Написать этот материал меня заставили несколько разговоров, касавшихся деятельности третейских судов и судей. Разговоры эти были с людьми, которые позиционировали себя юристами, и во всяком случае пытались с большим или меньшим успехом и эмоциональностью рассуждать именно юридическими методами. Юрист же, с моей колокольни, это не носитель диплома, справок, степеней и званий, а именно тот, кто апеллирует прежде всего к методам юриспруденции и пытается рассматривать предметы этой науки.
Так вот, именно в разговорах с юристами промелькнуло несколько утверждений, которые заставляют меня думать, что при всей древности института третейских судов, очень много людей просто не понимает их природу, а потому совершенно, впрочем, искренне делают иногда весьма диковинные выводы.
Прежде всего: третейские суды есть институт ни в коем случае не государственный. Государство вообще не имеет и не может иметь никакого отношения к деятельности этого института. Если кто и имеет к чему отношение, так это третейские суды опосредованно через волю сторон третейского разбирательства имеют отношение к государству и его механизмам. А если говорить уж совершенно точно, то отношение имеют стороны третейского разбирательства к механизмам государства, а в качестве оснований такого отношения выступают судебные акты третейского суда. Если не понимать этого, то всё остальное представляется весьма и весьма неопределённым.
В силу указанного обстоятельства, а также и того, что гражданское общество в любой стране первично по отношению к государству, в том время как последнее представляет собою лишь механизм для гражданского общества, третейские суды сами по себе в своей деятельности ни в коем случае не нуждаются ни в каких государственных регулированиях.
Однако тут я слышу некоторое возражение:
— Как же так? А куда же девать законодательство о третейских судах, которое есть в любом уважающем себя государстве?
Спешу ответить:
— Во-первых, третейские суды существовали долгое время вообще без всякой положительной регламентации. Например, в России один из первых положительных государственных актов, в котором вообще названы третейские суды, это знаменитое Соборное уложение, но там третейские суды уже названы как существующие, … — и вот это — во-вторых: там описывается не собственно деятельность третейского суда, а лишь отношение государства к результатам такой деятельности. Именно так и надо понимать любой закон, который издало государство по поводу третейских судов. В этом смысле третейский суд действует так, как ему заблагорассудится, вопрос состоит только и исключительно в том, что в этом случае государство может включить свои механизмы обеспечения его решения или исполнения такого решения лишь при соблюдении третейским судом определённых правил.
Есть простой и наглядный пример того, что государство на совершенно произвольный и безмотивный шаг третейского суда или судьи не может отвечать вовсе ничем. Именно этот пример и высвечивает справедливость того, что было сказано только что.
А пример этот — отказ третейского суда рассматривать или разрешать дело, или прекращение производства по делу по любому из оснований. Обратите внимание, что в таком случае, любое определение государственного суда подлежит как раз проверке и может быть при определённых условиях отменено, а вот как раз такое определение третейского суда никакой вообще проверке государственным судом не подлежит и никак отменено быть не может. Если государственного судью можно заставить рассматривать дело вне зависимости от его желания (конкретный человек, рассматривающий дело, может взять отвод, но при этом на его место тут же должен встать другой человек. Судья в процессе, таким образом, как раз останется. А судья — не человек, а функция, которую исполняет именно человек), а вот третейского судью заставлять рассматривать дело может своим определением только какой-нибудь совершенно безграмотный субъект, вроде тех, которые сидят и пописывают свои чудовищные определения в Закрытом автономном территориальном образовании город Северск, что в Томской области (там умудрились выкатить определение, согласно которому признать необоснованным отказ третейского суда рассматривать дело и обязать третейский суд принять к своему производству материал. Меня тогда мучил вопрос: а кто и как собрался исполнять подобный судебный акт?). Впрочем, такие удивительные судебные акты вообще не могут быть исполнены.
Таким образом, положительные законы, которые написаны о третейских судах, регулируют не деятельность третейских судов как таковых, а отношение государства к некоторым результатам такой деятельности. А вот регулировать отношение государства законодательными актами не только можно, но и, разумеется, дóлжно.
При всей очевидности сказанного выше уверяю Вас, это далеко не для всех очевидно. По крайней мере перестаёт быть очевидным тогда, когда те или иные юристы пытаются делать выводы.
