Продолжаю переводить Автобиографию Патрика Суэйзи, которая называется как самая известная песня из ‘Грязных танцев« - Time of My Life, ‘Время моей жизни»
Первая глава посвящена детству и юности актера
Во второй главе Патрик Суэйзи рассказывает о начале своих отношений с девушкой, которая станет его единственной на всю жизнь.
Глава 2
Я сразу заметил Лизу Хаапаниеми. Ее гибкую талию, ее длинные светлые волосы, и ее равнодушный вид, который она напускала каждый раз, когда проходила мимо меня.
Она разительно отличалась от других девчонок тем, что всегда держала себя так, как будто я был от нее в миллионах световых лет.
Короче говоря, она меня просто не замечала и мне даже ни разу удалось поймать, смотрит ли она на меня.
Наконец в один прекрасный день, когда она проходила от меня на расстоянии чуть меньшем, чем миллионы световых лет, я решил, что настал момент привлечь ее внимание. Я ущипнул ее за пятую точку и сказал: “Приветики, красотуля!”. Она обернулась и посмотрела на меня так, словно я испортил воздух на хорах церкви.
Могу сказать в свое оправдание, что я в буквальном смысле вырос на полу этой студии, и тискал там девчонок с тех пор, как дотянул до метра ростом. Но Лиза была не из таких. Во-первых, она, конечно же, знала, кто я. Во-вторых, ей успели сказать, что я местный Казанова. Ну и наконец, ей все уши прожужжали о том, что стоит Патрику Суэйзи войти в танцзал своей матери, как у него корона потолок царапает.
Но правда была в том, что за все время у меня была ну может пара девчонок, но в основном я благоразумно не переходил за рамки флирта. Я ни разу до того не влюблялся, хотя искренне считал, что мое сердце разбито, как это называли парни, “опытной женщиной” - ее звали Дикси и я увидел ее целующейся с каким-то мужиком, когда мне было 13 (после этого я плакал ночи напролет и клялся, что никогда больше не попадусь в ловушку любви, хотя тогда я лишь чуть-чуть приподнял непрозрачную завесу над тем, что такое любовь).
Лиза была права, поняв, что я распускаю павлиний хвост просто от непонимания, а что же мне сделать еще. Единственное, о чем я умел говорить, были мои достижения. Я планирую отбираться на Олимпиаду! Мне тысячу раз рукоплескала публика в Хьюстоне! Я пробегаю стометровку быстрее, чем любой парень в городе!
Да, я никогда не верил, что могу нравиться людям просто так. Мне всегда казалось, что я должен завоевать их внимание.
Второй раз, когда я осмелился подойти к Лизе, я попытался проделать примерно то же самое, но искомого эффекта снова не достиг.
Я проходил прослушивание на участие в мюзикле, который ставил Хьюстонский Музыкальный театр. Вокруг была куча народу. И когда я увидел Лизу в толпе девчонок, я решил, что должен превзойти всех. Песню я исполнил с необыкновенной страстью, а завершил свое выступление неожиданным для меня самого сальто. Лиза и ее подружки просто онемели от удивления.
То есть мы так и не обменялись ни словом…
Лиза была полной противоположностью мне - спокойная, погруженная в свои мысли и загадочная - я никогда не встречал такой девушки, как она. Если ты молод и живешь в 70-х в Хьюстоне - ты или сёрфер, или ковбой, или торчок. Про Лизу ходили слухи, что она покуривает травку, но такие слухи скорее были вызваны тем, что для многих людей она была не от мира сего. Чтобы быть “своей” в Хьюстоне, ей нужно было иметь начёс на голове и кумира из поп-звезд или светских львиц. И никакой такой загадочности. И спокойствия тоже поменьше. Тогда она была бы как большинство девушек Хьюстона.
А Лиза происходила из финской семьи, где все были такие же светловолосые и спокойные, как она, в том числе пятеро ее братьев (которые, впрочем, вряд ли бы долго хранили спокойствие, если б увидели, как Бадди “Казанова” Суэйзи подкатывает к их сестричке).
Осень 1971 я встретил в колледже Сан-Ясинто.
Но жил я все равно дома, просто каждый день проезжал туда-обратно 60 или около того миль. Когда я был не на тренировке и не на репетиции, я зависал в студии у мамы или на ледовом катке в большом торговом центре.На коньках я тоже катался отлично.
