Рассказ Бориса Панкова
9
— Ох! — вздохнула дочь, высоко подымая грудь.
– Старик покосился на ее рассыпанные на плечах густые черные волосы и, отвернувшись, замолчал.
— Вы неправильно поступили, Егор Антонович, — укоризненно подметила сноха. — Нужно было посоветоваться с нами, а потом уже ехать. Весна подойдет, на чем пахать будем? Лошадь теперь днем с огнем не найдешь. На себе придется плуг таскать. — Она посмотрела на свои ноги, точно хотела убедиться, под силу ли ей будет эта работа.
— Ну ладно, до весны еще надо дожить, — утешительно заверил ее старик. — А то, может, всем вороны глаза повыклевывают.
— И правда, — подтвердила Нюра и сейчас же обратилась к отцу: — Ну и что было с тобой дальше, папаня?
Старик с удовольствием полазил за рубахой, поскреб живот, потом потер ладонью голое колено и с неохотой продолжал:
— Стою я, жду, все честь по чести. Кобыленка, это, упарилась, я взял клок соломы, вытер ее бока, походил около. Вдруг сразу два солдата подбегают ко мне. Один кобылу мою схватил за морду, развернул в другую сторону. Другой — сунул мне кулачугой в рыло, толкнул на сани, и повезли. Подтащили они меня к какому-то большому дому, кругом его расхаживают часовые. В середине полно германцев. Солдаты завели меня во двор, открыли подвал да и спустили в темницу. Ну, думаю, каюк мне пришел. Наверно, узнали, проклятые, кого я привез. Сутки просидел я в этом подвале голодный и холодный. На другой день выпустили меня, смотрю, так в сторонке кучка людей стоит, прижавшись к стенке. Около них солдаты толкутся. Меня тоже к ним подвели. Потом дали всем пилы, топоры и ну нас возить в ближний лес на дровозаготовку. Три недельки день в день отзвонил там. Чуть голодом не сморили, проклятые. На последний день как раз подходит ко мне солдат, который охранял нас. Я в этот момент пилил дрова тоже с одним стариком, из городских он. Важный такой, образованный. По подозрению его арестовали, кто-то донес, что он был коммунистом. Но он мне сам признался, что это неправда. Да я и не допытывался у него. Он, бывало, сам мне обо всем на свете рассказывал. Не дотяну я, говорит, Егор, до светлых дней своих, чувствует сердце мое. А как бы хотелось увидеть, когда эти варвары, подобно крысам, побегут с нашей земли. Он мне даже адрес дал свой. Просил зайти к нему домой, когда меня отпустят. У него там старуха больная осталась. Да, отволок меня этот солдат в сторонку, завел за угол, чтобы никто не видел. Содрал с меня полушубок, валенки и махнул рукой, чтоб уходил. Я стал уговаривать его, куда ж, мол, я босой и раздетый пойду. Пробовал пригрозить даже комендантом, что вот сейчас в таком виде пойду и пожалуюсь ему. Они ведь начальства своего страсть как боятся. Догадался он сразу, о чем я толкую. Да как крикнет на меня! Винтовку с плеч долой и ко мне. Ну тут я и дал тягу. Пропадай, думаю, все на свете, лишь бы сам уцелел. Пули б он, окаянный, для меня не пожалел бы. — Старик поднялся, напился воды и, смахивая янтарные капли воды с бороды, добавил: — Так я скакал по проулкам босой и раздетый, пока люди добрые не зазвали в дом и не дали кое-какие опорки да зипун.
— Тряпки, черт с ними! – С безразличием заявила дочь. — Жизня дороже. У меня полный сундук барахла, городские натаскали. Придется ли носить его еще.
— А я тебе говорила, — подхватила Мария, — зачем тебе это все. Есть немного кожу прикрыть, и хватит. Тряпки — дело нажитое. Будем живы, здоровы и они будут. Сейчас главное вот в чем, — она стукнула себя по животу, посмотрела на свои модные туфли, которые выменяла за хлеб.
— Ну как же не брать ничего, когда люди даром почти отдают, — возразила Нюра. — Да и притом их самих жалко. Просят, умоляют хотя горсть мучицы дать. Не могу смотреть, когда люди голодают. Так всех жалко... Ох как жалко! Прямо бы спрятала всех на своей груди. Потому что сама наголодалась, слава Богу. В двадцатые годы, когда батя в гражданскую воевал, я опухшая от голода ходила. Насмотрелась горюшка, поэтому и сочувствую каждому. По себе сужу.
— Ну уж ты добрая душа! — резко отозвалась Мария. — Себя вперед пожалей. Если у тебя не будет, то никто не даст. Вот лошади лишились, как будем сеять весной? Как бы самим не пришлось разделить участь городских.
— Хватит вам, сороки! — прервал женщин старик. — Лучше расскажите, как тут без меня гости какие были в хуторе? Можа, наведывался кто дельный.
