Еще с детства Боря четко усвоил три вещи: никогда ни с кем не спорить, никого не обижать почем зря, радоваться малому. Так его учил отец. Так ему говорила мать.
Родители у Бори были простыми людьми. Алексей и Катерина работали на торфяных заготовках под Ларьяном, где и познакомились. Сначала Леха, искоса поглядывая на веселую Катюшку, не решаясь завести с ней разговор, просто толкался поблизости, маячил перед ее глазами, стараясь попасть в поле зрения Кати – вдруг заметит, заинтересуется: что за славный парень туда-сюда шныряет? Ничего такого он из себя не представлял, конечно, обычный русский гражданин. Серые глаза, нос картошкой, невеликий рост, незавидная стать, человек, как человек. Но – вдруг?
Катя тоже к писаным красавицам не относилась. Коротенькая стрижка, носик уточкой, белесые бровки, крепенькие ножки – обычная девчонка, уроженка северозападного края, где женщины, в основном, такие и были: маленькие, серенькие, деловитые мышки-норушки. Но вот смех у Кати был – заслушаешься: звонкий, колокольчиком, мелодичный. Такой смех Лешка только в кино слышал, когда раскрасавицы актрисы смеялись. За душу берет. И голос у Кати был мягкий, ласковый, успокаивающий. В общем, Леха Катю за голос полюбил.
Однажды комсорг молодежной бригады Костик Карельский притащил в барак, где это лето проживали ребята, проигрыватель. Из жилой избы местного аборигена провели длинный шнур, подключили музыкальный аппарат и завели музыку. Репертуар был не особо богатый, модные пластинки купишь, разве что, у спекулянта, но песни играли душевные. Соскучившаяся по культурному досугу молодежь устроила веселые танцульки. Парни, раздобывшие в сельпо несколько бутылок «Золотой осени», осмелели и рванули приглашать девушек на «медляк». В числе дерзких смельчаков был и Лешка. Он повел Катю в круг, и та не стеснялась обнимать его за шею.
После торфозаготовок они поженились, потому что «так положено». Погуляли маленько – нечего и мозги друг другу пудрить. Свадьба была культурной, родственники брак одобрили и весело топтались под гармошку в просторном доме Лехиных родителей. Как положено, через девять месяцев родился Борька.
К тому времени Алексей и Катерина устроились на постоянную работу в совхозе, получив от государства однокомнатную, благоустроенную квартиру. Борька пошел в ясли. В общем, потекла у Лехи с Катей счастливая семейная жизнь, где не было места буйным страстям и шумным скандалам. Алексей старательно трудился в котельной и наряду с грамотами получал неплохую зарплату, а Катерина, оттрубив смену на животноводческом комплексе, успевала рачительно вести домашнее хозяйство. И отлично справлялась, несмотря на отсутствие стиральной и посудомоечной машинок, пылесоса, микроволновой печи и прочих полезных вещей, облегчающих жизнь любой женщины в наше время.
Боря рос в спокойной атмосфере. Ему повезло. Почему-то его самые обыкновенные родители сумели жить необыкновенной жизнью. Отец выпивал только по праздникам, а выпив, не зверел, а, наоборот, становился весельчаком и озорником: много шутил, рассказывал смешные анекдоты, показывал (как говорила мать) концерты, в которых представлялся то директором совхоза, то школьной учительницей, то противной соседкой по дестничной площадке, здорово угадывая их манеры и привычки. Хохотали и домашние, и родственники, и гости.
После «концерта» Алексей зевал, отказывался от чая с тортом и уходил спать. А на утро после торжества требовал серых щей и позавтракав, был как огурчик, никогда не опохмеляясь и не превращая опохмел в очередную пьянку. Он таскал Борю за собой всюду: на рыбалку, по грибы-ягоды, на работу, в гости, на огород… Да, кстати, садово-огородные работы Борин отец обожал. Когда другие мужчины увиливали от типичной «бабьей» вошкотни с грядками, Алексей с удовольствием копался в земле: полол картошку, подвязывал помидоры, выписывая диковинные сорта.
- Папа, ну это не мужская работа, - удивлялся Борис.
- Не мужская работа – баклуши бить на диване перед телевизором, - отец вручал сыну ведра, - а это – самая хорошая работа. Коснешься земельки, и она все твои печали-горести заберет, а обратно покой дарит. Еще пару ведер принеси. Капуста, брат, воду любит!
После Борька специально проверял, погружая ладони глубоко в жирную землю. Ничего такого не почувствовал особенного. Правда, спал после работы в огороде, как убитый.
