Остаток дня Юлька провела в делах и разъездах. В бабкин дом она вернулась уже в густых промозглых сумерках. Девушка наскоро запихнула в себя пару оладушков, которые дала с собой хлебосольная соседка, запила холодным чаем, переоделась ко сну и, зябко ёжась, забралась под толстое одеяло. От усталости ныло тело, в голове стоял туман. Юлька прикрыла глаза, уверенная, что сон тут же унесёт далеко-далеко от забот. Но, вопреки всем ожиданиям, сон бежал её. Сердце мерно отстукивало в груди ритм, ‒ этакие биологические часы в собственном теле, ‒ отмеряя ход времени. Ночь становилась глубже.
‒ Ы-ы-а-а! ‒ жалобный плач спугнул тишину. ‒Ы-ы-а!
Так печально, будто оплакивая кого-то. Наверное, так мог плакать домовой по хозяйке дома, но Юлька никогда в эту суеверную чепуху не верила. Во всяком случае, до сегодняшнего разговора с соседкой. Теперь же этот тоскливый плач где-то совсем рядом разбудил в её душе совершенно необъяснимый страх. Ей вспоминались все эти ещё днём казавшиеся нелепыми побасенки про ведьм и каких-то существ, которых нужно кормить либо другими людьми, либо собой. Слова тёти Кати, сказанные ею будто бы в каком-то азарте, мол, сожрут они тебя, эти существа. Вроде, не маленькая уже, чтобы страшным сказкам верить, а вот поневоле покой потеряла ночью, будто и правда поверила. С другой стороны, правда ведь жутковато в этом доме. То, чего Юлька не слышала днём, ночью наполнило тишину: какие-то шорохи, тихие поскрипывания, попискивания даже (крысы что ли, ужас какой), вздохи ветра за окном. И плач этот невыносимый.
Тьма становилась всё гуще, наваливалась, душила. Юлька то проваливалась в неё с головой, то судорожно выныривала, боясь захлебнуться насмерть. В этой непроглядной, непроницаемой темноте тихие звуки становились громче, лезли в уши. Пугали. Вот скрипнула половица. Снова и снова. Всё ближе и ближе. Словно кто-то идёт прямо к ней, не особо таясь. Из тьмы вдруг выплыло бледное бабкино лицо, склонилось над лежащей на тахте Юлькой, прищурилось.
‒ Приехала, что ли? ‒ хрипловато пробасила покойница. ‒ Опоздала ты, девонька! Плохо. Всё равно тебе теперь за всем следить. Не отвертишься. На вот, твои теперь. Смотри, чтоб голодными не были.
Старуха протянула к оцепеневшей от страха Юльке руку, сжатую в кулак, и положила на грудь что-то небольшое. Какой-то комок, тёплый и пульсирующий. Погрозила в назидание кривым пальцем и растаяла в темноте.
Юлька вздрогнула, выныривая на поверхность из тьмы. Обвела комнату взглядом, боясь увидеть старуху где-нибудь поблизости. Но её окружала лишь ночная темень, пронизанная шорохами дождя за окном. Сон, пусть и весьма реалистичный, медленно таял, уходя за грань реального. Оставались лишь отдельные слабые отголоски: редкий скрип половиц где-то в доме и ощущение слабого копошения на груди. Опомнившись, она взмахнула руками, скидывая на пол нечто маленькое, сидящее на ней сверху. Сонное оцепенение окончательно прошло, и теперь Юлька поняла, что копошилось что-то не только на её груди, но и под боком, и в ногах. Вскрикнув, она вскочила с кровати, содрогаясь от омерзения, почему-то уверенная, что к ней под одеяло пробрались мыши или крысы. Её тут же охватило холодом в нетопленной избе, но в тот момент Юлька едва ли осознала это. В два прыжка она добралась до выключателя на стене и включила свет. Постояла минуту, привыкая к освещению и набираясь решимости. Потом шагнула к кровати и резко сдёрнула одеяло, готовая к тому, что вот сейчас во все стороны брызнут серые мерзкие зверьки, решившие согреться в её постели. Одеяло тяжело упало к её ногам, а девушка так и застыла, в изумлении разинув рот и уставившись на кровать. На измятой простыни, сбившись в компактную кучку, лежали какие-то странные существа. То ли мыши, то ли воробьи. Стараясь рассмотреть их получше, Юлька подалась вперёд. Ей было одновременно и любопытно, и жутко. Было в этих странных созданиях что-то омерзительное, чуждое. Вытянутые, как у гусениц, тела покрывал буровато-серый мех, по-птичьи сложенные на спине крылья поросли редкими мелкими перьями, скорее даже пушком, который бывает у птенцов. «Я спала вот с этим в кровати?!» ‒ в ужасе подумала Юлька, и по рукам вверх поползли мурашки, противно щекоча кожу и расползаясь по всему телу. Неприятный холодок коснулся её затылка, шепнул на ушко сказанные соседкой слова про то, что её может кто-то сожрать. Неужели вот эти штуки?! Они для этого заползли к ней под одеяло? Отнюдь не погреться, а снять пробу?!