«Взятка» третейского судьи
Очень ярким примером последствия указанного непонимания природы третейских судов является утверждение, что третейские судьи-де берут взятки. Более того, находятся юристы, которые, натурально, обращаются в прокуратуру с характерными заявлениями относительно взяток, которые взял третейский судья. Мало того, эти юристы в действительности просто демонстрируют какое-то ослиное упрямство, настаивали именно на прокурорской подследственности подобных дел.
Я не буду сейчас разбираться с фактической стороной таких утверждений, поскольку вопрос о том, передал ли конкретный человек конкретному человеку ту или иную сумму денег или права на те или иные блага, и за что именно передал, что этой передачей было обусловлено, строго говоря, — второй. Это — вопрос события преступления. И разрешаться он вообще может только в том случае, когда рассматриваемое преступление с таким событием и такими субъектами вообще могло иметь место. Вот последнее как раз первый вопрос.
Если само по себе событие, описываемое в заявлении, не могло быть, или конкретные субъекты не могли вообще совершить рассматриваемого преступления, то дальше разбираться нет никакого смысла. Это будет пустая, а с точки зрения властных функций следователя — противоправная, деятельность.
Взятка как преступление вообще требует, в чём весьма и весьма легко убедиться, именно особенного субъекта. Этим субъектом может быть только государственное или муниципальное должностное лицо. И никто более. Разумеется, это никак не значит, что деньги может брать только государственный или муниципальный чиновник, но это точно означает, что передача таких денег при определённых дополнительных условиях, описанных в УК РФ или в УК иных государств, может быть вообще взяткой только, если в качестве конечного получателя денег или иных благ выступает именно государственный или муниципальный чиновник, либо если ему обещают передать связанным с ним лицам подобные блага или права на них. Никто другой даже при огромном желании совершить такое преступление, получить взятку просто не в состоянии.
Третейский судья не есть ни государственный, ни муниципальный чиновник. Он вообще отделён от государства именно как третейский судья. Взять взятку, как бы он ни называл полученное или обещанное, как бы он ни мыслил это, третейский судья просто не в состоянии объективно. Поэтому он — ни в коем случае не субъект самого такого преступления, и писать заявления по сему поводу куда бы то ни было, называя действие, мнимое ли, действительно ли имевшее место, взяткой — можно только в расчёте на то, что это заявление попадёт к совершенно выжившему из ума следователю. К несчастью, такие следователи-психопаты случаются.
Поскольку же то обстоятельство, что третейский судья не может быть именно по закону, а не в силу факта, субъектом такого преступления как взятка, а предполагается, что соответствующие нормы положительного права точно известны всем, то всякий, кто утверждает, будто бы третейский судья получил взятку должен привлекаться к ответственности за заведомо ложный донос, следователь же при возбуждении такого дела — к ответственности за привлечение заведомо для него невиновного лица к уголовной ответственности. Что же касается гражданско-правовых последствий такого рода заявлений, то поскольку в силу законодательств ряда государств, третейским судьёй не может быть лицо, в отношении которого ведётся уголовное преследование (хотя бы и незаконно!), то такого рода заявления, если они сопровождались возбуждением уголовного дела, несомненно, должны влечь последствия в виде как взыскания компенсации за моральный вред, так и возмещение убытков. Последние прямо следуют из того, что если бы указанный человек мог бы исполнять функции третейского судьи, то он мог бы получить как минимум гонорар за рассмотрение дела. То есть доход.
Вмешательство со стороны
Не менее распространённым заблуждением является и то, что некоторые из юристов, в том числе и те, что работают судьями, полагают, что решение третейского суда имеет тот же статус, что и решение суда государственного. Точнее так: некоторые считают, что решение третейского суда вообще может хоть каким-то образом влиять на права и обязанности третьих лиц, которые не являются сторонами в споре.
Это заблуждение проистекает прежде всего из довольно своеобразной путаницы: перепутаны понятия обязательности решения суда и его нормативности. Так вот, между решением третейского суда и решением суда государственного есть нечто общее, а именно: и то и другое — обязательны.
Но вот по части нормативности тут как раз всё обстоит совершенно не так. Дело в том, что нормативность решения государственного суда вытекает, строго говоря, только из одной единственной и весьма специфичной нормы законодательства. В разных законодательствах, эта норма расположена в разных законах, но сводится она к одному и тому же: решение государственного суда обязывает всех и каждого в той, конечно, части, в которой оно вообще обязывает.