Естественно.
Я любил танцы на льду и даже начал придумывать программу для меня и моей партнерши Каролины. Но тогда у меня появилась другая причина много времени проводить на катке: там я время от времени мог видеть Лизу, которая приходила за покупками в торговый центр.
Иногда я видел ее с подружками, иногда - с каким-нибудь парнем. Бывало, они уединялись в машине, чтобы курнуть. Она была невероятно привлекательная блондинка и выглядела одновременно как лучший чир-лидер в мире и как “плохая девчонка” (но это впечатление, конечно, складывалось из-за того, что вокруг нее была атмосфера загадочности).
Но с началом нового учебного года Лиза прониклась танцами. Сначала они ее мало интересовали, она увлекалась только театральными занятиями. Да на самом деле, она бы и на танцы не пошла, если б ей не нужно было выбирать факультативный класс.
А потом, к ее удивлению, она поняла, что танцы - это “её”. К весне следующего года она уже всерьез подумывала о карьере профессиональной танцовщицы.
Она нашла работу в парфюмерном магазине напротив катка, чтобы поднакопить денег на переезд в Нью-Йорк. Так что теперь я ходил на каток не для того, чтобы подсмотреть, как она забивает косячок, а для того, чтобы полюбоваться ею среди дымки французских (или какие они там были) духов.
Это продолжалось неделями. Иногда мне удавалось поболтать с ней. Я все еще очень хотел понять, что творится у нее в голове.
Я-то продолжал жить своей мечтой - оказаться на Олимпийских играх - и часами тренировался в Сан-Ясинто.
Но внезапно эта мечта разлетелась вдребезги вместе с моим коленом. Я был уверен, что восстановился полностью. Подал заявку на участие в очередных соревнованиях по гимнастическим кольцам. И в соответствующий день просто разминался.Насчет колена я не волновался абсолютно. В конце концов, победа на этих соревнованиях зависела от силы рук.
В ходе соревнований один из моих конкурентов разминался так тщательно, словно делая всю последовательность упражнений по учебнику, что я решил показать ему класс. Иногда - и я это прекрасно знал - бывало полезно, с чисто психологической точки зрения, показать соперникам пару безупречных трюков с кольцами на разминке, чтобы приопустить их боевой дух.
Я решил сделать прокрутку и простой красивый сход на маты. Этот элемент я делал много раз, постоянно видя, что чистота моих движений заставляет моих противников понервничать. Я же не обращал внимания ни на чью реакцию, словно я был один во всем мире.
Выполнив задуманный элемент, я до схода с колец замер в воздухе в тщательно выверенной позе. И это удовольствие от выверенности так утащило меня от мыслей о происходящем, что я забыл, что я делал элемент на нижних кольцах, а не на верхних.
Разница по высоте между нижней и верхней парой колец была почти полметра. И начиная сход на маты, я двигался так, словно под ногами у меня на полметра больше пространства.
На маты я приземлился очень жестко. Боль была ослепляющей и вся она сосредоточилась в левом колене. Я валялся на матах в агонии, осознавая что я сам покалечил себя - и из-за пустяка, из-за глупейшей ошибки.
Второй раз за полтора года я оказался на операционном столе. Гипс. Атрофия. Были дни, когда я просто плакал и не мог остановиться. Мне была невыносима мысль, что я не могу прямо сейчас взять и побежать, прыгнуть, сделать танцевальный пируэт. Но еще невыносимей была неопределенность.
Теперь я просто не знал, смогу ли я когда-нибудь еще проделать все это.
Понадобилось время, чтобы, как в первый раз, я приучил свой ум к мысли, что я вернусь к нормальной форме ценой любых усилий, как бы мне ни было больно.
Я хотел танцевать.
В Сан-Ясинто я вернулся, а дома стал проводить времени гораздо меньше.
Что-то изменилось, и теперь я понимал, насколько велик тот мир, которого я пока не знаю.
Огромный мир ждал, когда я пойду ему навстречу раскрывать его тайны.
Даже если из этого мира пропадут Олимпийские игры, передо мной останется миллион вещей, мне интересных. Несмотря на то, что мысль о возможном прекращении карьеры гимнаста засела во мне как заноза, я инстинктивно чувствовал, что жизнь на этом не закончится.