Что-то осторожно коснулось пальцев её босых ног. Юлька опустила голову и увидела ещё одно существо, ползающее вокруг неё по полу, то самое, которое она спросонья стряхнула на пол. Большой палец правой ноги внезапно пронзила острая боль. Будто иголкой укололи. Взвизгнув, Юлька отскочила в сторону. Потревоженные громким звуком существа зашевелились, поочерёдно издавая тот самый тоскливый плач: «ы-ы-а-а!» Утратив последние капли самообладания, девушка подхватила лежащее у ног одеяло и выбежала сначала из комнаты, а потом и вовсе из дома.
***
Холодную октябрьскую зарю Юлька так и встретила на крыльце, дрожа как цуцик. И решилась войти в дом, лишь когда поняла, что одеяло больше её ни капли не греет. Опасливо переступила порог босыми озябшими ногами и крадучись прошла в кухню. Заглянула в комнату, ожидая чего угодно. Постель была пуста, и на полу ничего живого вроде не копошилось. Если и были неизвестные науке твари, то куда-то расползлись. Девушка торопливо запрыгнула на тахту, поджала под себя ноги и зябко скукожилась. Ненастная ночь выхолодила последнее тепло из дома. Одеяло, побыв на улице, впитало влагу и больше не согревало. «Надо попробовать растопить печь, ‒ подумала Юлька, содрогаясь всем телом. ‒ Иначе я околею от холода». Она соскользнула с тахты, оделась, опасливо оглядываясь по сторонам, и вышла на кухню. Остановилась перед печкой в нерешительности. Когда-то в далёком детстве, когда Юлька приезжала в гости к своей родной бабушке, она видела, как топят печь, так что теоретически, знала, как это делать. Но это было так давно, что вспоминалось очень смутно. Потом бабушка заболела и перебралась в город. Дом в деревне пришлось продать, и Юлька никогда бы не подумала, что ей когда-нибудь придётся напрягать память, чтобы вспомнить про растопку печки.