(Несложно догадаться, что только признательное решение и решение об отказе в иске никого не обязывают вообще, а в той части, в которой эти решения могут предусматривать взыскание с одной стороны в пользу другой судебных расходов, они являются решениями о присуждении; однако как раз в части взыскания судебных расходов такие решения и обязывает исключительно сторону спора, но даже и не третьих лиц. Хотя, разумеется, мне доводилось видеть абракадабру, в которой с истца, который выиграл дело, судья, тем не менее, умудрился взыскать судебные расходы в пользу третьего лица, не заявляющего самостоятельных требований относительно предмета спора. Но говорить об очевидных несуразицах сейчас, кажется, неуместно)
Если иметь в виду изложенное, то любая критика решения третейского суда, производимая под тем углом, что этот третейский-де суд не учёл интересов каких-то лиц, которые вообще не являлись участниками спора, совершенно неуместно. Решение третейского суда никаким образом не может интерпретироваться так, что оно кого-то, кроме сторон, к чему-то обязывает или хоть в чём-то ограничивает.
Ну, не нормативно же оно!
Окончательно? — да.
Обязательно? — да.
Нормативно? — нет.
Распространённое возражение тут примерно такое: есть дела, которые касаются в результате не только стороны процесса. Например, всё дела, связанные с тем, что права, установленные решением третейского суда, так или иначе должны быть зарегистрированы то ли государственным органом — скажем, в случае прав на недвижимое имущество и сделок с ним, то ли частным регистратором — в случае с правами на акции, то ли налоговой службой — в случае с иными корпоративными правами, то ли — милицией… впрочем, что там с милицией я, право слово, не знаю, а только регистрация автотранспортных средств не есть регистрация права собственности на них, а лишь дозволение к участию в уличном движении, не более того, хотя бы даже милицейские цивилисты, во все времена славящиеся невероятной тонкостью в понимании гражданского права, считали иначе.
По-моему, так в этих случаях как раз дело обстоит очень просто: обязанность регистрации, осуществления каких-либо действий в связи с правами или обязанностями возлагается на указанных субъектов вовсе не третейским судом и никак не его решением. Кстати, в спорах о праве на тот или иной объект в государственных судах, регистрирующие субъекты также не должны привлекаться к участию в процессе ни в каком качестве. Именно потому, что само по себе решение их никак ни к чему не обязывает. Как это не обязывает?! — А вот так это! Их обязывает закон, который говорит о том, что они должны зарегистрировать право правообладателя, а кто именно является этим самым правообладателем — вообще не их дело. Точно так же они не должны участвовать и в двусторонних сделках купли-продажи, хотя сами по себе эти сделки их обязывают. И они именно обязаны принимать эти сделки во внимание, а если сделка оспоримая, то даже выносить заключение о недействительности сделки они не вправе, так как они — не стороны этой сделки и заниматься оспариванием и определением её действительности они могут лишь объективным образом, а вот последнее связано не с их интересами, а с соответствием сделки законодательству. Через много лет пустого околачивания груш в залах судебных заседаний, кажется, до регистраторов всех видов их правовое положение стало доходить, и они стали писать в суд письма, в которых приводить именно такие вот доводы, о которых я тут и написал: мы — регистраторы, в существе дела нам разбираться ни к чему.
Если же обнаруживается некое третье лицо, которое считает, что его права каким-то образом нарушены в связи с третейским решением, то оно вполне имеет право, используя именно третейское решение в качестве доказательства угрозы нарушения его действительных или предполагаемых прав, обращаться в суд за защитой своих прав в качестве истца. И никто, никакой третейский суд никогда этого права лишить такое третье лицо не может. Да и не намеревается это делать.
Вот почему предъявлять претензии третейскому суду, сводящиеся к тому, что он-де затронул права неких третьих лиц, по меньшей мере, необоснованно: третейский суд никаким решением никаких третьих лиц обязать ни к чему не может, да и права он им предоставить не может тоже.
