Крестили малютку в Верхнем, что в пяти верстах от рудника. За ночь мастерица-метелица успела сплести ослепительно-белое кружево, и до зари невесомо набросила его на высокий правый берег Северского Донца. Ни одна ветка дуба не шелохнулась под искрящейся игольчатой бахромой, даже стая ворон на верхушке ольхи изумлённо притихла перед бесконечностью этого снежного сияния. Когда вернулись из церкви, крёстная Василиса Павловна, жена проходчика Демидова, сообщила Александре Григорьевне, что дочку батюшка нарёк Марией. Саша счастливо перевела дыхание: сбылось!.. Ей очень хотелось, чтоб дочку Марией звали, про себя уж так и звала её – Машенькой. И Сергей несказанно обрадовался этому имени… Он бы удивился, если бы малютку назвали по-другому, – словно в душе всегда знал, что у него будет дочка Мария. Мария Сергеевна Туроверова – как иначе!
Александра Григорьевна, случалось, выговаривала мужу:
- Баловницею растёт! Ну, можно ли так, Сергей Михайлович! Едва шевельнётся ночью, а ты уж на руки её! А она быстренько это поняла, и уже своенравничает. И ты не спишь с нею, а ведь тебе на заре в шахту!
Так и бывало: Сергей и во сне чутко прислушивался к дочкиному дыханию. Случалось, что среди ночи малютка просыпалась. Сергей тут же слышал совсем тихое, словно удивлённое покряхтывание, которое скоро становилось обиженным, – таким, что никак нельзя было не взять кроху на руки. И Сергей склонялся над колыбелькой, бережно поднимал дочку, тихонько укачивал её в своих больших и сильных, уже успевших почернеть и огрубеть от угля и породы руках. Саша укоризненным шёпотом велела ему, чтоб он уложил Машеньку в колыбель, но малютка тут же открывала глазки, обиженно сводила к переносице крошечные бровки-стрелочки, и Сергей объяснял:
- Ей, должно быть, холодно, Саша. Взгляни, как мороз узорами стёкла разрисовал. И метелица за окном.– Сергей осторожно прижимал к себе дочку: – А она маленькая такая! Вот и холодно ей, одной-то.
Саша качала головою:
- Так то ж за окном метелица! А в избе тепло! Вон как жар угольный краснеет в печи!
Крохе и правда ничуть не холодно было. Она просыпалась, какое-то время тихонько лежала в колыбельке, потом, будто соскучившись, принималась удивлённо покряхтывать: ей просто хотелось, чтоб отец взял её на руки и покачал, – от этого так счастливо и уютно дремалось!.. Хотелось слышать его дыхание и тихий, самый ласковый голос на свете… И ещё очень надо было, чтоб он осторожно целовал её крошечные пальчики.
Саша смеялась: Сергей даже какие-то колыбельные песенки придумывал – про метелицу и тёмную ноченьку, про девочку Машеньку и про синие глазки… Машенька слушала, снова сосредоточенно сводила бровки, вдруг счастливо всплескивала ладошечками и улыбалась.
С утра Александра Григорьевна шла в школу, учила ребят читать и писать. Машеньку оставляли с доброю нянюшкой Лизонькой, дочерью десятника Степанова. А к весне Машенькин крёстный, начальник Управления угольными рудниками Владимир Иванович Липин, привёз очень красивую и лёгкую колыбельку, по его заказу сплетенную пасечником Кузьмой из ивовых прутиков, и теперь Александра Григорьевна брала Машеньку с собою в школу.
…Однажды ночью Сергей счастливо затаил дыхание: Сашенька застенчиво прижалась к нему, чуть слышно, стыдливо прошептала его имя… До Машиного рождения ласки Сергея были такими робкими и осторожными, что Саша нередко от обиды глотала слёзы… Ей казалось, что она не может нравиться Сергею – с её похудевшим и побледневшим лицом, с хоть и небольшим, но покруглевшим животом… А ещё, когда он по-мальчишески несмело ласкал её, Саше непременно представлялось, что в эти минуты он думает об унтер-офицере Андрее Аверине, с которым у неё всё и случилось, – так поспешно, так преждевременно и… не нужно…
Саша не знала, как в шахте, в короткие перерывы, томился Сергей от желания ласкать её – ему, как воздух, это было надо… Но он просто-напросто боялся – не будут ли вредны Сашеньке его безудержные ласки. Так и вышло, что до Машенькиного рождения оба изводились без такой желанной нежности… и лишь теперь – словно впервые…
Как-то, утомлённая Серёжкиными бесстыдными ласками, Сашенька счастливо прикрыла глаза:
- Сына рожу тебе, Сергей Михайлович. Машенька быстро растёт, скоро уж помощницей и нянькой станет…
Сына?.. – Сергей улыбнулся в полудреме, и тут же встрепенулся, на локте приподнялся:
- Нянькой… станет? – Вдруг нахмурился: – Она никогда не будет нянькой! Маша…Мария Сергеевна – моя дочь!.. Дочь горного инженера Туроверова! А не нянька! Если понадобится, – я найду десять самых лучших нянек!