Не сразу, но ей это удалось в конце концов. Она изрядно надымила в доме, прежде чем вспомнила про заслонку на трубе. Дрова тоже занялись не сразу, поначалу огонь упрямо гас, словно издеваясь над Юлькой. И когда её неимоверными стараниями пламя всё же заплясало в жерле, девушка облегчённо выдохнула и протянула к огню озябшие ладони. Потрескивание пламени, его хаотичный, но красивый танец успокаивали её. Она почувствовала, как тяжелеют веки и клонит в сон, и успела даже подумать, что стоит прилечь и вздремнуть после муторной и тревожной ночи, которая выпала на её долю. Как вдруг её внимание привлёк какой-то тихий звук. Осторожное шуршание и поскрёбывание где-то рядом. Сон слетел с неё, как последний осенний лист с дерева. Юлька испуганно вздрогнула и распахнула широко глаза, оглядываясь по сторонам в поисках источника. Остановилась взглядом на берестяном коробе, стоящем в углу у печи. Звуки явно шли оттуда. Страх навалился на неё снова, стиснул горло жёсткой ладонью, не давая дышать. Какое-то время она просто сидела на одном месте, охваченная оцепенением. Мысли галопировали в голове, не давали сосредоточиться и ухватить хотя бы одну. Мерзкие создания, кем бы они ни были на самом деле, жили у бабки в этой корзине, так она поняла со слов тёти Кати. И единственная возможность избавиться о них ‒ вот она, прямо сейчас, когда все они собрались в одном месте. Потому что Юлька понятия не имеет, что ей ещё делать с этаким странным наследством. Она нервно облизнула пересохшие губы, медленно встала и двинулась к коробу, боясь какого-нибудь внезапного подвоха. Приблизившись, опасливо заглянула внутрь. Шевы, как назвала их соседка, сидели внутри на травяной подстилке, сбившись в плотную кучку. Не шевелились и не делали попыток выскочить. Спали? Или сдохли? Впрочем, выяснять это Юлька не собиралась. Сделав глубокий вдох, она подняла берестяную корзину с пола, шагнула с ней к печи и, размахнувшись, высыпала тварей прямо в огонь. Из печи заголосило, завопило полными страха и боли голосами. У Юльки аж нутро сжалось от этих жутких звуков. Она потянулась рукой к заслонке, собираясь закрыть жерло печи, но не успела. Маленькие комочки ринулись прочь, выскакивая наружу и распространяя вокруг себя смрад горелых перьев и шерсти. Несколько их них прыгнуло прямо на Юльку, карябая кожу мелкими коготками, больше похожими на лапки насекомых, нежели на птичьи или звериные. Девушка завизжала, пятясь назад и размахивая руками в попытке стряхнуть эту гадость с себя. Оступилась, потеряла равновесие и неуклюже завалилась на спину, крепко приложившись о пол затылком. Перед глазами вспыхнули яркие искры, а потом всё потухло. «Теперь-то они меня точно сожрут!» ‒ успела подумать Юлька прежде, чем отключилась.
***
‒ Дотла сгорела! ‒ сетовала тётя Катя и сокрушённо качала головой. ‒ Как ещё пожар дальше не перекинулся? Счастье, что ветра не было и дождь прошёл, а то было бы дело!
Над пожарищем всё ещё кое-где поднимались тонкие едва заметные струйки дыма. Чёрные головешки торчали там, где ещё недавно стояла вполне добротная изба, и были они похожи на клыки какого-то чудища. Юлька обозревала своё сгоревшее наследство с абсолютным равнодушием. В памяти проносились события прошедшего утра и дня, похожие в своей хаотичности на киноплёнку, которую какой-то безумец склеил безо всякого внимания к смыслу. Вот она мечется в языках пламени, пытаясь найти сумку с документами и вещами, а потом вдруг ‒ раз и перескок. И она видит выскакивающих из печи, яростно вопящих шев, некоторые из которых накидываются на неё, кажется, норовя сожрать. Снова скачок, и пламя бушует, а его пытаются укротить струёй воды из шланга пожарной машины, а вокруг всё бегают, кричат, суетятся. Снова прыжок, и она обнаруживает себя здесь, сидящей у тёти Катиной избы на завалинке.
‒ Чего ты теперь делать-то будешь? ‒ тётя Катя повернулась к Юльке и одарила её пытливым взглядом.
‒ Да ничего, ‒ пожала плечами Юлька. ‒ Обратно в город уеду.
Соседка осуждающе покачала головой и сказала:
‒ Ты бы хоть меня крикнула, чтоб я тебе помогла печку-то растопить! Куда полезла-то на свою голову? Чуть сама не сгорела и деревню не сожгла! Экие вы все мудрёные-то, из города. И дом жалко. Добротная изба была. Жить да жить ещё в ней.
‒ Угу, ‒ невнятно промычала Юлька. ‒ Тёть Кать, а вечером отсюда автобус до города ходит?
