7-го марта 1967 года Постановлением ЦК КПСС, Совета министров СССР и ВЦСПС вводилась привычная сейчас 5-дневная рабочая неделя. Отныне и в Советском Союзе появился свой уик-энд (выходные). Теперь в распоряжении советского гражданина имелся целый день вместо прежнего лишнего часа: раньше был 7-ми часовой рабочий день, плюс укороченный в субботу, а теперь стал 8-ми часовой и на пятницу уже стали смотреть как на новый короткий.
Наверху объяснили, что появившийся «сплошной массив свободного времени» теперь полагался для домашних дел, покупок, хобби, поездок на дачу, к друзьям или для коротких туристических маршрутов.
Плюс были налицо, однако, власти, обсуждая прогрессивную меру, вдруг забеспокоились: а не станут ли граждане от безделья больше пить? И, как оказалось, отнюдь не напрасно. Закрытая статистика зафиксировала снижение производительности труда по понедельникам в виду того, что значительная часть мужской половины населения по выходным отныне попросту уходила в запой.
Суть была одна: народу нельзя было давать праздно шататься, ибо «без дела жить – только небо коптить», да к тому же ещё и «с водкой дружить – здоровье прожить».
С подобной проблемой в России уже сталкивались 180 лет тому назад.
30-го августа 1834 года было принято поистине эпохальное решение – установлены новые, сокращённые, 20-летние сроки службы в Гвардии и Армии и Высочайше утверждено «Положение об увольнении нижних чинов военно-сухопутного ведомства в бессрочный отпуск» , в результате чего из армии в родные селения потянулись вереницы солдат, выслуживших положенные по закону лета. С помощью этой процедуры власти надеялись существенно урезать затраты на содержание армии, ведь нижние чины отправлялись по домам на собственное пропитание.
Обставлена идея была весьма красиво. Мол, делалось это всё для вас, «к облегчению службы нижних чинов», чтобы «они, в летах ещё непреклонных, могли возвращаться на родину, быть полезными сынами отечества и в недрах семейств своих».
При этом выражалась надежда, что «при столь милостивом внимании к нижним чинам», «они с сугубой ревностию при первом воззвании их на поприще военное, с чувством глубокой преданности и благодарности к облагодетельствовавшему их Правительству, потщатся на поле чести показать собою молодым воинам пример неустрашимости и воинского повиновения».
В общем, поначалу всё выглядело ажурно: служивые возвращаются к семействам «в домы свои», ведут хозяйство и благообразный образ жизни, и попутно ожидают вызова на службу.
Но, гладко было лишь на бумаге. Оказалось, что значительное число нижних чинов в итоге так и не смогло приспособиться к мирной гражданской жизни. Часть из них от безделья стала вести жизнь непотребную, погрязая в пьянстве, воровстве и моральном разложении.
Губернаторы спешили отрапортовать, что в подведомственных им губерниях в целом всё спокойно, однако кое-какие солдаты нарушают общественный порядок. Так, из рапорта Витебского Губернатора следовало, что «бессрочно-отпускные нижние чины, находящиеся в Витебской губернии, ведут себя хорошо, и жалоб до начальства не доходило, за исключением 4-х человек, которые в поведении не одобряются» . В Эстляндской губернии таковых бессрочно-отпускных нашлось 3 человека, в Псковской – 4, в Киевской – 7, в Смоленской – 8, в Полтавской, Вятской и Тверской по оному, а в Черниговской – и вовсе 37!
Как результат – гнев царя и весьма жёсткая реакция на происходящее. Царь на расправу был крут.
В Докладе по Инспекторскому Департаменту от 8-го декабря 1843 года за № 11306 говорилось:
«… Государь Император, усмотрев из Всеподданнейшего отчёта о состоянии Гродненской губернии за 1842 год, что поведение многих нижних чинов после нахождения их некоторое время в бессрочном отпуску невыгодно переменяется, Высочайше повелеть соизволил: строго подтвердить, чтобы замеченные в дурном поведении, непременно сейчас отправляемы были на службу…» .
