После проведенной по всем канонам военной науки, политико-воспитательной работе, Митяй стал панически бояться темного времени суток, по причине истязающих его ночных кошмаров. Вот он, совсем молодой местечковый мачо, в «импортной» рубахе а ля «сафари», богато украшенной кнопками и кантиками, пошитой из куска старого полотна, ныне покойной маманькой, в новых штиблетах фабрики «Скороход», дефилирует под ручку с фельдшерицей Сонькой, заметая широченными клешами густую деревенскую пыль. Ярко светит солнышко. Умильно щебечут птахи, где-то рядом, им в унисон надрывно горланит охрипший петух, которому лениво вторит полусонный от жары индюк. Идиллия! Митяй нежно сжимает в ладони тонкие Сонькины пальчики. Та морщится от боли, и слезы брызжут из её голубых глаз. «Скоко щастья-то у девки!» - думает Митяй. Он подобострастно тянется к Соньке вытянутыми трубочкой губами, и с ужасом видит перед собой Нюрку с головой Кабыздоха. Голова глумливо щерится в омерзительной улыбке, и вдруг впивается клыками Митяю в печень!
- Ааааа! – Истошно вопит в животном ужасе Митяй, подпрыгивая на полатях, и с глухим грохотом обрушивается на прикроватный коврик. Переполненный его живот страдальчески булькает.
😄😄😄
С полатей свешивается голова испуганной Нюрки.
- Ты чо горлопанишь, блаженнай, нешто на шмеля задом урюхалси?! Разбудил, сатана! И так сна нетути, мысля всяка дурна в голову лезить, а тут ты, боров, было половицы не проломил!- приходя в себя, и вкусно зевая проговорила Нюрка. - Никак сон греховнай приснилси?! А? Митяй? Чо? Язык проглотил? Митяй разлепил сросшиеся от страха веки. Над ним нависла голова. Не Кабыздоха. Нюркина голова. Митяй осторожно пощупал печень. «Болить гадюка, а кровушки нема. Значить не кусалась Нюрка». В голове занимался рассвет. На дворе – тоже. Об этом с завидной назойливостью оповещал ошалевший от собственных воплей, охрипший петух.
😄😄😄
Насквозь пропитанный духом безбожного атеизма, Митяй мелко перекрестился. Для большей надежности и убедительности, обеими руками. Справа налево, а потом слева направо. – Господи Иисусе! Пригрезится ж такое! Вот ехидная ты, баба, Нюрка, и дух у табе кабыздоший, - пробурчал Митяй. - А чой-то, энто дух у мине кабыздоший?! – взъерепенилась Нюрка. -Я чо ужо, смердю, как Кабыздох?? Да я тте щас, все выпуклости поотдираю, гад ты смердячай! - Та не, Нюр, - включил заднюю Митяй, опасаясь резкого обострения отношений. - Сон страшнай примерещилси, будто башка у тя собачья, и в печенку ты мне вгрызлась. Болить гадюка. - Ах, ты кровосос поганай! Болить она у его, а Нюрка виноватая!! Хлёбово сатанинское помене жграть надобно! Енто ж надоть, голову пёсью мине присобачить! Вовсю вумом своротился, пьянчуга! – Эх, Нюра, Нюра, - тяжко выдохнул сивухой вконец расстроенный Митяй. – Пошто не чтишь ты мужа свово! Злюшшая, шо твой Кабыздох, должно потому и башка пёсья на табе ночами произрастаить! Кара за грешный язык Митяя, не к месту вываливающийся из - за зубов в неурочное время, не заставила себя долго ждать. 😄😄😄
С полатей, над Митяем нависла дородное Нюркино тело, и с быстротой молнии, на его затылок прилетела увесистая затрещина. -Ах, ты, змей подколоднай! Любови яму схотелося. Нюрка ловким движением свернула кукиш. И сунула под нос Митяю. - Накося! Выкуси! Митяй свел глаза к переносице, оценивая величину преподносимого презента, затем правый глаз его переместился в противоположную сторону, и печально уставился в Нюркину переносицу. - Дык ты, токмо и могёшь фиги выкручивать, ды лаяться похлешше Кабыздоха. Ён, на тебе глядючи, скабыздошитцца от завидок. Не, вот ты глянь Нюр, на Софью Андревну, фершалицу нашу. Интилигентка, красавишна! Один голосок-то, чо стоить! Ангельскай! Заслухаисси! Не орёть, как труба ерихонская. А ты? Рыкнешь, будто тромбон, и поджилки со страху трястись начинають. А то ишшо и рукоприкладствовать зачинаешь. Глянь! Живого ж места нетути!
😄😄😄
На пол спланировало одеяло, следом, кувыркаясь, мимо Митяя пролетела подушка. Взамен Нюркиного тела, показались розовые пятки. Митяй понял, что сейчас произойдет сошествие массы, отнюдь не мелкой супруженицы на пол, и в страхе, от греха подальше, прижался спиной к горячей стенке печи. Нюра подняла постельные принадлежности, презрительно глянула на съежившегося Митяя: – Топай отсель до своей Соньки-свербигузки, буслай чертов, – завершила инцидент, возмущенно трепеща всеми фибрами нежной души, Нюрка, и величавой походкой уплыла досыпать в зал.