«Рейдерство» посредством третейского суда
Однажды… впрочем, вовсе не однажды! мне довелось услышать гневные филиппики в адрес третейских судов вообще и конкретных действий третейских судей — в частности, что они-де участвуют в хищениях чужой собственности. Самое интересное, что одну из таких теорий, прямо, впрочем не относясь к конкретному случаю, развивал и иллюстрировал передо мной один вполне даже и грамотный прокурор. Уважение этот прокурор вызывает именно тем, что он всё же пытается строить модели и рассуждать не на уровне я сказал, а я — о-го-го!, а на уровне рассудка. Это, кстати, означает, что с человеком вполне можно спорить, его можно убеждать, а последнее уже значит то, что перед нами не просто чиновник, а именно юрист. Юрист же может быть прав, может быть и неправ. Чиновник же, функционер полагает себя правым всегда, хотя функционирование вообще не может быть соотнесено ни с какими рассудочными оценками (вот функционированием как раз руководят, а всеми иными — управляют). В сущности, построенная эти прокурором модель хищения сводилась к тому, что суд вообще, а не просто третейский, использовался на определённом этапе как орган признания права собственности. Правда, при этом при всём сам же этот прокурор оговорил, что судья может вообще ничего не знать о том, как именно возникли перед ним те или иные документы. Например, он может не знать, что та или иная доверенность — подложная или выдана под принуждением.
Однако, обратим тут своё внимание, что для использования суда в качестве инструмента в такого рода модели преступления, необходима одна вещь. Необходимо наличие у судебного решения одного свойства. Знаете какого? Свойство это — общеобязательность, нормативность!
О!
А теперь быстренько возвращаемся назад и обнаруживаем что? А обнаруживаем мы то обстоятельство, что вот как раз третейские решения именно нормативностью-то и не обладают. А следовательно, никак третейский суд не может лишить права кого бы то ни было, если этот кто-то не есть участник третейского судебного процесса, а коль скоро третьих лиц в названном процессе не может быть, то может быть такой вот кто-то, кого может лишить чего-то третейский суд, только стороной. А всех-то остальных никак третейское решение вообще не касается. Никак, ни с какой стороны!
Ах вот как! — может мне возразить иной юрист, проникнутый идеей жуликоватости третейских судов. — Да ведь вот присудит суд истцу вещь, признает за истцом право на неё, затем этот взыскатель эту вещь продаст добросовестному приобретателю et voilà! Так-то так, да не так это всё.
Дело всё в том, что такая ситуация вообще может возникнуть не обязательно в третейском суде. Мало ли откуда может появиться кто-то, кто обоснованно или нет, но полагает себя собственником. Ясно, что если этот субъект имеет свои права, или же ему кажется, что имеет, то ну вот он и может их защищать по полной программе, тем более, что закон-то, по крайней мере в большинстве стран мира, предусматривает защиту права собственника, у которого вещь выбыла против его воли — виндикационным иском по отношению к кому угодно, в том числе и к добросовестному приобретателю. Так что опять-таки никакой суд никакое третье лицо ни в чём не ограничил.
Тут надо сделать одну оговорку. Это рассуждение совершенно не работает на Украине. Причём не работает оно ни в случае третейских судов, ни в случае судов государственных. И связано это с нелепой нормой законодательства.
В п. 2 ст. 388 ГК Украины есть норма, которую невозможно объяснить с точки зрения здравого смысла. Эта норма гласит:
2. Майно не може бути витребувано від добросовісного набувача, якщо воно було продане у порядку, встановленому для виконання судових рішень.
Сейчас переведу.
2. Имущество не может быть истребовано у добросовестного приобретателя, если оно было продано в порядке, предусмотренном для исполнения судебных решений.
Поразительная, скажу вам норма! Вот именно она-то и даёт возможность для хищений на территории Украины путём обращения в суд. Правда, вовсе не только в третейский суд. И главным образом как раз не в третейский суд. Однако, обратим внимание на саму эту норму: там говорится именно о продаже имущества, а не о передаче в порядке признания права, не так ли? При признании права защита п. 2 ст. 388 ГК Украины, естественно, не срабатывает. А вот зачем такое невероятное исключение законодатель сделал для принудительной продажи — вопрос, уж прямо скажем, к законодателю, но никак не к третейским судам.
Слышу, впрочем, ещё одно возражение (точнее, слышал):
— Ну конечно! взял третейский суд да и наложил арест на имущество, а реальный собственник — страдай!