Александра скрыла улыбку, ладошками погладила лицо мужа:
- Что ж ты так раскипятился-то!.. Это просто говорится так: нянька подросла. И потом, Сергей Михайлович! Нисколько не будет лишним и неправильным, если Маша станет помогать мне. Уж не лентяйку ты собрался вырастить из неё?.. А замуж кто её возьмёт?
Сергей ошеломлённо притих: мысль о том, что кто-то когда-то заберёт у него Машеньку, была вообще непереносимой… Саша поняла его тревогу. И решила, что инженеру Туроверову сын просто необходим…
И, хоть ночушка уже на исходе была, они снова потянулись друг к другу…
А утром Сергей сказал:
-Коли родишь сына, к нам может приехать матушка Агата Ермолаевна. Она поможет тебе с детьми.
Сашенька с улыбкой покачала головою:
- Нет. Матушка счастья не знала, – все годы, пока я росла и училась, так и жила одна, без любви. А я замечала, как смотрит на неё Фрол Картамышев, мастеровой с литейного завода. Он рано вдовцом остался, с двумя девчушками на руках, – мал мала меньше…Лишь после нашей свадьбы матушка согласилась выйти за него.
Так и было… Сначала Агата надменно отмахнулась от признания Фрола: не до того!А уж после свадьбы, как молодые уехали в Новоникольский, вспомнила его слова… Даже заплакала от жалости – и к ему, и к его девчушкам-погодкам, что росли без матери… и к себе. Агата знала, что хороша собою… Только красота её никого не радовала, – ни для кого была… И все эти годы лежала на сердце горькая обида, – оттого, что на Каменном Броде её и дочку все сторонились. Агате никогда и в голову не приходило, что кто-то может к ней посвататься… что она может стать чьей-то женою… Самое простое женское счастье казалось ей недосягаемым. Девицы и женщины заходили к ней, просили погадать – о любви и о счастье, о женихах и мужьях, о детях… Агата радовалась, если могла нагадать любовь… Радовалась, коли сбывались её гадания. А потом Сашенькина – такая неожиданная и такая ожидаемая… – любовь к Сергею, сероглазому нагловато-уверенному студенту Горного училища словно и ей, матери, вдруг напомнила о возможном счастье… С той самой первой, случайной их встрече с Сергеем увидела: прошлое связывает их. С нескрываемо высокомерной насмешкой Сергей попросил её на любовь погадать. Тогда и сказала ему про туман, что стоял над ним:
- Туманного в твоём прошлом много. Такого беспросветного, – что ты сперва выйди оттуда… а потом будешь ждать любви, чтоб – как полёт.
А любовь-то, судьбою ему предназначенная, уже тогда, в колыбели сиротского приюта, рядом с ним была, – они с Сашенькой слышали, как сердечки их рядышком стучат…И потом искали друг друга – единственных… И нашли. И ей, Агате, к желанному и простому счастью путь открыли: на сватовство Фрола она согласием ответила. И уже вместе с Фролом они вдруг поняли: оба молоды ещё… И впереди – многая лета счастья…
… Прошло четыре года. Рудник в Лисьей Балке уверенно давал качественный уголь и кокс Луганскому литейному заводу и Черноморскому флоту в Севастополе. Этой весною к инженеру Вершинину приехала жена с ребятами – старшенькому, Серёже, недавно уж пятый годок пошёл, среднему, Петруше, три исполнилось, а маленькую Катюшу Мария Александровна ещё грудью кормила.
Однажды жена Захарки Балашова, языкастая, завистливая Степанида, упорно, до самого обеда, прохаживалась у школы, – как будто у неё щи сами в печи варились… и хлеб сам пёкся. Дожидалась Степанида, чтоб уроки закончились и ребята по домам разбежались. Когда вышла учительница, Степанида шагнула ей навстречу. За показным смирением скрывала в глазах торжествующую насмешку. Вздохнула:
- Сказать бы Вам надо, Александра Григорьевна…
Александра Григорьевна остановилась. Понимающе улыбнулась:
- Про Семёна Вашего? Не баловался сегодня. И слоги складывает уже лучше.