Самые несчастные люди в этом мире, - говорил себе я, - те, которые ломаются, потеряв мечту. Их жизнь теряет всякий смысл.
Я собирался сделать всё, чтобы не сломаться.
Тогда я еще не знал, что настанет время, когда борьба за смысл жизни убережет меня от смерти.
Но сейчас мне нужно было ответить себе всего на один вопрос: КЕМ я хочу быть? Кто такой Патрик Суэйзи и что он может предложить этому миру?
Я все еще был полно желаний - танцевать, кататься на коньках, петь, играть на сцене. Я даже хотел стать пилотом, а рассматривал возможность пойти в военную авиацию после Сан-Ясинто. Я думал об этом, потому что на обратной стороне земного шара разгоралась Вьетнамская война, высасывающая жизни молодых ребят и выплевывающая их на родные берега совсем другими людьми, если выплевывающая вообще
Но ближайшей целью и самой яркой страстью была сцена. Восстановив колено, я вернулся к работе в студии мамы. Я жаждал обрести прежнюю силу и гибкость. Занятия в студии давали мне эту возможность. И, конечно же, занятия в студии давали мне возможность видеть Лизу, которая появлялась в моих мечтах все чаще и чаще...
Я все еще был заинтригован этой прекрасной непонятной девушкой, но она оставалась со мной холодна как когда-то. А потом настал момент, когда мы впервые выступили вместе с танцевальным номером.
И всё изменилось.
В 1972 году мы участвовали в показательных выступлениях по классическому танцу. Нам с Лизой досталось па-де-де из балета “Раймонда”. Перед тем, как выйти на сцену, я чмокнул ее в щеку - на удачу! - но это еще не был тот самый магический момент, который изменил всё.
Магический момент настал позже, когда с началом танца она взяла меня за руку и оба мы закрыли глаза.
Это была как электрическая искра, пробежавшая по моему телу. Я раскрыл глаза и встретил взгляд Лизы. Я чувствовал себя так, словно увидел ее в первый раз. Мы двигались как два органа единого организма, и моя душа летела навстречу ее душе.Это ощущение продолжалось сотую долю секунды, но я никогда его не забуду.
Когда танец закончился, я ничего не сказал ей об этом. Я боялся, что эта волшебная искра пролетела только сквозь мою душу, не затронув ее души.
Спустя короткое время мы должны были снова подготовить номер. Я боялся, что танец скажет Лизе всё о моих чувствах. Мы репетировали в студии мамы. Танец был контемпорари с некоторыми чувственными (я бы даже сказал, провокационными) элементами. Так, например, в ходе перфоманса я должен был уложить Лизу на пол и лечь на нее сверху. Можете себе представить, как должен был отнестись к этой идее здоровый неровно дышащий парень 21 года от роду в обтягивающем трико.
Пролежать там нам нужно было довольно долго. Я стеснялся и не мог заставить себя посмотреть ей в глаза. Она была настолько близко, что я впервые почувствовал аромат ее тела. Я наслаждался им. После того, как танец закончился, меня переполняли такие эмоции, что мне пришлось быстро отвернуться и согнуться, чтобы надеть гетры. Не нужно добавлять, с каким нетерпением я ждал следующей репетиции.
Теперь было совершенно очевидно, что я всерьез запал на нее. Так что я решил действовать прямо и пригласил ее на свидание. Но когда ты понимаешь, насколько тебе нравится человек, с которым ты вроде как просто долго дружил, поневоле заробеешь. Я чувствовал себя рядом с ней пень пнём и каждый раз безмерно удивлялся, когда она соглашалась на следующее свидание. Да, наши первые встречи были далеки от того, как изображают любовную романтику.
Для начала, меня подверг допросу один из ее хладнокровных белобрысых братцев. Стоило мне появиться у них на пороге, он задал вопрос в лоб: “Куда я собрался повести Лизу и во сколько она вернется домой”. Наконец она вышла из дома и мы отчалили. Потом за ужином я не мог связать двух слов, хотя никогда не страдал от подобного. В конце концов я свёл разговор к тому, как я крут. На нее это не произвело впечатления.
