Забытое имя - Николай Константинович Калмаков. То ли символист, то ли сюрреалист, - фантазёр, одним словом. Русский художник редкого разлива, удивительный ещё и тем, что не только умер, но и родился за пределами родины. (Мать его была итальянка, и семья родителей обосновалась в Италии.)
Но - в промежутке - он оказался в России, где и прожил до Гражданской войны, от которой, как и многие, бежал во Францию.
Про его творчество скупо пишут, что оно было мало известно и не пользовалось популярностью. Сейчас - конечно, но так было не всегда. Если полистать дореволюционные журналы, то там можно увидеть и репродукции его работ, и даже статьи с их разбором.
Посмотрите, например, на этот весьма доброжелательный отзыв, опубликованный в №11 «Огонька» за 1913 год - заодно можно представить, какое впечатление производили странные калмыковские образы на тогдашнюю публику:
Выставка картин Н. Калмакова в зале Общества Поощрения Художеств в Санкт-Петербурге
Ошеломляющее впечатление даже на привычного к новой живописи зрителя в первую минуту производит малый зал Поощрения Художеств, увешанный полотнами и рисунками Н. Калмакова. Здесь всего 36 картин; остальное - либо рисунки декораций и костюмов к театральным постановкам «Саломеи» - Уайльда, «Чёрных масок» и «Анатэмы» - Леонида Андреева, «Ночных плясок» - Сологуба и других, либо графика.
Только после известного напряжения зрения, после пристального разглядывания, разбирается тугой на художественные восприятия зритель в хаосе цветных пятен, красиво вылепленных мазков и мягко стушёванных поверхностей. С изумлением видит такой посетитель выставки, как фигура за фигурой, лицо за лицом, из сплошь жёлтого холста с каким-то тёмным пятном на нём, выпукло лепятся, блестят намасленной кожей, движутся и живут глыбообразные, доисторические фигуры женщин из мифа о Пасифае. Или, в голубых и синих, гибких, как члены спрута, извивах вдруг чётко проступает образ страшной, ведьмоподобной богини Кали, а, немного погодя, оживает ярящийся под нею янтарный тигр, - и то, что казалось за минуту бессмысленной мазнёй, вдруг стало страшною и значительною сценою торжества губительницы всякого творения.
Интересны картины тем мастерством, с которым, при кажущемся внешнем увлечении художника красочною гаммою мозаики, бросает он на холст гармоничную композицию рисунка, отыскивает резкие, типичные движения и повороты фигуры. Для трезвого реалиста, для психофизиолога картины Калмакова, это - причуды калейдоскопа или та фантастическая красочная канва узоров, - фосфена, - которую образуют на сетчатой оболочке закрытого глаза восприятия мельканий скудного света сквозь покровы века. Эти «внутренние изображения недействующего глаза», можно сравнить с порчею пластинок в фотографической камере при неплотном чёрном сукне. Движение крови, слёзного покрова, вздрагиванье век заставляют вращаться, прыгать, исчезать и появляться разноцветные рисунки, а отдыхающее воображение ловит меняющиеся контуры рисунков и «вписывает» в них свои представления. Возникают странные, сказочные зрелища, неожиданные для сознания.
И то, что в узорную сеть красок Калмаков свободно вписывает свою композицию, - наводит реалиста на мысль о вдохновении, не то сонно-невыявленном, не то дошедшем до галлюцинации.
Обычно спрашивается: зачем писать картины, «непонятные» для публики?
Но, во-первых, картины непонятны только для беглого, равнодушного взгляда.
Во-вторых, пусть спрашивающий ответит: зачем так необычайно изогнуты, так пёстро расписаны лепестки даже крохотного цветочка в природе? Ведь, его назначение - делать семена, его аппарат прост и ясен; две пары пыльников, завязь с пестиком, предохранительный покров венчика, - всё это скомбинирует любой механик гораздо яснее, проще и удобнее, чем затейливая природа. Но поставьте вы в вазе на стол «механический» цветок самой чистой работы, - станете ли искать в нём запаха и сладких, волнующих настроений?
Манера живописи Калмакова, это - щедрая орнаментика его темы. Если бесконечно разнообразны краски и формы цветка, - то почему же творец-художник не должен подражать своему учителю-природе? Как неразрывно с назначением цветка его убранство, так неразрывны великолепные краски и мозаика пятен Калмакова с его замыслом, с сюжетом его картин. Они - прекрасны.
Особенно хороши у него матовые, прозрачные, гипсово-бледные женщины на бурных фонах цветной симфонии. Вот - «Жёны Нага». В ярчайшем пламени восточных страстей, откуда, откуда мстительно и ревниво белеют зрачки евнухов, томятся молодые затворницы. Они бесстрастны, сонны, истомлены, - словно их выжег огонь страсти, заворожили глаза аргусов. И сквозь прозрачное тело, кажется, виден трепет их обессиленных душ.
Галерея работ Калмакова
Послесловие
С 1947 года Калмаков жил в доме престарелых в городке Шель близ Парижа.
Сиделки вспоминали, что он целыми днями точил бритву, которая всегда была при нём, и они опасались, что он что-нибудь с собой сделает.
Он провёл в этом последнем приюте восемь лет. В письме 1950 года о своей жизни там он писал как о почти растительном существовании. По его словам, его окружала орда орангутангов, до крайности банальных, глупых, суеверных и необразованных. Все их интересы сводились к еде, и он, подавляя отвращение к этим неотёсанным хамам, боролся с отчаянием и взывал к богам, чтобы они даровали ему стоическую силу духа.
Николай Калмаков умер в больнице местечка Ланьи-сюр-Марн, что неподалёку от Шеля, в 1955 году.
На заброшенной его могиле стоит покосившийся безымянный крест.
Если хочется ещё:
- Раннесоветский модерн
- Илья Глазунов