Захаркина жена нетерпеливо отмахнулась: Семёновы успехи в учении её нимало не интересовали…
- О другом я, Александра Григорьевна, – сочувственно заглянула в Сашины глаза, – Вам бы не о Сеньке нашем переживать… А за мужем следить. Двое ребят уж у вас с Сергеем Михайловичем… И третьим, вижу, ходишь… А Сергей Михайлович твой – того и гляди, переметнётся к Машке, жене Вершинина. У них, знаешь, какая любовь была!.. Твой тогда практикантом был у Вершинина. Без стеснения, на глазах у всех, встречались на берегу да в балке. Бегала она к нему, к парню холостому, на свидания. А твой-то с Вершининым даже подрались из-за неё, – прямо в шахте! Срам-то какой! Потом Вершинин догадался увезти её в Питер, к своей матушке, а то бы… А теперь – погляди-ка! – снова явилась! Чай, соскучилась, – по твоему-то, по любви их бесстыжей. Ох, смотри, Александра Григорьевна, в оба смотри за своим! Кобель он у тебя хороший, а Машка махнёт перед ним юбкой-то, – и побежит он за нею, как прежде бегал…
Ничего не дрогнуло в лице Александры Григорьевны,– словно рассказывала ей Степанида про вчерашний дождь. Молча обошла болтливую Захаркину жену, не оглянулась. Лишь подумала с досадой: столько времени потратила на эту сороку!
Дома Машенька, мамина помощница, кормила тыквенною кашей двухлетнего Мишеньку. Вдруг какою-то молнией сверкнуло перед глазами: вспомнила, как радовался Сергей, что дочку Марией крестили… Выходит, есть правда в Степанидиных словах?..
За обедом почти ничего не ела. Смотрела, как просто и красиво ест щи Сергей. Она всегда любила смотреть, как он ест… Радовалась его мальчишескому аппетиту. А сегодня он поднял от миски глаза, встревожился:
- Сашенька!.. Как чувствуешь себя? Тебе нездоровится?
Сашенька головою покачала. Усмехнулась, а ресницы повлажнели:
- Нет. Спаси Христос, Сергей Михайлович, всё хорошо со мною… Что ж не рассказываешь мне… про шахтные новости?
Про шахтные новости Сергей рассказывал Сашеньке каждый день: про то, как крепили дубовым лесом кровлю над главным штреком, какая марка кокса получилась в новой печи, как проходчики опускают шахту на новый горизонт. Слушала Саша с интересом: за эти годы запомнила все шахтёрские слова, и всё ей было понятно, и всё то, что было близко и дорого Сергею, было близко и дорого ей…
Протянула мужу ломоть хлеба. Сергей взглянул благодарно, а она спросила:
- Говорят, к инженеру Вершинину жена из Петербурга приехала? Видел ты её? Хороша?
На рудник Мария Александровна приехала впервые, – уж почти за пять лет… Один за другим рождались ребята, да и матушка Елизавета Евстафьевна не отпускала её в Лисью Балку:
- Неблизкий путь. Ладно, когда ребят не было, скучала ты, ездила к нему. А нынче – что ж за надобность! Андрей Петрович и сам часто приезжает из своей Лисьей Балки.
А эта весна выдалась такою тёплой и светлой, что Елизавета Евстафьевна вдруг сама предложила:
- Ну, поезжай уж… в эту Вашу Лисью Балку, поезжай, проведай Андрея Петровича. Вижу, – соскучилась по мужу. Да и он Катюшу уж полгода не видел, а она – вон как выросла-то!..
И Мария Александровна с детьми приехала на рудник.
От вопроса жены Сергей вдруг вспыхнул… А у Саши в глазах потемнело… И маленький под сердцем, показалось ей, тревожно всплеснулся.
- Ты ешь, Сергей Михайлович, – сказала мужу. – Долить щей?
А он отложил ложку:
- Спаси Христос.