Мама закатывала плоды урожая в сотни банок и баночек. Зимой Боря с удовольствием выпивал сливовый компот, трехлитровую банку мог в одиночку выдуть, или варенья клубничного поллитровку с батоном – за один присест. Никто его не ругал – всего было полно. Как мама успевала это делать, непонятно. Ведь весь дом – на ней. И работа тяжелая. Отец не гнушался помощи: он и посуду намоет, и блинов напекет, и суп сварит – на все руки мастер. А уж если Алексей брался за мытье полов, то… туши свет, сливай масло! На такие полы жалко было ступить: они сияли и благоухали чистотой.
- Мама у нас одна. Ее беречь надо! – говорил он, - хочешь надевать чистые рубашки, пойди и помоги ей белье выжимать.
- Да она сама неплохо справляется, бать, - пытался увильнуть Борька (друзья во дворе ждали его).
- У мамы руки по ночам очень сильно болят. Надо помочь. Да и сам мускулы нарастишь, сынок!
Вот так и жили в любви и уважении друг к другу. И Боря не верил, что в других семьях происходили совсем другие вещи. Например, в его классе учились ребята, до которых собственным родителям никакого дела не было. Никогда их не ждал дома обед, и мать не спрашивала, как дела в школе. У некоторых пили отцы. И пили так, что денег на семью не оставалось. Напиваясь, избивали жен и детей, орали на весь дом. И в такой дом одноклассникам не хотелось возвращаться. Они слонялись по улицам до поздней ночи. Курили, и потом начинали выпивать сами. Боря с ужасом смотрел на них и понимал – это замкнутый круг без начала и конца.
Смутная тревога поселилась в Борькиной душе. Если так происходит почти везде, то зачем тогда и нужна такая жизнь? Что в ней, какой смысл? Он наблюдал за жизнью животных, видел, как пресмыкаются по земле слепые черви, как летают по небу птицы, бьют хвостами по озерной глади сильные рыбины – все имело свой смысл. Все, кроме человека. Никакой зверь не приносил столько разрушений, сколько двуногое существо, зовущееся «разумным». В умных и добрых советских фильмах человек был представлен, как рачительный хозяин всего живого, призванный в этот мир преумножать, сохранять и защищать. Но что происходило на самом деле?
На самом деле сильный обижал слабого. Обижал и гордился этим.
- Ты, терпила, закрой хлебало! – ухмылялся Боре в лицо наглый Санька Морозов, сын какого-то уголовника, терроризирующего всю округу, - у меня батя сидел!
В мире царили другие законы: не воруешь, значит, украдут у тебя. Не отвечаешь на оскорбление, значит, тебя будут унижать снова и снова. Не бьешь слабого – будут бить тебя. Если ты не волк, значит, ты овца. Лох! Терпила!
Боря скрывался в отчем доме, словно в надежной крепости, словно на острове посреди отравленного моря, словно в храме, одиноко стоявшем среди языческих, еретических идолов. Молитвенниками служили книги. Вместо причастия – ужин в семейном кругу. Вместо ошеломительного счастья обладания каким-то богатством – маленькие семейные радости: картошка удалась нынешним летом, собаку подобрали и выходили, восьмой класс окончен с хорошими оценками… В техникум хороший поступил.
После техникума пришла повестка. Борис отслужил в армии честно, не уиливая и не прячась. Бушевала война в Чечне, и Боря угодил в самое пекло. Было страшно. Было тяжело. Боря с удивлением открыл, что самые отъявленные хулиганы и драчуны, самые циничные и отбитые на всю голову парни - в бою, словно в огне, очищались от всего наносного и грязного. Оставалось ядро, душа, человеческая сущность. И это истинное было прекрасным и светлым. Самых лучших и верных друзей Борис обрел именно там. И главное – никто его не считал ни лохом, ни терпилой, ни слабаком. Все составляли сплоченную силу, цепь, кольчугу. Новые, воистину волчьи законы не действовали в пекле Гудермеса. Борис перестал бояться смерти. На миру, говорят, и смерть красна.
Вернулся домой, увидел родителей, и что-то задрожало внутри, заклокотало. Мама постарела, и отец здорово сдал. Он исправно ходил каждый день в свою котельную, хотя зарплаты не было уже более девяти месяцев. А мама осталась без работы – комплекс закрыли и за год растащили буквально по кирпичикам. Правда, совсем не об этом они горевали: каждый день их мысли крутились вокруг одной единственной темы: жив ли Борька, сынок? Цел или покалечен?
- Мать у нас даже в церкву ходить начала, - шепнул потом Алексей Борису, - всю жизнь верила в светлый коммунизм, а теперь вот…
Но мама, дождавшаяся сына, уже через неделю прекратила походы в храм. Она две зимы истово молила Господа:
- Сохрани мне ребенка. Спаси моего сына! Оставишь живым – отдам! Отдам, куда укажешь! – шептала и плакала, плакала и шептала.
Автор: Анна Лебедева