— Нет, папаня, никого не было за это время, — покорно ответила дочь. — Только верст за двадцать от нас, говорят, в лесу партизаны много немцев побили.
— Ага! — злорадно подхватил старик. — Значить, грянул первый гром.
Партизаны решили отойти верст на сорок от ближайших населенных пунктов за торфяные болота, где неподалеку были расположены хатки лесозаготовителей, заброшенные еще с середины тридцатых годов. Они полагали, что, возможно, ряд землянок еще уцелел, и в них планировалось организовать временное жилище. Партизаны надеялись, что немцы вряд ли сунутся в такую глушь, поскольку кроме как на лошадях добраться туда было невозможно.
Просим оказать помощь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752
Рекомендуемое пожертвование за одну публикацию – 10 руб.
Повозки, полностью загруженные людьми и различным партизанским снаряжением, медленно продвигались в глубь леса. Семен ехал на одной из таких повозок. Его отсутствие было почти не замечено. Он выбрался из леса и, прихрамывая, зашагал к группе партизан, окружавших командира. Из других концов леса вышло еще несколько человек, видимо увлекшихся преследованием противника и возвращающихся последними.
«Как кстати», — машинально подумал он. Уже было слышно, как командир громко выкрикивал имена бойцов, но, когда до отряда оставалось всего метров двадцать, ему вдруг показалось, что всем давно известно о его предательстве и партизаны, столпившись группой, ждут только его, чтобы совершить возмездие. Ноги подкашивались, сердце, казалось, не билось, а воспроизводило непрестанный гул.
— Если его о чем-нибудь спросят, он не сумеет произнести ни слова ...
Его сковал непреодолимый страх, который, казалось, лишил его голоса.
Первоначальный план — взять себя в руки и держаться как можно увереннее — рухнул словно карточный домик, как только он завидел группу партизан, и лишь какая-то неведомая сила, помимо его воли, двигала его навстречу столпившимся бойцам.
— Ей, Стрельцов!.. — Чей-то знакомый голос словно привел его в чувство. — Что, ранен, что ли?
— Да ерунда, царапнуло малость, — не видя со страху никого перед собой, пробормотал Семен.
— Стрельцов здесь! — крикнуло сразу несколько голосов, видимо, командир уже произнес его фамилию.
«Слава Богу», — мысленно обронил Семен, чувствуя, что главная опасность, кажется, миновала... Однако полностью страх не покидал его. Он стоял у края группы, растерянно озираясь, напоминая ягненка, прибившегося к чужому стаду. Вдруг он заметил, что сквозь строй к нему пробирается Малинин. Еще издалека Семен рассмотрел его добродушную мальчишескую улыбку.
Подбежав, Малинин крепко сжал руку Семена и долго тряс ее, радостно сверкая большими голубыми глазами, несколько раз взволнованно повторяя одно и то же: «Семен!.. Жив!»
На дружескую улыбку Малинина Семен, сконфуженный, едва смог обнажить зубы.
— А ты как так быстро оказался с нами? — прокричал Малинин прямо в лицо Семену.
По его добродушной улыбке Семен понял: ни о чем не подозревает, — и нехотя обронил:
— Да вот из Сосновки услышал выстрелы ... и сразу сюда. Подоспел, когда наши уже погнали немцев... Вот, немного задело... — Семен показал на край окровавленной рубахи и виновато добавил: — А, все это пустяки! — Он небрежно махнул рукой, всем своим видом давая понять, что очень сожалеет о том, что не смог принять участие в разгроме врага с самого начала схватки.
Малинин, продолжая улыбаться, громко и сумбурно восклицал:
— Ничего, до свадьбы заживет!.. Главное, что цел!.. Ну и здорово мы всыпали этим гадам!.. Будут помнить, сволочи!
Семену хотелось скорее самоутвердиться, наладить разговор с Малининым, но прежний страх давал о себе знать, и он, словно насилуя себя, издавал какие-то пустые, бессвязные фразы. Однако ему не терпелось узнать, что известно в отряде о его отсутствии? Будто невзначай он неожиданно спросил:
— Слушай, тут такое заварилось, а меня не было, неудобно как-то перед товарищами?!
Малинин, продолжая улыбаться, весело перебил его:
— Ну ладно, с кем не бывает, видно, здорово тебя зазноба приворожила! — Он, все так же посмеиваясь, ехидно скривил рот.
— А Глушко не спрашивал? — еле слышно прошептал Семен.
— Спрашивал, я как надо ему все объяснил ...
Семен, несмотря на безмятежное поведение Малинина, счел нужным как можно больше оправдываться. Виновато подергивая плечами, он продолжал:
— Понимаешь, баба-стерва так окрутила, незаметно, как два дня пролетели. Думал, вернусь — повесят!
Последнее произнесенное им слово вызвало какое-то неприятное предчувствие.
Продолжение следует.