Соседка удивлённо воззрилась на неё и, подняв брови домиком, осведомилась:
‒ Дак ты чего, сейчас что ли, на ночь глядя решила ехать?! И чего тебе не имётся-то? Переночевала бы у меня и поехала.
Женщина подсела к Юльке на завалинку. Заглянула в глаза и шёпотом спросила:
‒ Боишься, что ли? А ну, как не сгорели шевы-то в пожаре, а? Расползутся теперь по всей деревне, спасу не будет.
‒ Да сгорели они, ‒ раздражённо ответила Юлька уже в который раз заверяя дотошную соседку, что от бабкиного наследства во всех смыслах ничего, кроме пепла, не осталось. ‒ Так ходит автобус или нет?
‒ Ну, ходит один, да. Через час как раз и будет. Если не поломается, конечно.
***
Ночь Юлька встретила уже в своей постели, добравшись до съёмной «однушки» уже за полночь. Быстро приняла душ, смывая с себя дорожную пыль и запах гари, съела пару бутербродов со сладким чаем и завалилась в кровать.
Сон пришёл к ней, уставшей за долгий непростой день, сразу, едва голова коснулась подушки. Она только успела подумать, что странные приключения последних дней нужно как можно скорее забыть, и вот уже провалилась в мягкую обволакивающую тьму. Ей приснился дом, охваченный пожаром. Языки пламени медленно угасали, огонь отступал, и дом, бревно за бревном, рождался из пламени, восставал из небытия в прежнем виде. Смотреть на это было жутко, но Юлька почему-то не могла отвести взгляда, будто загипнотизированная. Дверь распахнулась, и на пороге, вынырнув из непроницаемого мрака, показалась бабка. В одном исподнем, с накинутой поверх него похоронной кисеёй и венцом на лбу. В руках у неё был берестяной короб, от вида которого Юлька содрогнулась. Ещё не угасшее пламя бросало на грузную бабкину фигуру зловещие отсветы, словно явилась покойница из самой преисподней, и зверушек своих оттуда же притащила.
‒ Избавиться от наследства-то решила, шишига такая?! ‒ сердито хмурясь на Юльку прокаркала ведьма. ‒ Ишь ты, хитрая какая! Твоё оно, хочешь или нет! На тебя выбор пал! На вот!
Покойная сунула оторопевшей наследнице короб прямо в руки. Там, внутри, копошилось нечто живое и жуткое.
‒ Ты последняя в нашем роду осталась с даром, тебе и нести его, ‒ сказала бабка. ‒ А что вовремя не приехала и не обучилась ‒ так сама же виновата. Вот и разбирайся теперь, как хочешь!
Покойница развернулась и поковыляла обратно в непроглядную тьму собственной избы. Дверь захлопнулась, и пламя вспыхнуло с новой силой. Затрещало, загудело, жадно пожирая брёвна. Изба застонала, заплакала под огненным напором, словно живое существо. «Ы-ы-ааа! Ы-ы-аа!» ‒ донеслось в ответ из короба. Юлька в ужасе закричала и проснулась.
Над ней нависла глухая ненастная ночь. За окном перестукивался с ветром холодный дождь, в квартире по полу гуляли сквозняки, вгоняя в озноб покрытое нервным потом тело. Сердце сбивалось с ритма, торопилось куда-то, гоня по жилам пропитавшуюся страхом кровь. Страх сушил горло, давил на грудь. Заставлял изо всех сил вслушиваться в ночную тишину.
‒ Это сон, ‒ прошептала Юлька, успокаивая себя. ‒ Они сгорели. Это просто… сон…
Она осеклась, вздрогнула всем телом и в ужасе съежилась на кровати, когда ночную тишь разорвал жалобный плач: «Ы-ы-а-а! Ы-ы-аа!»
#мистика #страшныйрассказ #страшнаяистория #страшнаяисториянаночь #страшное
Отблагодарить автора за истории:
Юмани 410011638637094
Сбербанк 2202 2056 7661 0808