А ведь и сегодня праздник. Так и не просохнешь. 19 мая отмечается День русской печи
В первый раз я попал в Москву лет тридцать назад. И первый же человек, с которым я там по случаю познакомился, удивительное дело, оказался печником. Жил он в аккуратной городской квартирке с паровым отоплением. Запомнил его библиотеку из греческой и латинской классики. Профессия его показалась мне, особенно для москвича, совершенно неинтересной. К этому времени и у нас в деревне эта работа давно вышла из моды. Печки выкладывал единственный спец-любитель, старик, бывший бухгалтер. Впрочем, это были уже не печи, а «плиты», как говорилось у нас в деревне.
Попадись мне этот московский печник сейчас, я бы, конечно, многое повыспросил у него... Уверен, что мимо бесследно прошел интереснейший человек. Как я понимаю, Москва любит, чтобы каждый доводил своё дело до возможных пределов совершенства. Такому человеку москвичом быть легче. Догадываюсь теперь, что дело своё тот московский печник тоже знал как нельзя лучше, потому что приглашали его реставрировать немыслимую старину в бывших особняках столичных вельмож, ставших теперь памятниками истории.
А вопрос бы свой я начал, наверное, с русской печки, которую теперь, пожалуй, и нигде не увидишь. Разве что на фото.
Нынче все чаще поднимается справедливый вопрос. Почему у нас нет музея хлеба?
Музей такой нужен непременно. И если бы мне пришлось начинать его — я бы и начал с печи. И не только потому, что печь нужна была прежде, чем появиться хлебу. Огонь в печи стал первым знаком обретённого человеком нового духа... Здесь начало сложнейшему движению и развитию нашей внутренней культуры, духовного становления.
Может, это громко сказано?
Тут надо разобраться.
Чтобы построить печь и развести в ней вечный животворящий огонь, человеку нужно было остановиться в своём первоначальном пути. Поставить на земле дом. Укорениться на облюбованном месте. Прикипеть к нему сердцем. Значит, с огня, с очага начиналось осознание столь значительного для нас чувства родных мест, родной земли.
Выходит, когда мы пытаемся объяснить себе — что есть любовь к Отечеству, мы и тут должны будем «танцевать от печки».
Не это ли тоже имеет в виду известное народное речение.
Есть и другие соображения, которыми увеличивается слава этого незатейливого и привычного когда-то сооружения. Поленья, брошенные в печку, служили не только для того, чтобы нагреть дом. Огонь этот каким-то образом накалял воображение первоначального человека, будил его фантазию. У огня, у печки родились первые образы народной словесности, ставшей со временем частью души и национального характера.
Печь, дающая пищу и тепло, всегда, у всех народов была окружена особым отношением к себе. Огонь в очаге представлялся основой всяческого благополучия. В нем первоначальный предок наш поселил Дедушку, Хозяина или Домового — без которого невозможно домашнее счастье.
В молодежном, славном когда-то городе Экибастузе, записал я рассказ молодого монтажника. Во время случавшихся перекуров многое успеет рассказать рабочий человек. Все эти рассказы служат единственному — повеселить и занять временно праздных товарищей.
Дело было такого рода. Молодой бригадир, назовем его — Булыга, получил недавно квартиру. На торжество по этому поводу приехала к нему старуха-мать из недальней деревни. Мать очень удивила всех тем, что привезла в горшочке еще не остывшие угли. Она думала, что хоть какая-нибудь да найдется в новой квартире печка.
Старая мать надумала передать сыну охранителя домашнего счастья, того самого Дедушку или Домового. Старая мать была уверена, что в городах теперь много разводов исключительно потому, что не живут эти добрые создания вечной фантазии в городских квартирах...
А печка у сына оказалась только электрическая. Так и стоит этот горшок с углями в кладовой для разносолов. Угли остыли, а жизнь у Булыги складывается неплохо. Второго сына через какое-то время из роддома привёз. Может быть, и действительно в угольках родительского дома было что-то такое, от чего заводится счастье.
Трогательный по-своему случай. Может быть, это последний уже отзвук нашей далёкой веры в могущество огня, в добрых духов, помогающих жить. Когда-то такой ритуал был обязательным. Когда семья переходила в новое жилье, самая старшая в семье женщина должна была развести огонь в старом доме, собрать угли в горшок, либо в чугунок, накрыть его чистым полотенцем и унести в новый дом. А там её ждали с хлебом-солью. Вернее, не её, а того печного огненного квартиранта, от которого многое зависело. Надо было сделать всё, чтобы ему понравилось на новом месте.
Нам, владельцам кафельных кухонь с газовыми и электрическими плитами кажется до смешного наивной эта детская вера в могущество старой допотопной печи. И, тем не менее, не можем мы думать о ней (этой вере) без уважения. Именно потому, что это есть часть непростой истории человеческого духа, часть пути, в котором складывалась наша с вами теперешняя высокая культура, в которой нет места предрассудкам. Но, если бы мы не знали предрассудков, то не узнали бы и многих истин. Потому что путь к истине лежит через многие заблуждения, и другого пути для разума нет. Заблуждение с верой в чудесную силу печного огня не самое страшное, которому подвергался могучий человеческий разум. Потому и сейчас оно у нас не должно вызывать ничего, кроме симпатии к незлобивой наивности человека, придумавшего эту веру.
Но все-таки главное уважение к печи заключено в том, что она — мать хлеба нашего насущного, о котором на всех языках сказано одинаково: хлеб — это жизнь...
О хлебе сказано много поэтического. Поэзии не избежим и мы, но будем отдавать предпочтение все-таки прозе и точности.
