Марина Евгеньевна с большим трудом открыла глаза. Сказалась бессонная ночь. Надо было с вечера о работе вспомнить. И пошел рой мыслей, обид недосказанности. Тогда уж какой сон. Все вспомнила с самого первого дня в своей школе. Как первых детишек дали из четвертого класса. Они как слепые котята. До этого у них одна учительница была, словно мама. А тут разделили. Пришел учитель на пару уроков в неделю, так они не то, чтобы к нему с любовью относиться. Они даже имени его до конца первой четверти запомнить не могут.
Так Марина Евгеньевна к ним каждую перемену бегала. Вот ей-то они и жаловались и успехами хвастались и о родителях рассказывали. Родители тоже хорошие оказались. Поддерживали молодую свою классную руководительницу. А без их помощи не смогла бы она. Сбежала бы еще в первые годы своей работы.
Как-то все неожиданно получилось. Как раз тогда, когда подругу её институтскую, директором поставили. О Том, что Сергея Николаевича в столицу перевели, знали давно. О том, кто будет следующим руководителем, даже не догадывались. Что только не плели о новом кандидате. И то, что он из другой школы заслан, и то, что вроде как женщина уже предпенсионного возраста. Даже говорили, что это родственница Министра образования.
Но когда Зав. ГОО представила Елену Владимировну, все были в шоке. Если не сказать больше. Она вместе со всеми рассуждала о новом директоре, поддакивала, гадала. Но ведь ни могла она не знать, что её выдвинули на эту должность. Какое лицемерие, какое предательство. Так думали все учителя школы. Но ничего не сделаешь. Придется покориться. Марина только сказала:
- Могла бы и сказать. Зачем тайну из ничего делать. – Елена Владимировна промолчала, словно эти слова незначительны. А потом мстила. И непонятно за что. То ли за слова, то ли за то, что Марина Евгеньевна грамотнее, умнее и способнее. Слухи по школе поползли, что скажешь, коллектив-то женский. Якобы Елена Владимировна какого-то родственника из Министерства подключила. Что место это по праву Марине Евгеньевне отдать должны были. Вот директор и боролась с конкурентами своими, женскими методами.
В тарификации не осталось надбавок за МО, кабинет и прочего повышения. Зато осталось классное руководство. Расписание, будто специально прыгало на все 12 часов. Так что даже приличного окна не было, когда можно было бы съездить домой или методической работой заняться. Марина Евгеньевна приходила к первому уроку и уходила позже всех, когда после шестого урока второй смены закрывали классы.
Первый педсовет был под названием: убьем конкурента. Елена Владимировна все два часа посвятила недавней подруге, поминая её и в хвост и в гриву. И дети-то у неё хуже других и дисциплина, и родители жалуются, и план воспитательной работы наспех написан. Все последующие педсоветы примерно так же проходили. Коллеги перешептывались, сочувствовали Марине Евгеньевне, но вслух ничего не произносили. Оно и понятно: своя рубашка ближе к телу. В следующую тарификацию может пострадать кто-то другой.
Кое-как Марина Евгеньевна доработала до конца третьей четверти. Каждый день со слезами возвращалась. Все думала: вот за что она меня так? А сегодня встала и решила, что если опять из ничего Елена Владимировна скандал учинит, подам заявление. И как-то легче стало. Собственно что теряю, - думала она, - пенсия по выслуге у меня есть. Протяну до конца учебного года. А там и стану новую работу искать. Детей было жаль. Но тут выбор небольшой: либо здоровье, либо работа.
Едва порог школы переступила, охранник говорит:
- Вас Елена Владимировна искала.
У Марины Евгеньевны даже настроение не испортилось. С порога Елена Владимировна чистку стружки начала:
- Ирина Николаевна довела до моего сведения, что в вашем классе вчера…. - Елена Владимировна не договорила. Она наблюдала, как Марина Евгеньевна прошла вглубь кабинета к принтеру, достала оттуда лист белой бумаги и стала писать: «Прошу уволить меня по собственному желанию», - у нас так не принято, - довольно улыбнулась Елена Владимировна, - доработайте год,
- Не могу, - спокойно ответила Марина Евгеньевна, - по состоянию здоровья не могу. Вам справку принести? Или досидеть до конца года на больничном?
- Не юродствуй, - ответила директриса, - давай свое заявление, подпишу.
В учительской на Марину Евгеньевну сочувственно смотрели, но никто не подошел. Ну и пусть, - думала она, - вот цена вашим хорошим словам и дружбе. Никто не заступился. Значит правильно сделала, что уволилась. Она собрала нехитрые пожитки и пошла прочь, подальше от некогда любимого места работы. Даже в класс не зашла, что душу травить.
Автобуса долго не было. Марина и не спешила, было время подумать. А что ей сейчас в своей квартире , словно одиночной камере, делать. Дети давно разъехались. Муж ушел к веселой разбитной соседке, и они вместе уехали невесть куда. Вернее она знала куда, но молчала. И детям не говорила. Знала, что такой хитрый ход он сделал, чтобы алименты не платить. Да она и не требовала. Квартиру ей родители купили, делить нечего. Отпустила с Богом. Но тогда у неё были еще дети маленькие и главное, любимая работа. А сейчас ничего. Как домой не хочется.
Марина посмотрела в телефон, ни одной подруги вне школы. Даже поговорить не с кем. И вдруг её осенило. Зачем домой идти. Давно пора было продать родительский дом. Она будто очнулась. Что тянуть-то времени у неё предостаточно. И она решительно стала переходить дорогу, чтобы пойди в сторону, противоположную своему дому, на автовокзал.
Чем ближе она подъезжала к родному городу, тем сильнее сердце сжималось. Она ощущала родные запахи, родные разговоры и мамины пирожки. Почти физически, как в детстве. Домой специально пешком шла, изменившиеся улицы разглядывала. Почему она не вернулась сюда? Что держало её в чужой стороне? Школа и здесь есть. Ехать надо было, когда мама умер ла. Хорошо хоть хватило ума просто слить отопление и оставить дом запертым. Есть теперь куда вернуться.
К соседке за ключом зашла.
- Маринка, наконец-то. Долго ты собиралась. Я уж боялась развалится дом без досмотра-то.
Марина вошла в дом. Здесь все еще как при жизни мамы, занавесочки, половички. Холодно только.
- Ой, ты погоди-ка, - соседка засуетилась, - зябко еще. Я попрошу Ваню воду залить в отопление. Но пока нагреется….
- Да, нет, теть Маш, - ответила Марина, - я здесь останусь, приберусь.
- А ты надолго?
- Не знаю.
Остаток дня провозились с отоплением. Пришел Ваня и еще кого-то подтянул. Воду закачали. Марина наспех пыль притерла, полы помыла. Пока уборкой занималась, в доме тепло почувствовала. Как хорошо, совсем как при маме.
Марина сходила в магазин, разобрала продукты. И стала строить план на последующую неделю. Вдруг в дверь постучали:
- Маринка, ты вернулась! – Кричала захмелевшая от радости Оля, подруга Марининого детства.
- А ты разве не уехала? - спросила Марина
- Уезжала, да вот вернулась. Не климат мужу на Севере. Знаешь, а я совсем не жалею. А ты чего? Навсегда или в гости?
- Не знаю, - Марина плечами пожала, - мне тоже не климат.
- Вот и хорошо. Завтра в кафе сходим или лучше в клуб «Геолог», там знаешь кто сейчас директор?
- Нет… откуда же я…
- Наташка Зотова. Песни попоем, как раньше, помнишь.
- Да подожди ты, дай отдышаться.
- Не надышалась еще? Меня вот до сих пор не отпускает. Каждый день мероприятия. То танцы, то вокал, то ходьба скандинавская. А летом огород, ягоды, грибы…. Будешь еще жалеть о потерянном времени.
Со следующего дня Марина окунулась в жизнь родного города. Наталья Зотова такой находке только рада. Каждый день новые идеи, то проект, то концерт. Ни какой тоски по работе, ни какого сожаления.
Ей позвонили через месяц.
- Марин, не дури, - кричала в трубку Елена Владимировна, - возвращайся. Класс свой до ЕГЭ доведешь, тогда делай что хочешь.
- Лен, я не вернусь, - спокойно ответила Марина, и, помолчав, добавила, - и еще. Я продаю квартиру и уезжаю навсегда.
- Ты с ума сошла? Обиделась что ли? Марин, ты чего? Мы же со студенческой скамьи… - Марина Евгеньевна отключила звук, положила телефон. Пусть делают что хотят. А мне здесь хорошо. Тем более, что завтра первый урок бальных танцев. А я никому ничего не должна.
С первого сентября Марина Евгеньевна пошла работать в школу, в которой когда-то училась сама. Дети не сразу её поняли, зачем из крупного промышленного города, переезжать в захолустье в 25000 человек. Но мама была счастлива, и они смирились.