Я тогда просто понятия не имел, о чем говорить с девушкой. Единственное, в чем я был уверен, - она мне нравится, и я хочу понравиться ей. Закавыка была в том, что я не знал, с какого конца ловить взаимность.
Тем временем мое обучение в Сан-Ясинто подходило к концу, а я и не думал, чем же буду заниматься дальше. Внезапно я получил приглашение сразу из трех мест - “Ледовые забавы”, “Праздник на льду” и танцевальное “Диснеевское гастролирующее шоу”. В партнерши по ледовому шоу мне предназначалась Руланна Роулен. Я знал, что она была действительно замечательной партнершей, и понимал, что устроиться в любое из шоу было бы для меня счастливым билетом.
Но поскольку я любил танцевать больше, чем кататься на коньках, а в том время еще и приметил для себя роль Прекрасного Принца. Поэтому я сделал выбор в пользу Диснея. Не думая о возможных проблемах с коленом, я подписал договор с Диснеевским шоу, которое должно было объехать все Штаты, заехать в Канаду и потом в Латинскую Америку. Я предвкушал возможность посмотреть мир.
Шоу Диснея насчитывало десятки участников и имело целый караван декораций. Мы должны были играть посреди колизеев, дворцов и башен, а большой проектор показывал бы зрителям истории Белоснежки, фей и прочую диснеевскую классику. Я горел от нетерпения получить свою первую работу вне Хьюстона и увидеть места, о которых раньше только читал в книгах.
Недельный гонорар танцора составлял $125, немалая сумма, которая к тому же могла удваиваться, утраиваться и даже учетверяться, если импрессарио получить ангажемент прямо в пути. Большинство танцевальных партий были женскими. Мужчин было меньшинство, а настоящих мужчин (если вы понимаете, о чем я), - еще меньше. Так что впридачу к деньгам и путешествиям я получал еще и практически неисчерпаемые возможности близких знакомств с самыми разными девушками.
Увы, в общении с женщинами я оставался таким же пнём, как на первых свиданиях с Лизой. Звучит цинично, но я катился по накатанному и просто рассказывал о том, что круче меня только горы.
Но еще больше проблем мне причиняло колено. График был интенсивным, а на шоу мы выкладывались по полной, так что после каждого выступления у меня просто адски болел сустав. Особенно боль усугублялась в дни, когда в программе был “русский казацкий танец”, в котором нужно было делать несколько глубоких плие, а потом подлетать ввысь с ногами “нараспашку”. Русские казаки и довели меня до больницы (фигурально, конечно, выражаясь).
С какого-то момента первое, что я делал в новом городе, - искал больницу. Я знал, что после выступления мне нужно будет удалять жидкость из колена.
Когда мои постоянные рассказы о крутости сменились постоянными жалобами на колено, люди прониклись ко мне сочувствием. К концу гастролей у меня уже были десятки друзей, а я наконец понял, что мне совсем необязательно завоевывать их внимание, совершая подвиги - действительные или воображаемые. Я даже понял, что попытки завоевать внимание людей скорее отталкивали их.
Как щенок, которого приучают не жевать ковёр, сама жизнь приучала меня больше слушать вместо того, чтобы говорить.
У меня началось что-то вроде отношений с симпатичной блондинкой. На самом деле она была признанной красавицей (по крайней мере, было много людей, которые ей в этом признавались).
Это была дикая штучка, из тех девушек, которые любят плохих мальчиков, риск и опасность. Я и начал-то ухлестывать за ней потому, что мне стало интересно, достаточно ли я “плох” для этой красавицы. Выяснив, что достаточно, и убедившись в ее расположении, я потерял к ней интерес.
Прозвучит смешно, но я все еще верил в истории наподобие историй Белоснежки и Прекрасного Принца - и хотел найти женщину, с которой смогу умчать в закат на белом коне, чтобы счастливо встретить старость.
И… вряд ли я задумывался над этим тогда… но подсознательно я сравнивал всех женщин, которые попадались мне на пути, с Лизой.
Тем временем Лиза варилась в своих проблемах, вернувшись в Хьюстон. У нее началась бессонница настолько сильная, что ее исключили из колледжа. У нее всегда были проблемы с поиском места в социуме, а теперь на это наложилась еще и приближающаяся депрессия.
У нее начинался период, который позже она назовет “тоска зеленая”.
