Давно подбиралась к «Поэтике сюжета и жанра» Ольги Фрейденберг, и вот добралась.
Читаю часть, где она рассказывает о слитности обрядов жертвоприношений и практики приготовления и принятия пищи. Она видит прямое отражение первого во втором.
В первобытном обществе еда принимается сообща, глава племени разделяет пойманного зверя на части и раздает среди присутствующих. Так же поступают и с растительной «жертвой» – хлебом. Хлеб и животное, растение и животное слиты в едином образе разделяемого и приносимого в жертву, как слиты в одно образы божества, которое наряду с племенем участвует в поглощении жертвы, и собственно человека. Целью принесения этой жертвы является победа над смертью, то есть жизнь. Еда и жизнь синонимичны в победе над смертью.
Фрейденберг называет связь растения и животного в жертве «пасхальным комплексом» и обнаруживает ее и в обвинениях «кровавого навета». Оказывается, «кровавый навет», то есть обвинение группы людей в ритуальном убиении невинного младенца, впервые прозвучал по отношении к ранним христианам со стороны римлян, таким буквальным образом понимавшим таинство евхаристии. И в этом, кстати, был смысл, потому что представление о том, что хлеб и вино претворяются в тело и кровь божества, и что вкушая это все, община так соединяется с божеством, – это и есть то самое архаичное представление, лежащее в основе до сих пор существующих обрядов. Любопытно, что для римлян эта связь была уже неочевидна, и для них вкушение некоего тела и крови ассоциировалось скорее с ужасным преступлением Атрея (отца тех самых Агамемнона и Менелая), который накормил своего брата Фиеста мясом фиестовых детей.
Фрейденберг приводит слова раннехристианского апологета Минуция Феликса. В своем диалоге «Октавий» он с возмущением цитирует обвинение, что якобы христиане собираются в потаенных местах и с религиозной целью разрывают на части и пьют кровь мальчика, покрытого мукой. Сам Минуций Феликс пишет, что мука якобы служит тому, чтобы скрыть тот факт, что в жертву приносится ребенок, но Фрейденберг считает, что это позднейшая интерпретация присутствия муки, а на самом деле мука или другой растительный продукт (часто – ячменная крупа) изначально является частью жертвы, представляя собой растительный атрибут разрываемого и поедаемого тотема.
Дальше она пишет про связь евхаристии с культом Диониса и с Элевсинскими мистериями, о которых вообще-то ничего не известно, кроме того, что они действительно были посвящены богиням плодородия, и их целью являлось приобщение человека к божеству. Про Дионисийские мистерии известно больше, все знают о безумных вакханках, разрывавших свою жертву на части. Это ключевой мотив всего цикла мифов о Дионисе, не буду подробно на нем останавливаться.
А остановиться я хотела вот на чем. В детстве моей любимой песней была «Коломбина» из мюзикла «Принц и нищий». Вот ее текст:
По небу с обезьянкой на плече,
Над головами карликов и пьяниц
Шла девочка, танцуя на луче
Под звук шарманки свой нехитрый танец.
И, выбиваясь из последних сил,
Шарманка пела голосом разбитым
О мальчике, который всё забыл,
О девочке, которая забыта...
А были дни - бросали серебро
На золотое эхо тамбурина,
Шутил мукой обсыпанный Пьеро
И весело смеялась Коломбина...
Стоит старик с протнутой рукой,
И снова плачет старая шарманка
О мальчике, обсыпанном мукой,
О девочке с печальной обезьянкой...
И вновь скрипел потрёпанный фургон
И на ухабах вздрагивал возница,
Вздыхая, что опять всё тот же сон
Ему сегодня всю дорогу снится...
И вереск цвёл, и месяц в небе плыл,
И яростно трезвонили копыта
О мальчике, который всё забыл,
О девочке, которая забыта...
Прочитав у Фрейденберг про «мальчика, обсыпанного мукой», я вздрогнула. Это был тот редкий, но случающийся у каждого читателя момент, когда автор вдруг возникает сквозь строки и глядя тебе, именно тебе, в глаза, кивает.
Я поняла, что не успокоюсь, пока не найду связь между обсыпанным мукой Пьеро и разрываемым и съедаемым тотемом.
О связи дионисийских культов с возникновением театрального искусства, в частности, трагедии и комедии, известно.
Пьеро это образ, возникший во французской комедии в 17 веке. Изначально это был образ слуги, потом мельника; одет он был в крестьянскую рубаху, его лицо было обсыпано мукой. Позже воплотил в себе образ печального отвергнутого возлюбленного, неудачливого соперника и объекта для издевательств Арлекина.
Прототипом Пьеро был персонаж итальянской комедии дель-арте Педролино, но это неточно, особой связи между этими образами нет, разве что над обоими издевались другие, более шустрые персонажи. Почему-то именно у Педролино не было маски. Это был скорее мим. Пьеро – жертва издевательств и вообще жертва. Он готов пожертвовать собой и безропотно принимает насилие в отношении себя.
Фрейденберг пишет, что разделение приносимого в жертву тотема на антропоморфную, вегетативную и звериную составляющую произошло позже, изначально эти три метафоры одного и того же были слитны.
С разделением растительная природа умирающего-воскресающего героя стала мыслиться как атрибут. В древности приносимое в жертву животное заменило собой человеческую жертву, и перед ритуальным убийством оно посыпалось зерном или мукой. Все это вместе свидетельствует о прежней нераздельности образа , свойственной архаическому мышлению. Хлеб есть живое существо, претерпевшее страсти. Человеческие герои, связанные с мукой, крупой и другими растительными атрибутами, хранят в себе память о древних представлениях. Таковым, вероятно, является и Пьеро, чье лицо покрыто мукой, и кто безнадежно влюблен в Коломбину.
По мысли Фрейденберг, миф представляет собой тавтологическое нанизывание метафор, означающих одно и то же: смерть и воскресение. Весь состав мифологического сюжета семантически тождествен при внешних различиях форм, выражающих это тождество.
В образе Пьеро метафора жертвенности передана и через обсыпанность мукой (гибель злака, его размол; Пьеро и человек, и злак одновременно), и через разлуку с возлюбленной (отсутствие воспроизводительного акта), и через прямое насилие со стороны Арлекина.
Арлекин в свою очередь имеет все признаки хтонического персонажа (изворотливость, глупость, обжорство, похотливость, происхождение – шут при короле, заменяющий короля, в терминологии Фрейденберг, - отраженное в имени: Herla cyning («хозяин-король") и более явное в имени современной героини вселенной DC – Харли Квинн; красный и черные цвета костюма), который появляется при раздваивании образа умирающего-воскресающего героя, а затем отделяется от него.
Арлекин преследует Пьеро, а Пьеро – ищет возлюбленную.
Пьеро - странник, бредущий сквозь страну смерти в поисках возлюбленной. Поиск, искания – признак вегетативной метафоры умирания-воскресения. Если антропоморфный герой побеждает смерть через поединок, вегетативный – через поиск. Он должен пройти страну мертвых, пока не найдет ту, с кем разлучен. Она исчезла, потерялась, убежала в чужие края. Чужие края – это страна смерти.
Таким образом, кажущиеся забавными сценки с участием Пьеро, Арлекина и Коломбины, в основе своей воспроизводят вечный и бесконечный сюжет об умирании и воскресении божества. Впрочем, как и все прочие сюжеты мирового искусства.
