Часть 6.2
Утро.
Я встала разбитая и подавленная. Мир окрасился в серые краски. Голова тяжелая, а тело будто налито свинцом. Захожу на кухню и застываю на пороге.
— Доброе утро, — говорит мать, и отец поворачивается ко мне. Его серые глаза впиваются в мое лицо.
Я опустила взгляд в пол, а щеки тут же запылали огнем. Стыдно. Я готова была провалиться сквозь землю. Так опозориться перед родителями. И что на меня вчера нашло? Видимо, хотелось наконец-то себя почувствовать свободной или самостоятельной. Отделаться от чувства родительского гнета.
— Садись, чего застыла, — голос отца вырвал из размышлений.
Меня словно придавило к полу. До сих пор не могу понять, почему даже голос отца действует на меня таким образом, что теряю всю волю, весь боевой дух и запал. Чувствую себя ребенком. Хотя мне уже девятнадцать, и могла бы ответить и даже послать его, но теперь понимаю, что навряд ли у меня это когда-либо получится сделать. Я слишком слаба.
Мать сидела, как всегда, ровно, будто вытянутая по струнке. Уложенные в идеальную прическу волосы, минимум макияжа, и, конечно же, неизменно деловой костюм, ровно подогнанный по фигуре.
— Я всю ночь думал о том, что произошло вчера.
«Вот оно как».
От стальных нот в его голосе мороз по моей коже разбегается от позвоночника во все стороны, поднимая волну противных мурашек.
— И знаешь, что?
Я посмотрела на отца и не увидела в его глазах ничего. Только лишь безразличие и пустота плескались на дне серых глаз. И это меня еще больше напугало.
Отрицательно мотаю головой и чувствую, что отец задумал какой-то подвох.
— Вот и я сам не знаю, Вика, — его плечи опустились, и он откинулся на спинку стула.
Этого не может быть, я смотрю на него во все глаза. Отец нарушил правило «никакой вальяжности за столом». Покушал. Убрал посуду и свободен. Военная закалка деда не давала и мне покоя, а стоит расслабленно расползтись по стулу, и можно смело отправляться «под трибунал».
— Ты уже взрослая девочка, да и женихи уже есть, и как-то будет странно смотреться, если я тебя поставлю в угол или дам ремня, хотя поверь, руки у меня ой как чешутся отходить тебя дедовским ремнем, чтобы ты выкинула все эти дурацкие мысли у себя из головы.
Его голос звучит вроде и ровно, но я-то слышу в нем скрытую угрозу и не сомневаюсь, что он может выполнить эту угрозу.
— Леша, — голос матери прозвучал спокойно и уравновешенно, — ты обещал только поговорить.
— Света, а я что делаю? — он удивленно посмотрел на жену. — Ты даже не представляешь себе, какого труда мне стоит сдержаться и не выпороть ее.
Я сжалась в комок.
«Мама, мамочка, спасибо тебе», — возносила я благодарность женщине, что сидела напротив меня.
Потом я взглянула из-под опущенных ресниц на отца и только сейчас поняла, насколько ошибалась, думая, что мужчина расслаблен. Видимость, что отец создал, дабы усыпить мое восприятие происходящего, а еще рассеянное внимание, отголосок вчерашнего баловства и неспособность сконцентрироваться могли бы сейчас сыграть со мной злую шутку. Для отца хватило бы одного резкого слова или дерзкого взгляда, и все, пиши пропало. В руках точно появился бы дедовский ремень. И думаю, что обещание, которое он дал матери — не трогать меня — было бы забыто мгновенно. Хорошо, что я вовремя осознала все.
«Поэтому, Вика, закрой свой рот и слушай. Если не хочешь, чтобы на твоем теле, а точнее, на пятой точке появились синяки».
Рука у отца, как и дедовский ремень, ох какие тяжелые.
— Значит так, — локти мужчины уперлись в столешницу, а я сразу подметила, что это тоже недопустимо. — Хватит ломать комедию, мне уже давно нужно быть на работе, — этот тон, не терпящий возражений и подавляющий человека, к которому он обращен. — Это был первый и последний раз.
Я кротко кивнула, боясь лишним движением спровоцировать отца.
— Еще раз выкинешь такое, поедешь в клинику для наркоманов. Все понятно?
Я снова кивнула, а перед глазами тут же пронеслись картинки с этой самой клиникой, и жуткий страх сковал мышцы живота. Неужели он и правда сможет отдать меня? Украдкой взглянула на мужчину. Твердый, холодный, решительный взгляд серых глаз говорил о том, что да, свое обещание он точно выполнит. У меня от напряжения свело скулы.
— Твои летние каникулы…
«Нет, нет, нет…»
— …отменяются.
«Не-е-е-е-ет. За что же ты так со мной?» — хотелось кричать ему в лицо так громко, насколько хватит голоса. Я же сдала с отличием все экзамены и планировала эту поездку, а точнее, экскурсию чуть ли не с начала года.
— Я поняла, — убитым голосом проговорила я, пререкаться не имело смысла.
— И еще. Покупка машины для тебя…
Сердце пропустило удар. Мог бы и не говорить, я все и так прекрасно поняла.
— …откладывается до лучших времен, — он все же решил добить меня, сказав это вслух.
Я и не настаивала на том, чтобы мне купили машину, но родители в середине зимы сами предложили купить мне автомобиль, и я, конечно же, загорелась, потому как реально понимала, что времени на дорогу уходит уйма.
— Я поняла, — опустила я голову ниже.
— Ты подорвала наше доверие к себе, — голос отца все еще звучал ровно, — и пока… — он сделал паузу, — все останется так, как есть. Хотя…
Внутри после этого слова вспыхнула маленькая искорка надежды, и я даже осмелилась поднять глаза. Отец смотрел на мать, ее губы тронула загадочная улыбка.
— Ты давно не была у бабушки.
Вспыхнувшая искра тут же погасла и превратилась в пепел.
— Поэтому едешь к Лизавете Федоровне на все лето.
Я снова опустила глаза в стол, от обиды на глаза навернулись слезы.
— А что, Вика, прямо как в детстве, — сказал он с издевкой в голосе. — Ну, что ты, дочка, не грусти, — он встал из-за стола и, проходя мимо, погладил меня по голове и поцеловал в макушку, придерживая руками мою голову и надавливая чуть сильнее, чем нужно было, — и смотри, никаких шалостей. Узнаю, тогда точно накажу.
От его тихого угрожающего шепота на затылке зашевелись волосы. Отец отпустил мою голову, и я взглянула на мать. Никакой реакции. Она скользнула по мне быстрым взглядом и тоже встала из-за стола.
— Бабушке я позвонила, — сообщила она, не глядя на меня, — так что она ждет тебя.
Легким поцелуем мазнув по щеке, мать направилась за отцом. Послышался звук закрывшейся двери, и я, наконец-то, дала волю слезам.
— Ненавижу! — сквозь всхлипы сотрясала я воздух злыми выкриками в сторону выхода.