Поленьев в костер подбрасывали отношения ее родителей - с виду флегматичные, они в кругу семьи были отчаянно сварливы, и атмосфера постоянного раздора отравляла жизнь всем их детям.
Когда Лизу не мучила бессонница, у нее начинались кошмары.
Эмоционально родной дом перестал быть для нее местом силы. Это привело к неврозу. Ей казалось, что у нее начнутся припадки лунатизма, она выйдет из дома ночью в бессознательном состоянии и ее съедят волки,
Это был совершенно иррациональный страх, но он был вполне реальной угрозой для юной девушки, которая не чувствовала себя в безопасности в родном доме. В конечном счете, она решила “сбежать” из дома. После очередного занятия в студии она просто попросила мою маму, не разрешит ли та ей немного пожить у нас.
Моя матушка, которая держала своих собственных детей в ежовых рукавицах, к Лизе всегда относилась очень мягко.
Этому были свои причины.
Во-первых, Лиза начала учиться танцевать очень, ОЧЕНЬ поздно - никто из серьезных танцоров-женщин не приходит на сцену в том возрасте, в котором пришла она.
Во-вторых, у нее определенно был талант. И мама вкладывала в нее столько своего педагогического труда, чтобы помочь этому таланту раскрыться.
К тому времени Лиза завязала с травкой и занималась в студии моей матери по семь дней в неделю. У нее был ключ от студии, чтобы она могла приходить репетировать даже тогда, когда в студии никого не было.
Упорство Лизы вдохновляло мою мать, которая, в свою очередь, давала девушке не только профессиональную, но и эмоциональную поддержку.
Так что, когда Лиза попросила разрешения пожить у нас пару недель, моя мама без раздумий согласилась.
Так Лиза провела у нас пару недель, и по случайности бОльшую часть этого времени я тоже был дома.
Когда мы только начинали танцевать вместе, мать говорила мне: “Бадди, я хочу, чтобы ты не встречался с этой девушкой. Ни к чему хорошему она тебя не приведет”. Но по мере того, как совершалась трансформация Лизы-фрика-с-косяком в Лизу-танцоршу, мать стала говорить мне: “Бадди, я хочу, чтобы ты не встречался с Лизой. Не дело отвлекать ее от занятий танцами”.
Я не посвящал маму во все подробности и она не знала, что притяжение между Лизой и мной росло и крепло. Пока мы встречались, со стороны казалось, что ей на меня наплевать, но я-то знал, что она раскрывается навстречу мне. Она была очень робкой, а со стороны это казалось равнодушием.
Но за те две недели, которые Лиза провела у нас, я пользовался каждой возможностью, чтобы побыть с ней.
Когда мама была на кухне, мы уединялись в гостиной. Когда все укладывались спать, мы пробирались на кухню и шептались и тискались там. “Чисто технически” мы не были парочкой, но, боже мой, мы же были ближе, чем жевачка и десна!
Самое странное, что я тогда успел поперимигиваться с другими девушками. В тот день, когда Лиза впервые пришла к нам, чтобы остаться на ночь, у меня было свидание с девушкой по имени Мими (что доставило мне массу смущающих переживаний, когда я заявился домой и обнаружил Лизу).
Дочка губернатора Луизианы, Вики Эдвардс, уезжая из Хьюстона, продала мне в кредит свой “корвет”, и имея в своем распоряжении такую крутую тачку, я чувствовал, что мне море по колено. На свидании я сделал Мими предложение, от которого она не смогла отказаться. Мы собирались уехать с ночевкой на родео. А когда я вернулся домой, предвкушая поездку, мама настояла, чтобы я взял с собой и Лизу.
Мой “корвет” был двухместным, так что Мими оказалась втиснутой между мной и Лизой.
Мими была девушкой того типажа, который тогда высоко ценился в Хьюстоне. Пухленькая, пышноволосая… Над этим типажом мы с Лизой когда-то шутили. А теперь Мими сидела рядом со мной, игриво дергая меня за ухо и одаривая меня поцелуями всю дорогу на родео, а Лиза просто молчала.
Я чувствовал себя обескураженным.
Любому, кто видел нас с ней вдвоем, становилось ясно, что Лиза - девушка, на которую я хочу произвести впечатление больше всего. Сам же я все еще не знал, что я испытываю к ней.