А.А.Титов, которого хороший старый русский писатель Сергей Максимов называл «известным ростовским археологом», сказал о русском хлебе:
«Русские в XVII столетии ели преимущественно ржаной хлеб. Он был принадлежностью не только убогих людей, но и богачей. Наши предки даже предпочитали его пшеничному и приписывали ему (да и теперь также) больше питательности. Название "хлеб" значило собственно ржаной. Пшеничная мука употреблялась на просфоры, а в домашнем быту на калачи, которые вообще для простого народа были лакомством в праздничные дни. От этого и поговорка "калачом не заманишь" — самым редким кусом не привлечешь к себе того, кто испытал в чужих руках горькую долю, суровую нужду. Зато иного человека и калачом не корми, а сделай ему то и то, или: лозою в могилу не вгонишь, а калачом не выманишь».
Воспоминания из детства. На дороге, в пыли, рассыпано пшеничное зерно. Знаю, что деревня моя тогда была бедной, но самого состояния этой бедности не помню. В том возрасте (лет пять-шесть) она, наверное, не могла ощущаться. Воспринималась, как и само состояние первоначала жизни, естественно. Не понимал я ещё ни состояния чуда, ни горя. Не умел ещё сравнивать.
Но то, что передо мной лежит зерно, я уже смог оценить. Вместе с пылью, в подоле рубахи, я принёс его домой.
Теперь-то я могу определить степень той бедности, потому что бабка моя даже всплеснула руками — такая это была неожиданная удача. Она перебрала зерно руками, отделила его от земли, смолола на ручных жерновах. А к вечеру у нас были блины и праздник. И я на этом празднике уже чувствовал себя кормильцем, а это чувство самое главное для мужика.
С тех пор так и осталось, вид зерна вызывает во мне непроизвольно ощущение грядущего праздника.
Это ощущение заставило с особым любопытством относиться ко всему, что мы уже знаем о зерне и хлебе.
С того и пошло.
О хлебе написано много. Не задаваясь особой целью, стал прибирать к рукам, вырезать и складывать про запас все, что сказано любопытного и поучительного о хлебе.
Теперь можно похвастать. Есть у меня, пусть еще небольшая, но энциклопедия хлебная, перелистав ее, легче себе представить подлинную суть того сокровища, которое мы называем хлебом.
Есть такое расхожее выражение — хлеб наш насущный. Что означает оно?
Одно из значений слова «насущный» — обиходный, обыденный, ежедневный.
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь» было, собственно, моление о жизни.
Некий неведомый пророк библейских времён так рекомендовал готовить этот насущный хлеб. Вероятно, это один из самых первых рецептов в хлебной истории. Готовить так его теперь вряд ли кто будет, но вслушайтесь, какими значительными словами люди сразу заговорили о хлебе:
«...смочите сначала пшеницу свою, чтобы суть воды вошла в неё, а потом выставьте на воздух, чтобы суть воздуха могла обнять её. И поставьте всё с утра до вечера под лучи солнца, чтобы суть солнца могла спуститься туда. И благословение этих трёх вечностей вызовет вскоре появление ростка жизни, который разовьется из вашего зерна. Тогда раздавите зерно ваше и выставьте в виде тонкой ладони под лучи солнца на заре — и когда солнце дойдет до высшей точки на небе, переверните их на другую сторону, чтобы солнце поцеловало ее тоже и оставьте так до захода солнца. Ибо сущности воды, воздуха и солнца вскормили и вспоили, и помогли зерну подняться и созреть в поле, и они должны так же присутствовать при изготовлении вашего хлеба. И то же солнце, которое благодаря огню жизни вызвало рост и созревание зерна, должно испечь ваши хлеба тем же огнём. Ибо огонь солнца даёт жизнь зерну, хлебу и вашему телу».
Рецепт, возможно, наивен, но великолепна догадка — солнце через хлеб даёт нам жизнь. Один из великих наших хлебоведов и его едоков К.Е. Тимирязев сказал так: отведав первого хлеба люди могли уже без всякого иносказания говорить, что они дети солнца, потому что он ничто иное, как консерв солнечных лучей...
И тут, как нам кажется, недалеко до одного очень важного вывода. С каким же уважением надо относиться к земле-кормилице. К земле, которая рождает это главное богатство, и которая не может делать этого без рук и умения хлебороба.
Надо ли искать деревенскому глубинному человеку иное дело, чем хлеб и можно ли найти на земле более важное?
Есть ли более значительное чувство, чем то, которое скажет тебе — ты кормилец народа?
Чего греха таить, страшная заморочка происходит в умах в последнее время. Всё поставлено с ног на голову. Многие истины, которыми жил русский человек веками, за которые часто и жизнь отдавал, оказались как бы и ненужными. Укореняется мысль, что жить удобнее жизнью легкой, не напрягая ни мускулов, ни мыслей.
Укрепляется гибельная для всякого государства мысль, что упорная работа на земле вовсе не обязательна. Надо ли говорить, что это политика самоубийства.
Хотелось бы, чтобы эти новые гибельные веяния не сбили с толку «нового» русского человека, особенно молодого. Народ выживет, если оставит после себя здоровую молодежь. Как физически, так и нравственно. Человек, вырастивший килограмм зерна, много избраннее, чем тот, кто без штанов покажется вам на сцене бесчисленных гоголь-центров в Москве. И цена этим людям совершенно разная. Как было бы хорошо, если бы хлеб, выращенный чистыми руками и с чистыми помыслами, кто-то высший запретил вкушать грязным фиглярам. Извратившим ценности жизни. Или подверг эти гоголи-моголи оздоровительной чистке, подобной сокрушению Содома и Гоморры. Мысль, собственно, банальная, но в такие времена как наше, спасти могут только простые банальные истины, если им, конечно, упорно следовать...
