают рассказы многих матерей в годы различных войн и не только. Тот случай, о котором сегодня пойдет речь, произошел во время оккупации немцами города Пушкина.
Мария рассказывает: "Я хорошо владела немецким языком и работала медсестрой в оккупационном госпитале. Во время болезни мне передали распоряжение главврача собраться в дорогу, чтобы сопровождать колонну русских, которых немцы отправляли подальше от фронта — в поселок Веймарн.
Мама, показав на меня, лежавшую в постели, сказала: «Вы видите, Зоя больна, как же может больная отправиться в такую дальнюю дорогу?»
Но собираться все же пришлось, несмотря на сильную слабость. Можно себе представить, каково было матери отправлять родную дочь, больную, ослабевшую от голода, да еще и без куска хлеба, в неизвестность! Только и оставалось, что постараться потеплее одеть: вот шапка-ушанка, валенки с галошами, а под зимнее пальто — одну и другую кофту.
«Ты, Зоенька, шапку поглубже надвинь на лоб, чтобы не застудить, и шарфом обмотайся. Дорога-то дальняя, и мороз сильный. Ну, иди с Богом. Вот я тебя благословлю!»
Еще долго она стояла одна на дороге, крестя и благословляя меня, уходившую вдаль дочь.
С большими трудностями пришли в Гатчину. Я направилась в больницу и здесь встретилась со знакомым по институту врачом. Во время беседы с ним к нам подошел немец-полицейский маленького роста с плоским удлиненным лицом. Он внимательной как бы сочувственно посмотрел на меня, потом отвел в сторону и сказал:
«Тебе нельзя дальше отправляться с колонной, ты там погибнешь. Видела вдоль дороги, сколько людей нашли себе смерть? И ты там останешься. А ты совсем еще ребенок, тебе жить надо. У меня в Германии осталась семья и такие же дети. Разве виноваты дети, что взрослые воюют? Нет, нет, я не дам тебе погибнуть. Я помогу тебе. Сейчас пойдем к коменданту» .
Комендант направил меня к врачу, а молодой врач и осматривать не стал, а сказал: «Она вполне здорова, но ослабела от голода. Дайте ей поесть, только много не давайте».
В столовой дали тарелку супа и каши. Полицейский снова повел меня к коменданту, и тот, к моему удивлению, тут же согласился, что меня надо отправить назад, к матери и сестре. Написал разрешение и сказал, чтобы я шла по дороге и при встрече с машиной поднимала «мандат» повыше, и добавил:
«Тебя обязательно должны подвезти, разве ты сможешь дойти пешком, по холоду, такая слабая?»
Полицейский, проявивший такое горячее участие, не оставил меня и потом. Вечером отвел в сарай, в котором хранилось сено, и, закрыв на замок, пообещал прийти утром. Я забралась в сено и вскоре уснула крепким сном. Утром, еще когда было темно, пришел полицейский и выпустил меня: «Иди теперь на дорогу и постарайся сесть в машину. Да поможет тебе Бог благополучно добраться до дома».
«Спасибо вам за все, да поможет и вам Бог остаться в живых и вернуться к семье», — вытащила я руку из рукавицы и перекрестила его.
Он улыбнулся и, помахав на прощанье, исчез в темноте. Я пошла. Дорога была безлюдной, мороз крепкий, а силы на исходе. Несколько раз поднимала руку с разрешением, но машины, не останавливаясь, проезжали мимо. Отчаяние и глубокая тоска охватили душу. Господи, Господи... Помоги мне!!! Жить хочется! И вдруг увидела на дороге идущего человека. Кто он, друг или враг? Господи! Господи!
Со мной поравнялся молодой мужчина в военной форме, среднего роста, лицо необыкновенно привлекательное, располагающее к доверию.
Теперь уже вместе пытались остановить машину. Военного соглашались брать, а меня нет, боясь проверок, но он не хотел без меня. Вдруг вдали показалась машина. Он поднял руку, машина остановилась, в кузове были какие-то баки. Теперь голос его стал повелительным, даже с угрозой. Солдаты недоумевали, куда же меня спрятать, разве что посадить в бак? Так и сделали. Попутчик взял меня под мышки и опустил в бак, прикрыв сверху тряпками. Машина тронулась, а я погрузилась в глубокий сон и не слышала, как машина остановилась, и не почувствовала, как меня вытаскивали из бака. Наконец, с трудом открыла глаза и никак не могла понять: где же я нахожусь и почему окружающие меня немецкие солдаты смотрят на меня и смеются. Попутчик дал мне бутерброд с сыром — пришла в себя.
Мы были уже в Пушкине, почти дома. После еды и глубокого сна я почувствовала себя настолько окрепшей, что стала уговаривать попутчика оставить меня. Тот не соглашался, говорил, что не будет спокоен, пока не доведет меня до дома. И мы пошли. Говорили о разном. Коснулись религии. Я объясняла значение восьмиконечного креста и даже остановилась, чтобы изобразить на снегу его очертание, но вдруг услышала за спиной чей-то голос:
«Зоя Владимировна, что вы тут развлекаетесь? До того ли. Бегите скорее домой и утешьте матушку». Это был отец Федор, хорошо знавший нашу семью.
Мы поспешили домой. Мама открыла дверь и всплеснула руками, увидев меня живой и невредимой.
«Подожди, мама, не закрывай дверь, я не одна, со мной молодой человек... »
Оглянулась кругом — никого. Как же так? Не мог же он раствориться! Чудо что ли какое?! Да, это было именно чудо."
Слава Богу за всё!
Аминь.