Когда мой контракт подошел к концу, мне настало время задуматься о будущем. Колено у меня было далеко не в лучшем состоянии после постоянных нагрузок, и я подумывал взять паузу на отдых. Но снова вмешалась судьба. Мне прислали приглашение присоединиться к студии “Балет Харкнесса” в Нью-Йорке.
За время гастролей с Белоснежками я глубоко осознал, насколько важной частью моей жизни является танцевальное искусство.
Изо всех вещей, которые я любил делать, ни одна не давала столько глубокого чувства, которое я ощущал в танце: полное эмоциональное и физическое освобождение, как будто моя душа обнимала весь мир.
Трудно передать словами, что за чистую радость и ощущение полноты жизни дарит танец. Я хотел, чтобы эти эмоции оставались со мной всегда. И “Балет Харкнессв” давал мне получить эти эмоции на еще более высоком уровне, в профессиональной танцевальной труппе.
Моя мать, однако, воспротивилась. Она знала, что балет не щадит суставы, а у труппы Харкнесса была репутация места не для слабаков. Она оказалась в затруднении. С одной стороны, она очень не хотела, чтобы я отправился убивать колено. С другой стороны, она также не хотела, чтобы я согласился на какое-то другое предложение, которое будет не лучшим из тех, как она знала, на что я могу рассчитывать.
Ну и, конечно же, вы не забыли, что единственный верный путь сподвигнуть Патрика Суэйзи что-то сделать - это запретить ему делать это “что-то”. Думаешь, я не смогу танцевать в одной из крупнейших балетных трупп в мире? Смотри, как я умею!
Так что я по-быстрому уложил чемоданы и настроился покорять Нью-Йорк.
Это было то, что нужно. Бадди Суэйзи в огне рамп посреди большого города! Меня будоражила мысль попытать свои силы среди лучших профессиональных танцоров этого полушария.
А еще я был взбудоражен пониманием того, с кем я хочу провести свой последний вечер в Хьюстоне.
Лиза.
Лиза, Лиза, Лиза.
Я пригласил ее в модный французский ресторан. Мы заказали escargot и беспрерывно говорили о том, что ожидало меня совсем скоро. Нам было хорошо вдвоем. В конце вечера она достала 50-центовик и, сказав: “Это на удачу,” - втиснула мне его в ладонь.
А я взамен подарил ей сломанную фигурку Микки Мауса, которая осталась у меня со времен гастролей с Шоу Диснея.
Я еще не понимал, что медленно, но верно влюбляюсь в Лизу.
Но уже видел, что именно она - тот человек, о котором я всегда мечтал.
Я написал ей тогда открытку, которую она хранила все эти годы. Текст дает довольно точное представление, что я чувствовал тогда:
Лиза, я просто не могу сказать, как много ты стала значить для меня за это короткое время, как друг и как кто-то, на кого мне не все равно. Вспоминай то счастье, которое нам досталось, и которое - я надеюсь и надеюсь, что ты тоже надеешься - мы не исчерпали до дна. Трудись в студии, и я буду заниматься тем же в Нью-Йорке, и тогда, возможно
………..!!!
Мое сердце будет с твоим.
Бадди.
Это был волшебный вечер.
В конце концов я подвез Лизу к ее дому и поехал к своему. По дороге, любуясь огоньками предместий, я увидел в зеркале заднего вида огни полицейской машины.
У меня внутри все упало. Только утром я увидел, что моя лицензия просрочена и захватил вместо них отцовские документы на другую машину, чтобы закрепить на стекле.
Полиция предместья славилась своим буйным и бескомпромиссным нравом, а в это время суток они явно искали приключений. Короче, я встрял.
Пол-ночи мне пришлось провести в полицейском участке, пока за мной не заехал отец. У него не хватило налички, чтобы внести за меня залог, а вокруг не было банкоматов. Так что я вывернул карманы и выгреб остатки своих денег, в том числе и счастливый 50-центовик от Лизы.
Этот арест, я надеялся, никак не повлияет на мое будущее. И уже на следующий день я отправился в путь, надеясь, что мой первый день в Нью-Йорке будет удачнее, чем моя последняя ночь в Хьюстоне.
продолжение:
Вся подборка с переведенными главами:
