Этот небольшой рассказ, «Бемоль», пожалуй, еще вместе с повестью «Обручение Даши», мирными островками реализма возвышаются над кипящими волнами моря исторических экскурсов, футуристических прозрений, романтических набросков, психологических этюдов и прочих символистских изысков г-на Брюсова.
Конечно, и здесь автор не обошелся без глубокого проникновения в психологию своей героини, Анны Николаевны, немолодой, робкой и не слишком привлекательной девицы, продавщицы писчебумажного магазина «Бемоль». Но в этом случае «проникновение» носит умеренный и житейский характер, приемлемый для добросовестного и уравновешенного читателя, сторонящегося романтических бурь и кипения страстей.
Анна Николаевна научилась находить приятные стороны в одиночестве, что, согласитесь, не всем удается.
Театры и музеи она не посещала, книг не читала, то есть не то чтобы вовсе не читала, – читала, но мало и без интереса; покупатели в магазине редко говорили ей любезности, а если и говорили, она молча удалялась в заднюю комнатку, а к покупателю высылала мальчишку-помощника; «знакомых у нее не было, ни с кем из пансионных подруг она не переписывалась, с теткой, у которой жила, не говорила и двух слов в сутки»; хозяйку магазина, старую и сварливую немку Каролину Густавовну, она боялась ужасно, и ее ежедневные упреки в неумении завлекать покупателей выслушивала с замиранием сердца, не смея произнести ни слова, и ожидая лишь, когда та заберет выручку и удалится.
Она отыскала свой мир в своем же магазинчике, среди бумаги, конвертов, открытых писем, карандашей, перьев, сводных, рельефных и вырезных картинок. «Этот мир был ей понятнее, чем книги, и относился к ней дружественнее, чем люди».
В нем у нее были свои любимцы, которым она давала имена и выкладывала на лучшие места, и тихо радовалась, когда они продавались. Любовь к ним простиралась у нее до такой степени, что она, преодолевая робость, осмеливалась просить Каролину Густавовну поскорее сделать новый запас, и нередко плакала, получив отказ.
Были у нее и нелюбимые вещи: толстые стеклянные, словно сытые, чернильницы, полосатые транспаранты, отвратительные тетради с разводами на обложке, грубые открытые письма, открытки по-нашему, с портретами актеров. Когда они продавались, Анна Николаевна сердилась и обижалась за своих любимцев, и так настойчиво отговаривала посетителей магазина от покупки, что многие уходили из магазина, не купив ничего.
Длинными зимними вечерами, когда за окном шел снег, а в магазин часами никто не заходил, Анна Николаевна вела длинные беседы со всем, что стояло на полках, что лежало в ящиках и коробках. «Она вслушивалась в безмолвную речь и обменивалась улыбками и взглядами со знакомыми предметами. Таясь, она раскладывала на конторке свои любимые картинки – ангелов, цветы, египтян, – рассказывала им сказки и слушала их рассказы».
Самым хорошим временем было лето. Хозяйка уезжала из Москвы на целые месяцы. В магазине было душно, но тихо. Торговля почти прекращалась, нередко день проходил без покупателей и без копейки выручки. Анна Николаевна громким шепотом разговаривала со своими любимцами, рассказывала им про свое детство, про свою мать и плакала. Она отдыхала вполне, и только мысль о неизбежном появлении хозяйки омрачала ее душу.
«Так проходили месяцы и годы». О том, что будет дальше, Анна Николаевна не задумывалась.
Но могла ли эта идиллия длиться вечно? Конечно, нет.
Холодным осенним днем Каролина Густавовна, вернувшаяся в Москву в особенно злом и сварливом настроении, объявила ревизию. Ревизия выявила огромную недостачу множества разных товаров, которых, по мнению Анны Николаевны, никогда и не было в магазине. Кроме того, на вид ей было поставлено постоянное уменьшение выручки, что соответствовало действительности. Все это послужило основанием для позорного увольнения, сопровождаемого бранью и обвинениями в воровстве. Дальше обвинений дело, правда, не пошло, что наводит на мысль о напраслине.
«Анна Николаевна ушла в слезах, не посмев возразить ни слова. При мысли, что ей больше никогда, никогда не придется свидеться и поговорить со своими любимцами, она бросилась ничком на свою маленькую кроватку и молила у Бога смерти». Кроме них ведь в ее жизни никого не было. Или ничего.
Той же осенью, по прошествии полутора месяцев, тетка нашла Анне Николаевне новое место, тоже в писчебумажном магазине, но в большом, на бойкой, людной улице, где служили еще несколько продавцов, а покупатели постоянно толклись у прилавков. Своих прежних любимцев она не нашла здесь – поставщики товаров были другие. Было шумно и неуютно.
Единственной радостью для Анны Николаевны осталась мечта о том, чтобы войти еще раз внутрь своего магазина, посмотреть опять на старые шкапы и витрины, показать своим любимцам, что и она помнит их. Несколько раз она давала себе слово, что сегодня сделает это, но откладывала, боясь встретиться с хозяйкой.
Наконец она решилась и вошла! И что же? Ни одного предмета на старом месте, все было передвинуто, перемещено, изменено. Даже цены были изменены. Никто из обитателей писчебумажного магазина не обратил на нее ни малейшего внимания. «Она тоскливо оглянулась кругом: все было мертво, все было глухо и немо».
Анна Николаевна в растерянности вышла на улицу. «Октябрьский ветер пронизывал ее сквозь короткое обносившееся пальто. Свет фонарей расплывался большими пятнами в тумане. Было холодно и безнадежно».
Может ли быть такой незавидной жизнь человека? Верить ли г-ну Брюсову, или лучше положиться на собственный жизненный опыт, который подсказывает, что это все-таки маловероятно?
Понимаю, что некоторым обездоленным людям и такая жизнь может показаться раем; но Анна Николаевна сама себе такую жизнь организовала, сама съехала на обочину жизни, при этом возможности что-то изменить ее никто не лишал.