Все тонкости, связанные с обратным возвращением нижних чинов в войска, возложили на внутреннюю стражу. Так, Командир Ревельского Внутреннего Гарнизонного Батальона майор Очеретенко в своём рапорте в Инспекторский Департамент от 6-го августа 1843 года докладывал о принятых мерах по исполнению Высочайшей воли:
«… Находившиеся в Эстляндской губернии в бессрочном отпуску Пехотного принца Прусского унтер-офицер Анц Виллимов, Архангелогородского Пехотного полка рядовой Якуб Миллер и Финляндского Линейного № 3-го батальона рядовой Анц Ниман, согласно Высочайшего повеления, изъяснённого в предписании г. Окружного Генерала 1-го Округа Отдельного Корпуса Внутренней Стражи от 11-го числа минувшего июня за № 1434, основанного на отношении г. Дежурного Генерала Главного Штаба Его Императорского Величества, за неодобрительное поведение по нахождению в отпуску, на основании 1313 статьи тома 5 Свода Военных Постановлений обращены на службу в Псковский Внутренний Гарнизонный Батальон, с лишением имеющихся у них нашивок и навсегда права на отставку, с разжалованием унтер-офицера Виллимова в рядовые, которые сего месяца 4-го числа отправлены мной в г. Псков посредством внутренней стражи…» .
Отчитываясь о выполнении императорского повеления, Начальник Штаба Отдельного Корпуса Внутренней Стражи при рапорте своём в Инспекторский Департамент Военного Министерства от 12-го сентября 1843 года за № 14925, представил список 37-ми нижних чинов, обращённых вновь на службу, в частности за следующие прегрешения :
42-го Флотского Экипажа квартирмейстер Григорий Ковтунов - «за нападение в ночное время на еврея, стародубского мещанина Авербаха, и ограбления у него вещей отправлен в Сибирь в каторжную работу без наказания»
Резервного эскадрона Сумского Гусарского полка Василий Линник - «за воровство у отставного солдата Дениса Смелянского пары волов наказан пред батальоном розгами и по лишению унтер-офицерского звания отправлен на службу в Курский Внутренний Гарнизонный батальон с лишением права на отставку».
Резервного эскадрона непоселённого Гусарского Его Величества Короля Ганноверского полка рядовой Павел Слесарь - «за подозрение в удушении казака г. Березны Артёма Соколовского» наказан розгами 200 ударами и определён на службу в Черниговский Внутренний Гарнизонный батальон; впоследствии, «по распоряжению начальства для удаления с родины переведён в Полтавский Внутренний Гарнизонный батальон».
5-го батальона Ладожского Егерского полка рядовой Аникий Греченков - «за имение фальшивого приказа на взимание подвод без платежа прогонов и квартир» наказан розгами и отправлен на службу в Курский Внутренний Гарнизонный батальон.
Екатеринбургского Пехотного полка рядовой Фёдор Дрогбязев - «за ограбление у крестьянина помещика Глинки Шпака 176 руб. 50 коп. денег и паспорта» «прогнан шпицрутенами чрез 500 человек два раза и для исправления в поведении отправлен на 5 лет в арестантские роты Инженерного ведомства».
понтонной фурштадтской роты при 3-м Резервном Сапёрном батальоне состоящей рядовой Фёдор Виноградов - «за самовольную отлучку с места жительства и неявку в 1841 году к войскам для практических упражнений определён на службу в Черниговский Внутренний Гарнизонный батальон; впоследствии, по распоряжению начальства, для удаления с родины, переведён в такой же, Полтавский батальон».
Муромского Пехотного полка кузнец Лавр Москаленко, 6-го Резервного Сапёрного батальона рядовой Антон Кожемякин и 4-го Сапёрного батальона барабанщик Марко Абрашкин - «за самовольную отлучку с места жительства и неявку в 1841 году к войскам для практических упражнений до выслуги узаконенных 25-ти лет, обращены на службу в Черниговский Внутренний Гарнизонный батальон; впоследствии, по распоряжению начальства, для удаления с родины, переведёны в такой же, Полтавский батальон».
Резервного эскадрона Ингерманландского Гусарского полка, при Серпуховском Уланском полку состоящий Алексей Стецина - «за нанесение матери своей Марине Стециной удара, от которого она через двое суток померла», по решению Генерал-Аудитора лишён нашивок, наказан розгами 200 ударами и обращён на службу в Курский Внутренний Гарнизонный батальон на один год, а после сего подвергнут церковному покаянию, для очищения совести по усмотрению духовного его начальства».
Резервного эскадрона непоселённого Елисаветградского Гусарского полка, при Новомиргородском Уланском полку состоящий рядовой Михаил Мартиненко - «за принесением матери и сестре своей разных ругательств, побоев и прочего», непоселённого Гусарского Его Величества Короля Виртембергского полка, при Чугуевском Уланском полку состоящий унтер-офицер Алексей Даньков, Гусарского Его Величества Короля Ганноверского полка рядовой Никифор Лебёдка - «за упуск при провождении ими из Клинцовской ратуши в Суражский Земский Суд гражданского арестанта Андрея Кузнецова», Резервного эскадрона непоселённого Гусарского Его Величества Короля Ганноверского полка старший вахмистр Гаврило Певень – «за причинение обид старшине м. Иванрода Чикасенко», Лубенского Гусарского полка рядовой Иван Семиразум – «по жалобе коллежского регистратора Гатанского» и 41-го Флотского Экипажа матрос 1-й статьи Пётр Ребёнок - «за блудную жизнь с девицей Хладоточниковой; всех пятерых «по истребовании их с места жительства, предписано отправить в Полтавский Внутренний Гарнизонный батальон, для определения на службу».
Белёвского Егерского полка рядовой Леонтий Коптев - «за блудную жизнь с казачкой Евдокией Тарасенко и прижитием младенца женского полка» и Егерского генерал-фельдмаршала князя Кутузова-Смоленского полка Давыд Шавека - «за прикосновение к делу о смерти казака Ильи Кондратенкова «до выслуги узаконенных 25-ти лет, обращён на службу в Черниговский Внутренний Гарнизонный батальон; впоследствии, по распоряжению начальства, для удаления с родины, переведёны в такой же, Полтавский батальон».
Как видно, список неблаговидных поступков, за которые можно было лишиться монаршей милости и вновь угодить на военную службу, был весьма широк. Имелись среди них и уголовные преступления (кража, грабёж, убийство, мошенничество) и нарушение норм общественной морали (пьянство, ругань, блуд) и невыполнение обязанностей по службе (неявка на смотры).
****
Однако в некоторых случаях на служивых возводили напраслину. Возможно, некоторые должностные лица просто-напросто сводили счёты, зная, что служивых сделают крайними в этих историях в любом случае.
Так, например, в распоряжении Комитета Министров Военному Министру князю А. И. Чернышёву от 30-го марта 1843 года за № 212 приводились сведения из рапорта Военного Губернатора г. Пскова и Псковского Гражданского Губернатора генерал-майора Ф. Ф. Бартоломея.
Последний отчитался об обращении вторично на службу 4-х бессрочно-отпускных, «которые в поведении не одобряются, за буйную нравственность и кражу» .
Донесение легло на стол Императору и 5-го апреля из Инспекторского Департамента Командиру Отдельного Корпуса Внутренней Стражи генерал-лейтенанту А. Л. Триштатному пришёл суровый приказ:
«… сих 4-х человек, в поведении неодобряемых, обратить на службу, или предать суду, смотря по вине…» .
Царь был уверен, что вся предварительная работа по выявлению степени вины этих людей уже проведена местными властями, и от него ждут только одного – решения, которое, собственно, и было объявлено.
Однако через 4 месяца, 20-го августа, Начальник Штаба Отдельного Корпуса Внутренней Стражи в рапорте Дежурному Генералу Главного Штаба генерал-лейтенанту П. Ф. Веймарну сообщил, что одного бессрочно-отпускного из списка оговорили:
«… унтер-офицер Пехотного принца Карла Прусского полка Максим Назаров, подозревавшийся в развращении поведения крестьян, пьянстве с ними и карточной игре, как произведённому о сём Новоржевским Земским Судом следствию, оказалось: поступкам этим никогда не подвергался и ведёт жизнь честную, в чём удостоверяют спрошенные под присягой 24 человека разновотчинным крестьян…».
Генерал, естественно, не рискнул принять самостоятельного решения, и запросил мнение вышестоящего начальства, учитывая, что Высочайшая воля была всё же уже была озвучена:
«… следует ли унтер-офицера Назарова обратить на службу, согласно упомянутому Высочайшему повелению, или, как оказавшегося по следствию невиновным, оставить по-прежнему в бессрочном отпуске…» .
Императора срочно известили об изменившейся ситуации. В докладе по Инспекторскому Департаменту от 26-го августа за № 285 говорилось:
«… Поелику Высочайшая воля состояла именно в том, чтоб виновные были подвергнуты законному взысканию для примера другим. Напротив, поведение унтер-офицера Назарова по следствию совершенно одобряется, следовательно, подвергать его суду, для большего ещё оправдания, было бы для него некоторым уже наказанием…».
Веймарн предложил следующее решение:
«… Бессрочно-отпускной унтер-офицер Назаров, как не оказавшийся виновным в возведённых на нём преступлениях, не подлежит ни обращению его на службу, ни преданию военному суду…» .
Естественно, что потребовалось разбирательство – почему на Высочайшее имя пришла настолько непроверенная информация. Псковскому Гражданскому Губернатору генерал-майору Ф. Ф. Бартоломею пришлось оправдываться перед Веймарном (рапорт от 17-го сентября):
«… показания о неодобрительном поведении унтер-офицера Пехотного принца Карла Прусского полка Макара Назарова основано было на сообщении ко мне от 19-го января сего года Начальника Штаба Корпуса жандармов о том, что Назаров, которому новоржевская помещица Рогозинская дозволила жить в имении своём, развращает крестьян её, и до того успел в этом, что семейство брата его, Василия Назарова, и другое в другой же её деревне Прокофия Ерофеева, предаются пьянству, играют в карты и несколько лет уже не платят оброка…» .
Спустя 10 дней, на имя Губернатора из Инспекторского Департамента пришло грозное предупреждение, в котором сообщалось, что Военный Министр князь А. И. Чернышёв стал докладывать Императору оправданий Бартоломея, т.к. обвинение в адрес унтер-офицера Назарова «преждевременно, без надлежащего в проступке его удостоверения». На будущее Губернатора строго обязали проверять заранее, прежде, чем докладывать наверх:
«… чтобы в подобных случаях Ваше Превосходительство, не основывало донесения Ваши на одних к Вам, Милостивый Государь, уведомлениях и слухах, но делали уже донесения Ваши по исследовании вины каждого…» .
Второй случай оправдания произошёл с вахмистром резервного эскадрона Лейб-Кирасирского Наследника полка Ивана Козленко, обращённого из бессрочного отпуска в Полтавский Внутренний Гарнизонный Батальон «за причинение мещанскому сыну г. Нежина Семёну Крапивянскому побоев».
В докладе по Инспекторскому Департаменту от 4-го января 1844 года говорилось, что Козленко «был за это приговорён к 2-х недельному аресту».
Однако в дело вмешался Черниговский Вице-Губернатор, сообщивший, что вахмистр ни в чём не виноват, а скорее наоборот:
«… Козленко во время нахождения его на службе по найму при Нежинском Уездном Казначействе, вёл себя отлично и хорошо, и что меж мещанин Крапивянский сам был причиной произошедшей между ним и Козленко ссоры, ходатайствует, во уважение прежней бессрочной и нынешней усердной Козленка службы, об увольнении по-прежнему в бессрочный отпуск…» .
К рапорту Начальника Штаба Отдельного Корпуса Внутренней Стражи от 30-го декабря 1843 года был приложен формулярный список вахмистра Ивана Козленка, 44-х лет, происходящего из крестьян Черниговской губернии, Нежинского уезда, села Гасищ помещицы Роковачевой. Козленко был отдан в рекруты 11-го декабря 1818 года и уволен в бессрочный отпуск 1-го января 1838 года.
И, наконец, третий случай оправдания был зафиксирован с вахмистром Лубенского Гусарского полка Иваном Семиразумом.
5-го ноября 1843 года на имя Окружного Генерала 7-го округа Отдельного Корпуса Внутренней Стражи генерал-майора П. А. Паскина поступило прошение от солдатки Александры Федосеевой Семиразумовой, которое начиналось слезливым прошением о заступничестве власть предержащих:
«… Невинное угнетение злою судьбою меня и трёх малолетних детей дало мне смелость прибегнуть под защиту и покровительство Вашего Превосходительства на милостивое правосудие Ваше…».
Как следовало из письма солдатки, её муж спокойно работал на гражданской должности и даже пострадал по службе:
«… [Семиразум] приглашаем был местным начальством в должность рассыльного к становому приставу 3-го стана Черниговского уезда, где и находился. Впоследствии, когда он по обязанностям рассыльного в декабре месяце 1841 года командирован был Земским Исправником Черниговского уезда г. Тризной в селение Борисоглебку, узнать от коллежского регистратора Кирилла Гашинского о детях сего последнего, то он, Гашинский, бывший в нетрезвом виде, вместо удовлетворения требования Правительства, причинил ещё мужу моему безвинно побои, о чём по жалобе мужа моего производилось законное следствие…».
Тем не менее, в результате разбирательства унтер-офицер пал жертвой то ли чьих-то интриг, то ли по недоразумению:
«… И как по таковому оказался виновным г. Гашинский, то по решению Вашего Превосходительства приговорено отнестись куда следует, дабы с г. Гашинским поступлено было по законам. Но, напротив того, муж мой обращён вновь на службу с определением в Золотоношскую Инвалидную Команду; однако ж не по решению Вашего Превосходительства и не известно, по какой причине и за какие преступления…».
К прошению был приложен формулярный о службе список, составленный 8-го декабря 1843 года, из которого следовало, что унтер-офицер Иван Антонов Семиразум, 43-х лет, из казённых крестьян Черниговской губернии и уезда, села Карховки. Имеет польский знак за военные отличия 5-й степени. В рекрутах с 5-го ноября 1820 года .
В свою очередь, Командир Отдельного Корпуса Внутренней Стражи 5-го января 1844 года направил это прошение вместе с рапортом Военному Министру Чернышёву, в котором сообщал, что уволенный из бессрочного отпуска на службу с определением в Золотоношскую Инвалидную Команду Лубенского Гусарского полка вахмистр Иван Семиразум, «по окончании следственного дела, произведённого по жалобе на него коллежским регистратором Гашинским, оправдан и никакому взысканию не подлежит, а потому и просит о возвращении его по-прежнему в запасные войска» .
На докладе Инспекторского Департамента от 12-го января 1844 года за № 11, в котором сообщалось о прошении унтер-офицера Семиразума, рукой Военного министра было начертано: «Государь Император на это соизволяет».
В целом, бессрочный отпуск, введённый в 1834 году, рассматривался царём как милость и, как результат, любой подданный, которому эта милость даровалась, должен был вести себя подобающим образом. За неподобающее поведение неминуемо следовала расплата – возврат на службу и, поначалу, даже лишение права на отставку.
Так или иначе, при таком подходе военная служба воспринималась как наказание, избежать которого могло лишь беспорочное поведение в мирной гражданской жизни.
Власти при этом упустили одну важную деталь. Поначалу в молодости, они оторвали человека от привычной сельской жизни, и отняли всё то, к чему было стремление. Затем в течение 20-ти лет ему прививали покорность и слепое исполнение приказов свыше. В результате под конец жизни мало что умевший человек, потерявший связи с родными и прежними навыками, вновь вынужден был погружаться в ту самую атмосферу, из которой его насильственно вырвали когда-то. Однако силы уже были не те – как правило, в бессрочный отпуск отправлялись солдаты в возрасте 40-45 лет. Что он мог и умел? Разве что какое-либо ремесло, освоенное на военной службе. А некоторые и этого не умели. В течение 20-ти лет их занятием было идти в штыковую, штурмовать, убивать и отнимать, а привыкнуть к спокойному времяпрепровождению они так и не смогли. Как итог – беспробудное пьянство.