😄😄😄
Митяй, испустил выдох невероятного облегчения. Гроза прошла стороной, едва зацепив затылочную кость. Расслабленно вытянув ноги на полу, уронил голову на плечо, он задремал. Не грезилась больше Митяю Нюрка с кабыздошьей головой. Видел он себя в картузе-пятиклинке, с красным бантом на тулье, в расшитой узорами белой рубахе навыпуск с красным кушаком, зеленых шароварах, и начищенных юфтевых сапогах в «гармошку». А рядом… А рядом в белом, кисейном платье, фельдшерица Сонька. Софья Андреевна! Его богом суженая невеста. Идут они венчаться в местную церквушку, а впереди важно вышагивают, держа за ручки огромный пузатый самовар, кум Петро, и бабка Куроедиха. Из бездонного кармана её подола, выглядывает головка бутыли, заткнутая пробкой из газетной бумаги. При виде пробки, у Митяя, как у поросенка «пятак», интенсивно зашевелились ноздри, ловя в воздухе до боли знакомый аромат, но, не учуяв ничего, он по- младенчески зачмокал губами, и проснулся. Но, такой дивный сон произвел на Митяя неизгладимое впечатление. Он почесал затылок, задел набухающую шишку на голове, болезненно поморщился. «Вот жа, няпруха какА! Таку бабу промохать! Иде ж глаза-то были? Погналси, дуболом, за Нюркой, так она ишшо и кочевряжилась, носом крутила. Любов, говорю, серце гложжить. А она повернецца, и пошла, задом вЕртить. Туды-сюды, туды, сюды. А Сонька-то, в отместку, раз, да и выскочила -то за агронома. Пока ён, болезнай, козявок на жнивье ловить, Сонька, на Нюрку глядючи, туды ж сабе, задом круть, верть! А агроном, пес паршивай, собрал вешшычки, и тож, круть, прости господи, хвостом, и смылси в города. Сам не гам, и Митяю не дам! Лови, таперича, Митяй плюхи да кукиши от Нюрки. 😄😄😄
Где-то в глубинах измученного Митяева нутра, подняла голову, и зашевелилась малость подзабытая аневризьма. И сразу услужливый мозг разбудил в памяти Митяя фрагмент сна с газетной пробкой. Тут же возмутилась распухшая печень. «Ить, зараза какА! И не ведал, иде ты там есть, пока Нюрка к фершалу вытурила. Я ей талдычу: - Соня, аневризма у мине, а она голоском елейным: – У вас печень, что пузырь бычий, раздута! От алкоголизма, Дмитрий Иваныч. И личико несвежее, будто Пеструха ваша его всю ночь жевала. Водочкой увлекаетесь! – КакА к чертям, водочка! Я ж иё заразу, на дух не примаю! То ли дело у Куроедихи барматуха! Крепка, духмяна, синя, как сляза! Ух!
😄😄😄
Лицо Митяя перекосило от блаженства. И тут он вспомнил о следовавшей за ним по пятам сплошной «непрухе», и лицо его вернуло прежнее выражение человека, ненароком наступившего на свежую коровью лепешку. Вернулись и покинувшие было голову, мрачные мысли. «Придсядатель матяршинничал, грозилси сгнобить на коровнике. – Ты, грит, гад, Митяй, пошто трахтор на гноище в самой жижке утопил? Не топил, грю, я яго! Покель до Куроедихи смоталси, он укатилси и утоп. Сам по сабе. С прицепом. – Так лезь, грит, и вытягай! А я грю, - ага! Щас! Токо разуться дай! А ен на мине с вилАми! Еле убёг. Кум Петро носа не кажить. Нюрка грозилась: – Увижу, зарубаю. И зарубаить, зараза! А мине, сказывала, ишшо разок унюхаить, на цепку рядом с Кабыздохом посадить. Усюду Митяю клин! Митяй тяжко вздохнул, и с тоской посмотрел в потолок. На абажуре сидел маленький, зеленый чертик и озорно похрюкивал пятачком и кривлялся. Митяй, не спуская глаз с гостя, задом отползал к залу. Скосил глаза на сопящую Нюрку, и подскочив, стремглав бросился в сени. Гулко загремела перевернутая в темноте кастрюля со свежими щами. Митяй с лёту перемахнул через затрещавшие перила крыльца, и исчез в густых зарослях давно некошеного бурьяна.
😄😄😄
- Бабоньки! Митяя мово нихто не видал? – бегала по деревне растревоженная Нюрка. Митяй словно в воду канул. – Небось, гад эдакай, у Куроедихи бормртуху откушивает, кадушка бездонная. - Видала я твово Митяя. – проворчала понапрасну потревоженная Куроедиха. – Нёсси нешто угорелай. Думала, во приперло-то мужика! Бутылку ухватила, жду. А ён мимо пронёсси, будто наскипидаренный, и к церкви подалси. Там ишши.
Митяй, отклячив зад, истово бУхал лбом об пол перед иконой, и как заведенный бубнил: -Господи! Прости дурака грешного! Вот те крест! Десятой дорогой буду обходить треклятую Куроедиху! К бутылке боле, ни-ни! И сатаненка зелененькова с абажуру сыми. Век тебе верой и правдой служить буду!
Митяй теперь, церковный служка. Вот только петь на клиросе ему категорически возбраняется: по причине полного пропития голоса. Умудряется Митяй совмещать церковные обязанности с работой на самолично им вытащенном из гноищ тракторе, красуясь на колхозной доске почета. Напугал чертёнок Митяя!
И ещё рассказы, для тех, кто дружит с юмором):