Рассказывает Евгений Яковлевич.
В 2008 году знаменитый российский баскетбольный тренер Евгений Гомельский, выигравший со сборной СНГ золото Олимпийских игр 1992 года в Барселоне, дал большое интервью «СЭ» в рамках рубрики «Разговор по пятницам» Юрию Голышаку и Александру Кружкову. Читайте рассказ Евгения Яковлевича об отношениях с легендарным братом Александром Гомельским.
- Правда, что на Олимпиаде в Барселоне вас обокрали?
- Это произошло в Испании, но за год до Игр. Мы подошли с приятелем к автобусу раньше команды и закинули вещи в багажник. Приезжаем в аэропорт - все сумки на месте, только наших нет. Позже выяснилось, что в Барселоне такие пропажи сплошь и рядом. Когда в багажнике открыты обе дверцы, воришки подходят к автобусу с другой стороны и незаметно выволакивают чемоданы. Частенько в сговоре с водителем. Честно говоря, я уже привык к дорожным приключениям. У меня и в Канаде пожитки испарились, и когда летел на Игры в Пекин, украли сумку со всеми шмотками. Пришлось бегать по магазинам. Затерялся чемодан даже на обратном пути. Думал, с концами - к счастью, через два дня нашли.
- Ваш брат девять раз был «невыездным»?
- Семь - точно. Может, и больше.
- А вы?
- Лишь раз, в 70-м. Отголоски репрессий по отношению к Александру. На него строчили тома в КГБ! Просто «Война и мир»! При желании утопить человека в СССР было проще простого. Страна была писателей, хотя не очень ученых. На одного говорящего - два пишущих.
- Что писали?
- Ох, столько всего! Как-то дописались, что Саша хотел самолет угнать. Однажды я пришел к нему в квартиру на Речном. Сидели, поддавали втроем - я, Саша и какой-то мужик. Оказалось, тот писал на Александра Яковлевича доносы. Брат к нему подходит: «Скажи, сука, писал на меня?» Тот, поддавший, голову обхватил руками, лег на стол и захлюпал: «Писал, Александр Яковлевич, писал...» Представляете картину?
- А что брат?
- Толкнул его легонько в плечо: «Ладно. Живи...»
- Брат в конце жизни увидел то, что на него писали?
- Да, кое-что. И прежде ему некоторые вещи рассказывали люди из КГБ, которые относились с уважением.
- Он ведь совсем небольшого роста был?
- 168. При таком росточке в ухо дать мог любому двухметровому, даже не сомневаясь. Удар держал потрясающе. Не помню, чтоб Саша пошел на тренировку, не написав конспекта. У него играли великие люди, с ними по-другому было нельзя. Он получал разные зуботычины - но всякий раз выкарабкивался. Как говорил Карл Маркс, «падая и вставая, мы растем».
18 января в Кронштадте открывается доска, посвященная Александру Яковлевичу. Мы с племянником Володей поедем. Сколько раньше ленинградские корреспонденты сталкивали лбами: «Добрый Кондрашин, злой полковник Гомельский...» А сейчас ребята из ленинградского «Спартака» обещали приехать на открытие доски. Время идет - и многое воспринимается по-другому.
- Никогда не видели брата растерянным?
- Был неприятный момент. Когда Сашу убирали из сборной СССР, я ждал около здания спорткомитета в Скатертном переулке, сидел в машине. Брат спустился, слез в глазах не было, но расстроен крепко. Сел, помолчал. Затем выдавил: «Ну ладно. Поехали домой. А они пускай едут на метро...» Вывести из себя Сашу было трудно. Вот он вывести умел кого угодно.
- Какие привычки от него взяли?
- Я сумасшедший человек по части опозданий. Не переношу. Вы большие молодцы, подъехали вовремя. Обычно ваша веселая братия не шибко пунктуальна. Для меня игрок, опоздавший на тренировку, - личный враг.
- Часто не понимали поступков брата?
- Нельзя хамить старшим. Саша же мог наговорить лишнего. Потом приходилось его мирить с людьми. Помню, работал он помощником легендарного Степана Спандарьяна. Тот как-то пожаловался: «Что ж твой Сашка так дерзко со мною разговаривает?» Дома к нему подошел: как же так, Саша? Он сразу набрал Спандарьяну: «Степан, прости. Погорячился...»
- Какая его черта особенно восхищала?
- Александр Яковлевич ненавидел проигрывать! Даже когда садились играть в шахматы, побеждать его себе дороже - запросто можно было получить доской по голове. В матчах между моим «Динамо» и его ЦСКА всегда шла битва от ножа. Какие бы ни возникали ситуации, никогда мы друг под друга не ложились и не пытались договориться. У нас состав был послабее, но время от времени щипали армейцев. Вы наверняка слышали историю, как после поражения от «Динамо» министр обороны Гречко озлобился и отменил приказ о присвоении Саше звания полковника. Он мне вечером перезвонил: «Что творишь?! Папахи меня лишил!»
Был и другой эпизод. Брат уже стал президентом ПБК ЦСКА, а я возглавлял «Динамо». Встречаемся в зале. Кругом народ, и Саша нарочито громко спрашивает: «Что, выигрывать собираетесь?» «Разумеется», - отвечаю. И тут он, никого не стесняясь, сгибает руку в локте: дескать, вот вам...
- После победы женской сборной на Олимпиаде Александр Гомельский сказал: «Знаешь, Рыжий, а ты - тренер!» Прежде он вас не хвалил?
- Представьте себе. Хотя к тому моменту я уже как тренер был трехкратным чемпионом Европы. Надо было выиграть Олимпиаду, чтобы брат признал во мне задатки. Такой характер. Часто вспоминаю академика Капицу. Когда ему говорили: мол, какой у вас знаменитый сын, на телевидении работает, в ответ раздавалось: «Сын - известный. Знаменитый только я!»
Конечно, того, что достиг в тренерской карьере Александр Яковлевич, не повторить. Нереально. Нашу баскетбольную фамилию создал он, только он. Но я нигде ее не замарал. Всю жизнь боялся, что кто-нибудь скажет Саше: «Ну и раздолбай твой братец...»
- Последняя встреча с Александром Яковлевичем?
- В Боткинскую больницу, где последние два месяца лежал Саша, я приходил почти каждый день. Жуткое время. Как он, бедный, мучился! Химиотерапия - не дай бог никому узнать, что это такое... Брат старался держаться, однако по лицам врачей я понимал, что шансов никаких. Когда он перестал есть, моя жена приготовила фаршированную рыбу и отвезла в больницу. Я увидел вспыхнувший огонек в его глазах. Но болезнь не отступала. Он угасал. Говорил с трудом, я наклонялся к его губам, чтобы расслышать слова. «Женька, я страшно устал», - прошептал он. В тот же вечер его не стало.