Замечательное возражение! Замечательно оно тем, что,
во-первых, оно, в отличие от массы иных возражений, вполне справедливо,
а во-вторых, потому, что как раз при ответе на него видно то, чего реально не понимает тот, кто заявляет это возражение.
Да действительно, третейский суд, как, впрочем, и суд вообще может применить обеспечительные меры в виде наложения ареста, состоящие в запрете неопределённому кругу лиц осуществлять какие-либо права на имущество. Тут всё правильно. Как правильно и то, что такие обеспечительные меры могут быть приняты вовсе не только третейским судом. Причём во всех случаях они принимаются камерально (то есть без вызова сторон) и срочно. Во всяком случае так должно быть. Чего в реальности устраивают те или иные судьи — темы отдельных сюжетов, всегда, впрочем, сводящихся к тому, что тот или иной судья привык читать закон не так, как тот написан, а так, как чёрт подбил с утра.
Но вот вопрос: если всё ясно по части сторон спора и возможного нарушения их прав при принятии обеспечительных мер, то разве неизвестно возражающему, что вообще при любом аресте, субъекту, полагающему, что его право нарушено и не являющемуся стороной спора, даётся право на иск об освобождения имущества от ареста?
Что правда, то правда: в этом иске надо доказывать сразу несколько вещей, но все они, в сущности, сводятся к доказыванию наличия права на имущество, которое ущемлено именно обеспечительной мерой. Ну, и кто, какой такой третейский суд может определением и вообще хоть как бы то ни было лишить лицо права защитить свои права путём подачи названного иска? А коль скоро законодательство прямо предусматривает такую возможность судебной защиты, да при том при всём, что эта возможность сохраняется всегда и является осуществлением именно субъективного права, то надо ли так много говорить о попытке что-то у кого-то похитить способом, который никак не лишает никого права защиты?
Совсем другое дело, когда юристы, ссылающиеся на указанное ущемление прав, осознают, что доказать наличие права, которое предположительно ущемлено, они не в состоянии… Тут, действительно, другой разговор. Тем более, что эти юристы весьма часто прибегают к репрессивным органам именно для того, чтобы собирать доказательства по гражданскому делу. Только вот такого рода помощь милиции, или ФСБ, или прокуратуры вряд ли попахивает чем-то, кроме именно коррупции. Дальше растолковывать надо, что тут как раз третейский суд препятствует реальным рейдерам, а не способствует им?
Уголовное преследование судей
Напоследок я напомню об одном случае, который также был описан уже тут.
Поспорили два субъекта. Подписали третейское соглашение. Один из них обратился в третейский суд с иском. Не без своеобразия обратился, но ничего, в общем-то такого противозаконного в этом своеобразии не было, поскольку способ, которым человек обращается с иском, выбирает он сам. Судья отреагировал на исковые заявления довольно стандартно: по каждому возбудил дело и по каждому заявлению о принятии обеспечительных мер, таковые принял. Представьте же себе, что именно эти два обстоятельства послужили причиной ни много, ни мало как возбуждения двух уголовных дел. Причём при всём этом ещё и в отношении судьи, который возбудил исковые производства. Дескать возбуждение искового производства и обеспечение есть приготовление к совершению хищения. Вообще-то, если рассуждать так, как рассуждал следователь милиции, затеявшая указанное непотребство по наущению своего гражданского мужа, также служащего в милиции оперативным сотрудником, то вполне можно возбуждать уголовное дело по приготовлению, например, к заведомо ложному доносу в тот самый момент, когда человек приобрёл в магазине десть бумаги, на коей он этот самый донос изготовить в состоянии. Но это так, просто к вопросу о том, что себе позволяли подчинённые тогда г-на Р.Г. Нургалиева (Да-да, того самого, у которого журналисты дискредитируют народ).
Однако, есть в этом возбуждении дела и нечто такое, что вообще говоря, должно интересовать не только неучей-следователей.
В конкретном случае, по одному из возбуждённых дел не было не то, чтобы оснований его возбуждать. Там, как это ни удивительно, не было даже законного повода. Почему — отдельный разговор, не имеющий отношения к нашей теме. Но пусть повод был. И пусть даже некое фантастическое основание привиделось следователю. Пусть. Я берусь сейчас показать, что и в этом даже случае возбуждать такое уголовное дело это значит, как минимум, сделать нечто обратное: обезопасить возможных правонарушителей от возможного уголовного преследования.