Саша молчала. Прижала к себе Мишеньку, что забрался к ней на колени. И так жалко стало Сергея! Знала, как любит он горячие щи, а сейчас не стал больше есть…
А Сергей сам заговорил, – негромко, от волнения чуть глуховато:
- С Марией Александровною, женой Вершинина, мы прежде знакомы были. Мы с нею… Мы с нею полюбили друг друга. Потом она уехала в Петербург. Я долго вспоминал о ней. А когда инженер Антипов – помнишь? – отправил меня сюда, в Лисью Балку, – новая шахта строилась отчасти и по моим студенческим проектам, – я понял, что прошлое безвозвратно ушло… и я люблю лишь тебя одну. Тогда в шахте авария случилась – я рассказывал тебе, завалило путь к стволу подъёма. Надо было сдвинуть глыбу породы, осторожно отколоть от неё части – так, чтоб кровля совсем не рухнула…Я знал, что мы выйдем, что поднимемся на поверхность – потому что ты ждала меня. И ещё мне тогда очень хотелось, чтобы ты узнала, как у меня всё хорошо получается в шахте… Нравиться тебе хотелось.
- Я и так любила… и до сих пор люблю тебя без памяти, – горько прошептала Сашенька.
- В лампах огонь закончился быстро, – продолжал вспоминать Сергей. – А я и в кромешной черноте глаза твои видел.
Машенька укладывала спать большую куклу-мотанку, что недавно подарила ей крёстная. Посмотрела на отца, неожиданно серьёзно спросила:
- А мои глаза ты тоже видел тогда?
Сергей с Сашей переглянулись. Он подхватил на руки свою любимицу, закружился с нею. Потом поцеловал дочкины глаза:
- Конечно, видел. Глаза-то у тебя – точь-в-точь маманюшкины.
… А с Марией Александровной они встретились, как и пять лет назад, у шахтной конторы. Не сговариваясь, пошли на берег.
По склонам Лисьей Балки, как и тогда, огоньками желтели дикие тюльпаны. На берегу знакомо всколыхнулся запах мяты, кружились над Северским Донцом лепестки цветущего тёрна… Мария Александровна остановилась. Сергею показалось, что вот-вот прольётся слезами светлая грусть. Но Мария Александровна сдержала слёзы. Улыбнулась:
- Я часто вспоминала ту весну… и лето.
- И я вспоминал, – откликнулся Сергей.
-Ты был моей первой любовью, – самой первой… Хоть я и замужней была. Так у меня случилось… вышло так: сначала – замужество, а потом – первая любовь.
- Я тоже… любил впервые.
- Я помню, – Маша узкой ладошкой коснулась его волос. – Я была очень счастлива… что тебе понравилось. Я была счастлива все те дни, когда мы с тобою встречались. Наверное, так и бывает, так и должно быть, когда любишь впервые. Тогда я ещё не знала, что пройдёт время, и я полюблю Андрея Петровича, и буду любить его одного. – Маша прерывисто вздохнула: – Мне было очень тяжело… Я вспоминала тебя, а он держал меня за руку и говорил что-то простое и ласковое. Тогда я поняла, что не смогу без него жить.
Как и пять лет назад, в их первое свидание, Мария Александровна сорвала несколько мятных стебельков, поднесла к губам:
- Мы завтра уезжаем. С собой возьму, – на память о Северском Донце. А наша с тобою первая любовь… Хорошо, что она была у нас. И останется, – нашим прошедшим счастьем.
Мария Александровна пошла по тропинке наверх. Оглянулась:
- Я жену твою видела. Красивая. И… любимая. – Улыбнулась: – И ты – любимый. Я сразу это увидела, как мы на рудник приехали. Ты меня не заметил в тот вечер… а я взглянула на тебя и поняла, что ты любимый… и сам любишь.
… В конце лета инженера Вершинина перевели в Петербург, – преподавать в Горном кадетском корпусе, растить будущих шахтёров. Андрей Петрович пожал инженеру Туроверову руку:
- Увидимся, Сергей. – Чуть приметно улыбнулся: – Знаешь, что мой старший о твоей Машеньке сказал? Что он никогда не видел девочек с такими красивыми глазами.
Вечером Александра Григорьевна с няней уложили Машеньку и Мишу. Сергей обнял жену:
-Хочешь, – проедемся? Ночь какая! Спелыми яблоками пахнет… и звёзды падают в Северский Донец. Хочешь, – до самого края степи?
В Сашиных глазах синим всполохом – радость:
- Так Никита, поди, спит давно.
- Я сам запрягу.
И летела счастливая тройка – сквозь ночь, туда, где за Лисьей Балкой ждал Северский Донец свою степную зорюшку.
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
Часть 21 Часть 22 Часть 23 Часть 24 Часть 25
Часть 26 Часть 27 Часть 28 Часть 29 Часть 30
Часть 31 Часть 32 Часть 33 Часть 34 Часть 35
Навигация по каналу «Полевые цвет