С фотографий на меня смотрят чужие люди. Легкий ветерок чуть треплет волосы, создавая лишь иллюзию прохлады в столь жаркий день. На кладбище тихо, лишь только слышно, как в соседней роще кукует кукушка, словно гадает кому сколько осталось жить. Я её никогда не спрашиваю об этом, одному Богу известно.
Тетя Лида прошла за оградку, поцеловала портреты, погладила небольшие деревянные кресты, словно поздоровавшись за руки, потом повернувшись ко мне, показывая ладонями на фотографии, тихо сказала:
- Вот. Твои бабушка и дедушка.
Я смотрю на эти лица и пытаюсь их запомнить. Самые обычные, неприметные, вот они какие, оказывается. Дед с бравыми усами, бабушка в белом платочке. Взгляд у обоих напряженный, даже тяжелый. Нелегкую жизнь прожили, многое выпало на их долю, как практически всем их ровесникам тогда. Родились ещё при царе, умерли в восьмидесятых. Я ещё не родилась.
Помню в детстве очень переживала, что у меня нет бабушки и дедушки со стороны отца, была только бабушка со стороны мамы. А мне так хотелось приехать в дом к родным людям и почему-то хотелось, чтобы у меня был дедушка, потому что его у меня никогда не было.
Когда я родилась в 1986 году, через два месяца после Чернобыльской аварии на АЭС, мама хотела назвать меня Олесей.
- Какая она Олеся? Это же Наташка! Наталья будет, в честь матери моей - сказал отец.
Я выросла.
-Какая была бабушка? - спрашиваю отца.
Он сидит на корточках у стены и курит. Я отмахиваюсь от едкого дыма, морщу нос, но сижу напротив и слушаю
- Наталья, мать моя, в честь которой тебя и назвали, была кулацкой дочерью. Девичья фамилия Бочкина. Рассказывала, что раскулачивали их грозно, отец её тогда еле выжил, да не долго прожил. Все крепкое хозяйство прибрали тогда к рукам колхозным, а чем поживиться было, взяли в личное пользование пришлые люди. Наталья, пока считали да складывали утварь, на себя несколько юбок надела да кофт, чтобы хоть одежду свою сберечь, да нет, и то забрали, оставив что не голой. Да и на том спасибо, - сплюнул отец и замолчал, пуская колечки папиросного дыма от "Беломорканала".
- Батя её, прадед твой, кулак, хотел ей лучшей доли, да сговорился с одним мужиком старым да богатым, чтоб она его женой стала, но Наташка ни в какую. Взбрыкнула. Ты такая же, - отец мельком взглянул на меня, глаза его чуть посветлели, морщины разгладились на мгновенье будто, - Пригрозил он ей тогда, что "оставит с голой ж.пой", если не согласится. Якобы у него монеты были спрятаны от большевиков, чуял прадед, что придут скоро, вот и зарыл в землю чугунок.
- А она чего? - с нетерпением спрашиваю я.
Отец докурил, бросил сигарету к ногам, привстал, растоптав пепел, продолжил:
- Она? Убежала с солдатом. Дедом твоим. Всю жизнь бедно жили. Очень бедно. Отец её, прадед твой, ни копейки ей не дал. А может и не было у него? Кто знает, может наврал он про монеты и про чугунок? А может и нет. Солдата того звали Леонтий. Он как раз напротив, за Советскую власть был. Всю жизнь Наталью попрекал, за происхождение. "Кулацкая дочь" - называл. Однако жили.
Леонтий Васильевич, мой дед, ушел на войну в сорок первом, лишь пару месяцев они прожили со свадьбы. Оборонял Ленинград, контролировал "дорогу жизни" на Ладожском озере, по которому проезжали грузы с провизией в блокадный город. Туго тогда было, по его словам, которые потом рассказывали родственники, солдаты, чтобы пропитаться, в некоторые дни варили мерзлые лошадиные копыта, чтобы не умереть с голоду и, чтобы держать оборону от немцев.
- Отец, вернувшись с войны с медалями и двумя контузиями, не любил рассказывать про то страшное время. Не любил вспоминать. Потом родились мы, после войны уже. Семь детей! Однажды я своровал у соседей огурец из огорода, дед Леонтий узнал и палкой меня избил, сказав, "У нас, что огурцов нет? Ты, поганец, зачем в чужой огород полез?" - смеётся отец, - а я и не знаю, почему так сделал!
Ничего не осталось от дома, где жили Леонтий с Натальей. Только вот последнее из пристанище - кладбище, где можно взглянуть на предков, тихо посидеть рядом в тени березовой рощи, погрузиться в свои думы о них.
С фотографий на меня смотрят не чужие, а родные люди. Легкий ветерок чуть треплет волосы, создавая лишь иллюзию прохлады в столь жаркий день. На кладбище тихо, лишь только слышно, как в соседней роще кукует кукушка, словно гадает кому сколько осталось жить. Я её никогда не спрашиваю об этом, одному Богу известно.
