В своей заметке, уважаемые читатели, я позволил себе объединить два рассказа: «Чертопханов и Недопюскин» и «Конец Чертопханова». И хотя написаны они были в разное время (их публикации разделены между собой более чем 20-ю годами), они являются, в сущности, единой историей, где главный герой – забияка и неистовый блюститель своей чести, охотник и лошадник, Пантелей Еремеич Чертопханов.
Сцена первого знакомства просто гениальная – весь Чертопханов перед вами, как на ладони. Не могу отказать себе в удовольствии процитировать самые аппетитные куски: «Лицо, взгляд, голос, каждое движенье – все существо незнакомца дышало сумасбродной отвагой и гордостью непомерной, небывалой; его бледно-голубые, стеклянные глаза разбегались и косились, как у пьяного; он закидывал голову назад, надувал щеки, фыркал и вздрагивал всем телом, словно из избытка достоинства, – ни дать ни взять, как индейский петух».
И это при том, что скромное поведение автора «Записок», накрытого, правда, Чертопхановым во время охоты на принадлежавшей ему земле, не давало никакого повода к столь воинственным приготовлениям. Недоразумение, впрочем, немедленно разрешилось, как только незадачливый охотник назвал себя и Чертопханов уразумел, что перед ним не браконьер, а дворянин (это особенно понравилось Чертопханову) и приличный человек. Было даже получено разрешение и далее охотиться на его, Чертопхановской, земле.
«Распрощавшись, Чертопханов ринулся прочь, вытянув нагайкой лошадь по шее; лошадь замотала головой, взвилась на дыбы, бросилась в сторону и отдавила лапу борзой, та пронзительно завизжала. Наездник закипел, зашипел, ударил лошадь кулаком по голове, молниеносно соскочил наземь, осмотрел лапу у собаки, поплевал на рану, пихнул ее ногою в бок, чтобы не визжала, уцепился за холку лошади и вдел ногу в стремя. Лошадь задрала морду, подняла хвост и бросилась боком в кусты; он за ней на одной ноге вприпрыжку, однако наконец-таки попал в седло; как исступленный завертел нагайкой, затрубил в рог и поскакал». Прекрасно! Прямо живой человек.
Еще один штрих к характеру Чртопханова: когда автор-охотник заметил ему, затравившему зайца на молодых овсах, что негоже охотиться летом на поле, то получил очень понятный ответ: «Мое поле!»
Переходим к приятелю его, Тихону Иванычу Недопюскину, который не замедлил появиться перед глазами опешившего охотника. «Этот новый незнакомец наружностью нисколько не походил на своего предшественника». Скажем больше – он был его полной противоположностью. Полный, мягкий, добродушный; круглое лицо его выражало застенчивость и кроткое смирение; нос, тоже пухлый и круглый, самим цветом своим изобличал сластолюбца.
Невозможно сказать, что их свело вместе, но они подружились. По выражению Ермолая: «Вот уж подлинно: куда конь с копытом, туда и рак с клешней…» Подружились настолько, что Недопюскин и на жительство переехал к Чертопханову, хотя и был владельцем небольшой деревеньки, состоявшей из двадцати двух душ крестьян.
Со вступлением во владение упомянутой деревенькой связан был эпизод, следствием коего явилось безоговорочное обожание и преклонение Тихона Иваныча перед Чертопхановым.
Надо сказать, что Тихон Иваныч, как в силу незавидных житейских обстоятельств, так и в силу природной робости характера, сильно тушевался перед сильными мира сего, к коим, опять же в силу собственной малости и незначительности, вынужден был относить почти всех, с кем сталкивала его мачеха-судьба. Казалось, ему суждено было унаследовать несчастную судьбу своего горемыки-отца, который вышел из однодворцев и только сорокалетней беспорочной службой, беря взятки исключительно «по чину», добился дворянства, и который, несомненно, принадлежал к числу людей, беспощадно преследуемых разнообразными несчастьями с «ожесточением неослабным, неутомимым, с ожесточением, похожим на личную ненависть. …Судьба, неотступно терзавшая Недопюскина-отца, принялась и за сына: видно, разлакомилась».
Мы не будем здесь подробно останавливаться на злоключениях Недопюскина-сына и напомним читателю лишь о том эпизоде, который положил начало той странной дружбы, что связала двух, столь непохожих людей.
Итак, богатый откупщик, при котором Тихон Иваныч исполнял должность то ли шута, то ли дворецкого, перед смертью отказал ему деревеньку, о которой мы уже упоминали выше. Соответственно Тихон Иваныч был приглашен на чтение завещания. Большая часть собрания знала, какую должность он исполнял при благодетеле: насмешливые поздравления быстро превратились в неприкрытое глумление, особенно усердствовал и изощрялся один из наследников, прибывший из Петербурга высокопоставленный чиновник. Безответный Тихон Иваныч молчал и лишь с тоской оглядывался, ни в ком не находя сострадания.
Чертопханов, приглашенный на чтение завещания в качестве четвероюродного племянника покойного, вступился за Недопюскина самым горячим образом: дело дошло до вызова. Высокопоставленный чиновник из Петербурга струсил и просил извинения не только у Чертопханова, но и у Недопюскина.
Эта сцена – одна из лучших в рассказе. Диалог столичного (Петербург тогда был первой столицей и де юре) чиновника и уездного забияки-помещика должен вызывать восторг у любого объективного читателя.
Престиж Чертопханова в глазах Недопюскина с те пор возрос до степени обожания и благоговения и с тех пор они уже не расставались.
