Его работы были замечены в Петербурге раньше, чем петербуржцы запомнили его трудную для северного слуха, экзотическую фамилию. «Какой-то Куинджи (уф!!!) выставил пейзаж Невы с Исаакиевским собором, но какой он там ни Куинджи, а Исаакиевский собор отлично написан, до обмана», — описывал академическую выставку художник Левицкий художнику Поленову. Куинджи!
Еще при жизни Архипа Ивановича его имя обросло легендами, и, как во всяких легендах, в них оказалось много неточностей и загадок. Сам он не оставил после себя ни записей, ни даже переписки (возможно, не доверял своей грамотности); современники же его писали воспоминания не по свежим следам, а по прошествии долгого времени, и в их рассказы нередко вкрадывались ошибки. Например, Анна Ивановна Менделеева, жена знаменитого химика, утверждала, будто Архип Иванович сам сказал ей, что его настоящая фамилия Шаповалов. Недоразумение, ошибка памяти (Шаповалова-Кетчерджи — девичья фамилия жены Куинджи), но недоразумение, типичное для петербуржцев. Им, россиянам, издавна привыкшим к родовым фамилиям, переходящим от отца к сыну, от деда к внуку, было трудно понять ту неразбериху, которая еще царила в южных, населенных «инородцами» краях. В метрике Архипа Ивановича было записано: «Сын Ивана Христофоровича Еменджи, сапожника». Под фамилией Куинджи его записали в переписи 1857 года, под ней значился его дед.
Чтобы понять эту разноголосицу, надо вспомнить, что в это время многие южные фамилии еще только переживали свое становление. Чаще всего фамилией становилась социальная принадлежность или профессия человека. Еменджи — в переводе с турецкого — «трудовой человек». Куинджи — «золотых дел мастер», дед Архипа Ивановича был ювелиром. Иногда турецкие, греческие, татарские слова переводили на русский язык: старший сын Ивана Христофоровича Спиридон звался Куинджи-Золотарев. Но и здесь все определялось случайностью: Архип Иванович русской приставки к своей фамилии никогда не имел.
И еще одно «приключение» было с его фамилией. Человек, ведший перепись 1857 года, видимо, неточно записал незнакомое ему слово: правильная его транскрипция Куюмджи. В виде на жительство, выданном художнику в 1870 году Мариупольской (по месту рождения) городской управой, слово, ставшее фамилией, было воспроизведено правильно, но Архип Иванович не стал менять уже знакомого Петербургу звучания и оставил за собой фамилию Куинджи.
«Ладожское озеро» — это тончайшие сочетания прозрачно-переливчатых тонов, необычайно точные наблюдения над движением воздуха и таяньем света. На высоком — занимающем большую часть полотна — небе клубятся кучевые облака. Воздушно-легкие, послушные каждому дыханию ветра, они словно тяжелеют на глазах, набухая дождевой влагой. Над берегом нависла грозовая туча — это видно по бликам света и тени на камнях, но рыжеватой, будто проржавевшей земле. Из-под тучи вырываются лучи, насыщают цветом облака, придают их белоснежной ткани сложные, трудноразличимые оттенки. Застыл в ожидании воздух, оцепенела водная гладь озера. Замершей кажется и далекая, почти растворившаяся в голубом мареве, парусная лодка. Только причалившие к берегу рыбаки, занимающиеся обычной, повседневной работой, рассеивают это затаенное напряжение.
Живописцев, друзей Куинджи, особенно поразила прибрежная полоса воды, такая прозрачная, что сквозь нее просвечивали — хоть рукой пощупай! — камни. Такой эффект встречался в русском искусстве впервые. И когда через тринадцать лет, в 1883 году, Судковский, в дни создания «Ладожского озера» работавший рядом с Архипом Ивановичем, решится повторить его в пейзаже «Мертвый штиль» и критик Вагнер объявит его опыт новым словом в живописи, Крамской, Репин, Максимов и Волков опубликуют в «Новом времени» письмо, в котором скажут, что это «новое слово» давно произнесено, и произнесено не Судковским, а Куинджи.
Подлинный, большой успех принесло Куинджи полотно «На острове Валааме». Полотно, изображающее прославленный красотой остров, негостеприимный, даже мрачный. Стремясь показать характерность северной природы, Куинджи подчеркнул ее суровость; ему, южанину, она должна была особенно бросаться в глаза.
Каменистый, в трещинах берег, озаренный холодным блеском северного солнца; поваленное бурей мертвое дерево; сосна и береза с обломанными ветвями, оголенными и изогнутыми шквальными ударами штормовых осенних и ледяных зимних ветров; гранитные валуны, отбрасывающие сине-лиловые тени, — Куинджи стремится к сдержанной уравновешенности в тоне и цвете, варьирует желтый и коричневый, зеленый и синий, лиловый и серый тона.
Одинокая птица низко скользит над обмелевшей протокой. Ее полет уводит глаз в безмерность северного простора, вбирающего в себя и землю, и воду, и камни. Вдали вырастает мрачная громада леса, такого густого и темного, что он кажется непроходимым. Погруженный в тень, лес этот написан как бы издали, но обобщенность ничуть не противоречит той тщательности, с которой изображены детали первого плана — потрескавшаяся березовая кора, сосновая хвоя, стебли осоки. Эти детали создают достоверность пейзажа и одновременно определяют его эмоциональную атмосферу, настроение. Рисунок, который подводил живописца в первых работах, теперь послушен ему: сказывается напряженная работа последних лет, натурные зарисовки, заполнившие не один альбом. «Чтобы стать хорошим художником, надо даже спать с альбомом и карандашом. Надо рисовать и рисовать с жизни», — скажет много лет спустя Куинджи одному начинающему художнику.
«Очень впечатлительная вещь, — оценивал пейзаж "На острове Валааме" Репин. — Всем она ужасно нравится, и еще не дальше как сегодня заходил ко мне Крамской — он от нее в восторге». На этот раз картину заметили не только художники. Федор Михайлович Достоевский (им уже были написаны и «Униженные и оскорбленные», и «Преступление и наказание», и «Идиот» — его имя гремело по всей России) счел пейзаж Куинджи истинно русским, национальным: «...Туча не туча, но мгла, сырость; сыростью вас как будто пронизает всего, вы ее почти чувствуете... Ну что тут особенного? Что тут характерного, а между тем как это хорошо!»
«На острове Валааме» приобрел Третьяков; художники справедливо считали, что это факт не только частного, но и общественного признания источник: О.П. Воронова. «Куинджи в Петербурге»).
🎨 Спасибо вам за прочтение статьи. Если статья вам была интересна то прошу вас сообщить мне об этом, поставив лайк.