Следователь, да и многие юристы совершенно забывают о нескольких деталях, имеющих прямое отношение именно к третейскому судебному процессу.
Первая деталь состоит в том, что третейский суд не руководствуется гражданским процессуальным законодательством вообще. Это, например, означает, что для третейского суда может не существовать оснований для возвращения искового заявления. Может не существовать и оснований для соединения нескольких дел в одно производство. Ведь все эти действия описаны и регламентированы не чем-нибудь, а исключительно и только ГПК или АПК, например РФ. А нормы последних для третейского суда не существуют как обязательные.
Второе, что забывают многие, так это то, что вмешательство в деятельность третейского суда вообще допускается исключительно в случаях прямо предусмотренных законом. А истребование, например, материалов дела есть, несомненно вмешательство. И во всём законодательстве, скажем, России есть только четыре статьи, которые вообще допускают такое истребование. Это если легально, конечно. Две из этих статей находятся в ГПК РФ, а две — в АПК РФ. И все они относятся лишь к делам, по которым производство закончено. Причём закончено не как-нибудь, а непременно решением. Вы всё верно понимаете: это дела либо об отмене решения третейского суда, либо о выдаче исполнительного листа на принудительное исполнение такого решения. А следователь, ведущий уголовное дело, никаким образом к указанным делам отношения иметь не может. А если производство третейского суда по каким-то причинам не закончено, то вообще никто на белом свете истребовать ни его, ни документы из него не имеет права. То есть, что называется, оперативно, нос туда сунуть можно, а законно приобщить к материалам уголовного дела — нет.
Третье, что постоянно забывают многие, так это то, что третейский суд рассматривает не окружающую действительность и не факты, а исключительно материалы дела, в котором единственным фактом является само его существование, а всё остальное — доказательства, которым суд самостоятельно даёт оценку. И пока суд этой оценки не дал, никто вообще не вправе что-либо предполагать или высказывать о мыслях, которые могли бы роиться в голове судьи. В том числе, разумеется, и такая важная птица как следователь из милиции.
Четвёртое, что забывают иные правоохранители, так это то, что допросить в качестве свидетеля третейского судью об обстоятельствах, которые стали ему известны как третейскому судье, включая, кстати, и место рассмотрения, и место хранения дел, вообще нельзя. Закон запрещает. Все эти сведения, полученные от третейского судьи, точнее — от человека, который был третейским судьёй, будут добытыми незаконно. Их можно засунуть куда угодно, хоть в портмоне, и идти с ними можно куда угодно, но только не в суд.
Пятое обстоятельство заключается в том, что если в отношении единоличного третейского судьи возбудили уголовное дело, то он обязан производство по третейскому делу приостановить. Причём приостановить до окончания следствия.
И получается у следователя замкнутый круг: дело истребовать нельзя по крайней мере до окончания производства по третейскому спору, следовательно, нельзя и получить доказательства из него, хоть бы и с помощью стороны, а вести уголовное преследование по незаконным действиям третейского судьи, доказательства которого заперты в этом самом деле, нет никакой принципиальной возможности. То есть, возбуждая уголовное дело, следователь положил ключ от чемодана в чемодан и захлопнул на замок крышку этого чемодана.
Спрашивается: а зачем он это сделал?
Ответ: только ради того, чтобы впоследствии, не имея возможностей получить доказательства, производство по делу прекратить.
Q.E.D
А всё-то началось исключительно с того, что осуществление субъективного права на иск было воспринято как приготовление к преступлению. Но если в этой ситуации дело сводится именно и только к невозможности уголовного преследования, то не есть ли это лучшее доказательство того, что и основания для такого возбуждения вообще не было? Иначе придётся предположить, что законодатель намеренно предусмотрел такого рода преступления, которые в законном порядке доказать было бы невозможно в принципе. А как же быть тогда с презумпцией разумности законодателя?
Всё, что написано выше, впрочем, написано, разумеется, для людей, которые в состоянии воспринимать обращённую к ним человеческую речь. Разумеется, если только судья, прокурор или следователь, оперативный сотрудник или частный поверенный не желают вообще считаться с доводами рассудка, то с их галлюцинациями справиться могут только врачи. Однако я — не психолог и не психиатр, а потому апеллировать могу исключительно к разуму. Тут уже ничего не поделаешь.
